ий бультерьер отгрыз сами знаете что. Дегустатор духов с перебитым в драке носом. Чтец, которому любовница в порыве страсти откусила язык… Кто там еще?
Цинизм, конечно. Но всё равно смешно.
15 августа 2019
Мудрость Чехова:
«Если в первом акте на стене висит ружье, но никто из актеров стрелять не умеет – лучше снять его в антракте; всё равно зрители ничего не заметят».
«Люди обедают, только обедают, а между тем среди поваров и горничных разыгрываются целые драмы».
«Краткость – сестра таланта, но мачеха гонорара».
«Нужны новые формы, но если платят больше 30 коп. за строку, то пусть останутся старые».
«Написав рассказ, надо сразу вычеркнуть начало, потом середину, потом конец и спокойно идти в бильярдную».
16 августа 2019
Разговоры на скамейке у моря.
Он (мечтательно). А вечером мы будем чай пить с деревенским хлебом, сыром и медом!
Она (со стоном). Господи, да мы только что из кафе!
Он (недоуменно). Ну и что?
Она (в глухом отчаянии). Да я наелась как удав, я сыта до упора…
Он (ласково). Это скоро пройдет!
20 августа 2019
Нас мало. Нас, может быть, я один.
А может быть, вовсе никого.
«Двадцатое августа, вторник». В 1982-м я написал сценарий под таким названием. Сюжет: женщина по какому-то срочному делу приезжает домой с дачи, где она с дочерью-подростком и свекровью проводит отпуск, а муж в эти дни в Москве. Входит в квартиру. Мужа нет дома – он, судя по всему, вышел в магазин. На столе разложены бумаги. Она видит, что муж составляет «отчеты» о поведении сослуживцев. То есть он – стукач, агент или как это называется. Она тут же покидает квартиру, ничем себя не выдав.
Муж так и не понял, почему она ушла от него. Ничего не понимает и дочь этой женщины, которая любит папу, и ее мама, которая очень привязана к зятю…
В сценарии много интересных персонажей – например, престарелый актер немого кино: фрагменты немых комедий вставлены в ткань сюжета.
Когда я показал синопсис (тогда это называлось заявка) знаменитой Валерии Павловне Погожевой, редактрисе Киностудии им. Горького, она сказала: «Немедленно убери про стукача, иначе вообще разговаривать не о чем». Пришлось вывернуться и сделать так, что женщина поймала мужа на измене, причем он этого не заметил. Тихо открыла дверь своим ключом – а муж в это время принимал душ, а в спальне непробудно дрыхла натрахавшаяся и, очевидно, пьяная девица.
Помню, что этот сценарий хотел поставить как пьесу Ион Унгуряну, и чтоб героиню сыграла Чурсина. Она прочитала, ей понравилось, вроде бы хотела сыграть. В общем – хотели-хотели, да и расхотели. Сценарий был неплохой. Там были прилично написанные страницы. Можно было сделать из него хотя бы повесть. Но примерно в 1992 году я отнес его на помойку вместе с двумя десятками других своих сценариев и пьес.
Почему я об этом вспомнил? Да так. Сегодня же двадцатое августа, вторник.
22 августа 2019
Дети империи. Саулкрасты, под Ригой. Вчера мы с Олей заходили в магазин купить кое-что из еды. На кассе стоит прекрасная латышка лет шестидесяти с небольшим. Красивая униформа, хороший маникюр, идеальная укладка каштановых волос. Большие изящные очки. Говорит по-русски безукоризненно в смысле грамматики и лексики, но с сильным акцентом (так когда-то говорили иностранцы в советских спектаклях). Вежлива, улыбчива. На прощание желает приятного вечера.
Вышли.
– Экая дама, – говорю я. – Два мира, два кассира!
– Один мир, на самом-то деле, – говорит Оля. – У нас с ней общее детство. Смотри, она, наверное, пятьдесят пятого года. Значит, училась в советской школе. Была пионеркой, скорее всего. Читала про Тимура и его команду. Писала об этом сочинение. Проводила лето в пионерских лагерях. Возможно, ездила в Артек. Стояла на линейке, поднимала флаг. Участвовала в конкурсе отрядной песни. Смотрела «Гусарскую балладу», «Кавказскую пленницу» и про Штирлица. Потом, наверное, вступила в комсомол.
– И это не помешало ей войти в НАТО, ЕС и зону евро, – сказал я.
– Как видишь, – сказала Оля.
23 августа 2019
«Семья Тибо». О свойствах власти. Когда-то совсем давно, лет сорок назад, я услышал от одного нашего прекрасного кинорежиссера: «Если бы я вовремя прочитал роман “Семья Тибо”, я прожил бы совсем другую жизнь – хорошую, умную, добрую».
Конечно, я тут же взялся за эту книгу. «Нобелевский» роман француза Роже Мартена дю Гара – огромный, вязкий, утягивающий в трясину мелких подробностей и дотошных описаний – показался мне умным, интересным (о, это спасительное слово! «Вы прочитали мою книгу?» – «Да». – «Ну и как вам?» – «Очень, очень интересно!») – но, разумеется, неимоверно скучным. «О, таинственная скука великих произведений искусства», – как писала Марина Цветаева.
Но что-то неясное, но влекущее – оставалось в памяти, и несколько лет назад я перечитал этот роман – не весь, а первые три части, кажется – с экрана компьютера. Тот же результат. Интересно, иногда затягивает, иногда утомляет, но все-таки остается загадка: о чем это всё, зачем это всё? Ну не принимать же всерьез советское предисловие – «роман о становлении личности в условиях буржуазного лицемерия перед Первой мировой войной»!
Здесь, в Саулкрастах, я нашел «Семью Тибо» на полке книгообмена в маленьком холле перед туалетом, между библиотекой и кафе. Только первый том, из «Всемирной» серии. Взял с собой. Вчера раскрыл и зачитался.
Хотя, конечно, так писать сегодня нельзя, и читать порою смешно. Все эти высокие костистые лбы, к которым прилипли черные пряди волос, эти пылающие глаза, чувственные губы, волевые рты, каменные челюсти, пышные плечи, выглядывающие из кружевного пеньюара; эти бесконечные вздохи, крики, рыдания, молитвы, истерики, судороги, лихорадки, испарины; эта пылкая дружба и этот напыщенный гнев.
Так уже не пишут – потому, что так себя не ведут.
Однако о чем книга?
Очевидно, я редкостно тупой читатель. Ну или у меня не было в друзьях хорошего критика. Поэтому дошел только на третий раз.
Эта книга – о власти.
Но не о власти государственной, не о ее коридорах. Это книга о той власти, которая пронизывает, пережевывает и проглатывает весь мир. О власти отца над детьми, о власти кюре над прихожанами, воспитателя над учениками, директора над воспитателями, католиков над протестантами, протестантских пасторов над своими духовными чадами; о власти врачей над пациентами, хозяев над работниками, кредиторов над должниками…
О власти мужчины над женщиной. Не только о семейной власти мужа и отца детей, но и вне семьи, в ситуации адюльтера – о сексуальной власти энергичного самца над своей любовницей, одной, другой, третьей, над горничными и прачками, которых он походя дерет, а они отдаются ему с фатальной покорностью.
Но и о власти хищных, ловких, жадных до денег женщин над своими безвольными любовниками, которые обкрадывают свои семьи, закладывают имущество своих жен (без малейшего сомнения, они же в своем праве «главы семьи», который безраздельно распоряжается домашними финансами).
Роман о самой идее и принципе власти. О раковой опухоли власти одного человека над другим – не в армии и не на службе, а вот так, в быту, каждый день и каждый миг.
Непрекращающийся оргазм власти. Мастурбация власти, скорее так.
Как говорил по сходному поводу Алексей Федорович Лосев: мерзкие, низкие души, относительно которых невольно признаешь Первую мировую войну не только справедливой, но еще и мало достаточной.
Хотя читать эту великую книгу я никому не рекомендую. Вязко, скучно, старомодно и стилем, и манерами героев.
Цифры и сокращения. Перечитывая «Семью Тибо» в переводе прекрасного Мориса Ваксмахера (вспомнил его туманно: кажется, он прихрамывал?), я вдруг заметил такую занятную старомодность: «г-н Тибо», «г-жа де Фонтанен». Такие сокращения я видел у русских авторов XIX века, у Чехова, напр.
А также «напр.», «и проч.», «etc.», «и т. п.» – и т. п.
Мне это казалось глупым и смешным, особенно в речи героев. Да и в авторской речи тоже. Мне не нравилось, когда писали «в 1892 г.» – вместо «в (тысяча) восемьсот девяносто втором году». У Льва Толстого еще круче. Кознышев в «Крейцеровой сонате» говорит:
«Мучаются 0,99 наших мальчиков»; «Если бы 0,01 тех усилий»; «Со мной, да и с 0,9, если не больше». «Так делается в роде человеческом в 0,99 его части. Только в 0,01 или меньше…» и так далее.
Почему мне это странно? Потому что я хочу знать, как герой это говорит. Неужели Кознышев говорит «ноль целых девяносто девять сотых»? Или «ноль запятая девяносто девять»? Скорее всего, он говорит «девяносто девять процентов».
Зашифровка устной речи в письменную ради обратной расшифровки в устную выглядит нелепо. Никто ведь не говорит словами «г-жа Фонтанен в 0,99 случаев». Странно.
Литературный этикет. Чехов заметил, что есть слова, которые может говорить герой, но не может – ну, скажем так, не должен – говорить автор.
Авторская речь – при всех ее индивидуальных особенностях – должна быть более «литературной», менее «устной». Если, конечно, автор сам не является в виде героя, этакого приблатненного или малограмотного рассказчика. Но это весьма редкое явление. В 99 % случаев автор – это автор, а герой – это герой. И они говорят чуточку по-разному.
Герой может сказать о девушке: «Балдежная чика, ножки супер!» Но вряд ли можно начать рассказ так: «В комнату вошла балдежная чика с суперскими ножками». Но бог с ним, с жаргоном и прочими разнузданностями.
Кажется, есть вполне вроде бы нормальные, литературные слова, которым не место в авторской речи. «Харизма», «бифуркация», «энергетика» (не в значении ГЭС, ТЭЦ и ЛЭП, а в значении «таинственная сила») и т. п.