24 августа 2019
О «сказовой манере повествования». В «сказовой манере» автор резко отделяет себя от рассказчика. Резче, чем Достоевский с его «хроникерами», резче, чем Чехов в «Скрипке Ротшильда».
Но не просто рассказ от первого лица. Ни «Бесы», ни «Шерлок Холмс», ни «Жизнь Арсеньева» не являются «сказами». Почему? Потому что Хроникер, Ватсон и Арсеньев принадлежат в общем к тому же социальному и культурному кругу, что и авторы.
«Сказ» – это повествование как бы «от первого лица, с которым автор не имеет ничего общего». Классический пример тут – Зощенко. Его часто называли пошляком, потому что путали автора с рассказчиком.
В «сказовой манере», как правило, нет местоимения «я». Но оно угадывается – хотя бы тем, что стиль резко отличается от некоей общепринятой литературной нормы, которая четко ощущается читателем. Например:
«Был такой Колька Николюкин, на втором этаже у них квартира была. Большая, если хотите знать, четыре комнаты и два балкона. Папаша какой-то железнодорожный генерал, если кто интересуется. Мамаша на пианине играла, из окна слыхать. Колька человек был хороший, но рыжий наполовину. Вот ведь дела – если с переду, от челки до макушки, то полный причесон-аля-нормаль, темно-русый шатен, отдающий в брюнета в районе ушей. А с заду, с затылка то есть – рыжий, прости господи, как клоун в цирке. Ребята в школе над им смеялись, а он их бил. Сильно, хотя правильно: а ты не дразнись! Ну а в остальном ничего себе. Мужик как мужик. Но пьющий. Но не каждый день. По пятницам и субботам. Но зато сильно! Как правило, с дракой».
Обычно «сказ» бывает снижен относительно нормы.
Было бы забавно написать рассказ в «изысканно-высокой сказовой манере». Например:
«Во втором этаже обитала семья НН, люди образованные и хорошего достатка. Папаша служил по железнодорожному ведомству и к сорока пяти дослужился до путейского генерала; мамаша владела французским и мило играла на фортепьяно, окончив одно из лучших музыкальных училищ столицы, но не работала ни дня, посвятив себя дому и детям – вернее сказать, единственному отпрыску сей фамилии, Николеньке. Однако оный Николенька явился истинным несчастием прекрасного семейства. Уже с первых школьных лет наставники были поражены его буйным нравом. Он не знал удержу в забавах и ссорах, отчего друзья скоро стали сторониться его. Доктора говорили, что это игра природы – недаром у него волосы были двух цветов…»
Но это будет «сказ» только в том случае, если удастся показать: автор как бы поднимается на цыпочки, тянется к уровню своего рассказчика, изображает из себя аристократа и умника – и в результате получается смешно. Однако вряд ли какой-нибудь автор на это согласится. Гордость не позволит!
25 августа 2019
От рижского таксиста услышал чудесное слово: «ульманка». Ударение на «у». Аналог нашей сталинки. Солидные комфортабельные дома, с просторными квартирами, высокими потолками, построенные в 1930-е годы, при Ульманисе.
«Россияне любят ульманки, – говорил он. – Потому что сталинок в Риге почти что нет. Ну вот разве на Вальдемара…»
27 августа 2019
Эвфемизмы. То ли тут древнее мистическое желание заклясть зло, то ли стремление во что бы то ни стало показать свою образованность? Раньше говорили: «рак». Потом – «онкологическое заболевание». А теперь – «у него онкология». Ладно, понятно, не хочется лишний раз произносить страшное слово, которое еще поколение назад означало смерть. Хотя онкология – это не болезнь, а отрасль медицины. Слышал и «наркология» вместо «наркомания». А недавно читаю: «Психиатрия – не приговор!» (имеется в виду душевная болезнь).
Наверное, скоро вместо «он сел в тюрьму» будут говорить «у него юриспруденция».
30 августа 2019
Навыки диалога. Полезные ответы.
– Нам надо серьезно поговорить…
– Не надо! У меня сейчас очень веселое настроение!
– Только, пожалуйста, не волнуйся…
– Это еще почему? Хочу – и волнуюсь!
– Сядь на стул…
– Я лучше сразу лягу. А ты давай рядышком!
– Я больше не могу лгать тебе…
– Ну ты уж как-нибудь постарайся!
2 сентября 2019
На сайте Livelib.ru прочитал рецензию на «Пианистку» Эльфриды Елинек:
«Эта книга была тяжелой. Мрачной, мерзкой, отвратительной, бесчеловечной, грязной и ужасающей. С одной стороны, она написана действительно хорошо. Но с другой – изображаемый объект настолько мерзкий, что поставить высокую оценку рука не поднимается… Пройти через это и не ощутить на себе влияние этой тлетворной, болезненной, мучительной озабоченности практически невозможно. После этой книги хочется помыться. Завернуться в пушистый розовый плед и включить мультики, тиская кота и попивая сладкий до безоб-разия какао с зефирками».
Мне эта рецензия показалась мерзкой, отвратительной, бесчеловечной, грязной и ужасающей. Поскольку рецензент считает, что литература – это вкусняшка. Пироженка с зефиркой.
«Дорогие студенты! В произведении Пушкина “Евгений Онегин” содержится описание дуэли и смерти талантливого юноши, история неразделенной любви и призывы к терроризму. Если для кого-то из вас эти моменты являются оскорбительными или вызывают тяжелые воспоминания, вы можете отказаться от чтения и заменить это кулинарной книгой для веганов».
4 сентября 2019
В одном большом иностранном городе процентов 20 населения были богатые. А остальные 80 % – бедные, ну или так-сяк, едва-едва над уровнем нужды. И в этом городе издавались две большие городские газеты.
Одна – называлась «Новости» – была левая, то есть выступала в интересах бедных. За повышение зарплат, бесплатную медицину, социальные лифты, высокие налоги на крупные состояния, и прочая социал-демократическая повестка.
Вторая газета – под названием «Время» – была правая. Она выступала за снижение налогов для крупного бизнеса, за платное образование, и вообще – кто смел, тот и съел, слабакам здесь не место, ну и прочая праволиберальная повестка.
Но вот что интересно. Правая газета «Время» имела очень большой тираж и большой успех. А вот левая газета «Новости» ей сильно уступала в популярности. Как такое могло случиться в городе, где 80 % (четыре пятых) населения были бедны?
Ответ прост: правая газета «Время» была цветная, с большими красивыми и качественными фотографиями. А левая газета «Новости» – черно-белая.
Это истинное происшествие, если кому интересно. Но массовый читатель везде ведет себя примерно так же. Это человеческое. Даже слишком человеческое.
13 сентября 2019
Новосибирск. В гостинице. Говорят, что сериалы заменили собою романы. Наверное, таков объективный ход вещей. Но есть одна тонкость. Ах, если бы джентльмен из соседнего номера с полуночи до половины пятого утра читал роман! Но он с полуночи до половины пятого утра смотрел сериал.
14 сентября 2019
Увидел смешную опечатку: «Пока смерть не различит нас». Хотя ничего смешного. Чистая правда. Пока мы живы, мы копошимся, как какая-то квашня. Пшенная каша. Или еще мельче: манная.
А стоит умереть: «Ах, это был такой человек! Уникальный! Единственный в своем роде! Помните, как он?.. Вечно будем носить в сердце! Никто его нам никогда не заменит!» Так что вот. Живем как однородная масса. Пока смерть не различит нас.
17 сентября 2019
Самая ужасная ситуация – это не невыносимая, а именно что выносимая, то есть та, к которой мы более или менее приспосабливаемся и уже не ужасаемся.
Страшно сказать, но в моральном плане Хиросима и Дрезден легче, лучше, чем Мюнхен, скажем, или Токио во время Второй мировой. Тут апокалипсис, полная гибель всерьез, нет места – да и времени нет – для колебаний и рефлексий. А там – склизкое приспособленчество.
Город в оккупации, город при жестоком режиме – приспособление идет быстро.
Думаю о себе, и с тоской думаю, что жил бы и в страшные тридцатые годы – если бы не попал в жернова. Но ведь в жернова попадают не более 10 %. Нормальный показатель расхода особей для большой стаи. Жил бы даже в рейхе, если бы удалось всех обмануть и доказать, что я, к примеру, поляк. Жил бы скромным служащим, вперед бы не лез, карьеру бы не делал, мыл бы полы по субботам, получал бы еду по карточкам, голосовал бы на собраниях и ничего бы не знал. Да и как можно знать в 1937 году, что это был тот самый тридцать седьмой?
И в Аргентине при Пероне, и в Испании при Франко, и в Италии при дуче… Да и в наши дни – жил бы хоть в Лиме, хоть в Сан-Паулу, совершенно не зная или пропуская мимо своего сознания, какие ужасы, какие бездны нищеты, горя, детских смертей, мафиозного и полицейского садизма разверзаются буквально в двух милях от моего чистенького райончика.
Спасающая грань неведения, отрицания очевидного – зачем она? Чтобы выжить? А выжить – зачем? Чтобы еще сколько-то раз вкусно поесть, позаниматься сексом, поспать? Ах, ради детей… То есть ради выращивания мяса для Молоха? Какая высокая цель! Ах, ради творчества… Да кому оно нужно, это твое творчество, разве творчество меняет мир к лучшему? Ах, для самого себя… То есть к тысяче котлет и трем сотням половых актов прибавляется роман на 478 страниц? Какое чудесное меню!
Увы, увы – мораль (во всяком случае, в наши времена) всё чаще становится несовместима с жизнью.
21 сентября 2019
Вчера разговаривали с Ириной Богатыревой о минувших днях – в том числе о профессиях, которые исчезли или неузнаваемо изменились.
Например, официант. Официанты есть, их много, они разные, молодые и не очень, классные и начинающие, – но нет советского официанта той эпохи, когда на дверях ресторанов висело «мест нет», а на половине столиков стояла идиотическая табличка «стол не обслуживается». Теперь больше нет официанта – хозяина жизни. Который смотрит на клиентов с брезгливостью богатого и самоуверенного человека, по какому-то недоразумению вынужденного обслуживать людей беднее и застенчивее себя.