Перечитаем еще раз эту фразу:
«Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье…» Мне кажется, это символизация гомосексуального посягательства. Тем более что Пушкин прекрасно знал об этой особенности Геккерна; возможно, такие посягательства имели место?
Правда, в более ранних записках Соллогуба, переданных Анненкову, есть другая версия этой фразы. Якобы Пушкин сказал: «Впрочем, это всё равно что тронуть руками говно. Неприятно, да руки умоешь и кончено». Но фекальная образность подразумевает анальную, так что граф Соллогуб, который, возможно, пригладил слова Пушкина, придал им афористическую красоту – недалеко отошел от всё той же темы.
19 июня 2020
Коротко о книгах. В 1970–73 гг. я ходил заниматься в отдел рукописей Государственного исторического музея. Заведовала им Марфа Вячеславовна Щепкина (1894–1984), дочь известного палеографа Вячеслава Николаевича Щепкина и правнучка великого русского актера. Однажды при мне какой-то филолог хотел подарить ей свою книгу.
– Не надо, спасибо, – сказала М.В. – Ваша книга здесь уже есть.
– Возьмите домой! – настаивал автор. – Это вам лично!
– У меня нет своей библиотеки, – вот так, с ударением на «о», ответила она.
Боже, как я ей позавидовал!
24 июня 2020
Конверсия: Чехов, Бабель, Платонов, Зощенко.
– Я просил вас не убирать у меня на столе, – говорил Николай Евграфыч. – После ваших уборок никогда ничего не найдешь. Где телеграмма? Куда вы ее бросили? Извольте искать. Она из Казани, помечена вчерашним числом.
Горничная, бледная, очень тонкая, с равнодушным лицом, нашла в корзине под столом несколько телеграмм и молча подала их доктору; но всё это были городские телеграммы, от пациентов. Потом искали в гостиной и в комнате Ольги Дмитриевны.
Был уже первый час ночи. Николай Евграфыч знал, что жена вернется домой нескоро, по крайней мере часов в пять.
– Я таки вас просил убираться на столе? – Николай Евграфыч расхаживал по кабинету, поскрипывая оранжевыми лакированным штиблетами. Было начало первого ночи, и фонарь за окном подмигивал, как глаз шмуклера, который в лупу глядит на фальшивый брильянт. – Куда вы закинули вчерашнюю телеграмму с Казани?
Горничная, в равнодушном взгляде которой окаменело презрение к хозяину, вытащила из-под стола корзину. Старые телеграммы полетели на паркет, как бледные листья на мокрую мостовую. Она нагнулась и медленно стала подавать их по одной. Это были городские телеграммы от пациентов. Глядя на ее худосочную спину, Николай Евграфыч подумал, что несчастье придет к нему домой в пять утра, как срочный вызов к самоубийце-неудачнику.
Николай Евграфыч ревностью наделен не был, но понимании запоздалого возвращения жены ощущал раздражение и тоскливое беспокойство от непорядка среди настольных бумаг. «Мужская пошлость свое берет!» – подумал он, производя звонковый вызов горничной.
– Кто заставлял на столе убирать? – сказал Николай Евграфыч, заметив ее неинтересную бледность и худобу, но в уме махнув рукой в рассуждении горничного жалованья, достаточного для пропитания девицы в три пуда и пять фунтов, ежели на глазок. – Где телеграмма, которая вчерашним числом?
Скосил взгляд на часы; половина первого, а жена вернется не раньше пяти утра. Приказал искать.
Горничная полезла под стол: в те годы попробуй не полезь!
Штатный доктор Красноказарменной клиники Николай Евграфыч, по отцу из поповского сословия, по глупости был женат на бывшей генеральской дочке Олечке. Олечка была дамочка балованная, и прокучивала докторскую получку в нэпманских ресторанах со студентами, хотя уже была немолода – двадцать семь годков. Николай Евграфыч подозревал ее в разных адюльтерах, но доказательства не было.
Однажды ночью после какого-то старорежимного праздника он – скорей по злости, чем по надобности – вдруг захотел прочитать телеграмму от брата из Казани, которую куда-то выкинула горничная, девица тощая и бледная, как глиста, извиняюсь за выражение. Николай Евграфыч оченно ее изругал за непрошеную уборку на своем письменном столе и велел искать. И вот в Олечкиной-то комнате – будуаре по-старому – значит, и нашли-то! Другую телеграмму, из-за границы! На ихнем заграничном языке. Николай Евграфыч, поскольку учился еще при старом режиме, понял, что язык не немецкий и даже не французский. Английский, по всему видать. Взял словарь, надел очки. Вот тут-то доказательство и поперло!
Мне ворюга не милей, чем кровопийца,
А колхозы мне хужей, чем Евтушенко,
Потому что нету смысла торопиться,
Лучше просто всё обдумать хорошенько.
26 июня 2020
Как стать знаменитым и при этом высокооплачиваемым фотографом-портретистом?
Для этого нужно тщательно соблюдать три условия.
1. Снимать не на цифру, а на пленку.
2. Снимать не на 35 мм, а на средний формат.
Впрочем, эти два условия не так важны и носят скорее имиджевый, необязательный характер. Пленка дороже цифры; автопортрет в обнимку с «Роллейфлексом» выглядит красивее, чем с «Лейкой».
Но главное – последний пункт. Итак:
3. Снимать надо почти исключительно знаменитостей. Ибо кому нужен просто старик в свитере с колючей бородой, просто дяденька в тонких очках, просто блондинка с улыбкой до ушей… А вот если это Хемингуэй, Шостакович и Мэрилин Монро – совсем другое дело! Внимание зрителей и любовь редакций обеспечены.
Но я не зря сказал «почти». На каждой двадцатой фотографии должен быть запечатлен трогательный старый мусорщик, или миленькая девочка со сломанной куклой, или некрасивая официантка придорожного кафе.
Тогда выставка или альбом обретут цельность.
В общем, вперед!
21 июля 2020
Поэт Виталий Пуханов рассказал такую притчу: «За одного мальчика стихи писал его пиджак. Выйдет мальчик покурить, повесит пиджак на спинку стула, вернется, а пиджак уже восьмистрочник классический выдал с глубокой жизненной мыслью. Или двенадцать строк напишет, или даже шестнадцать и двадцать строк, но реже. Мальчик пришел с пиджаком к доброму волшебнику и спросил: что теперь делать? “Понимаешь, – тревожно начал волшебник, – с поэтами традиционной версификации иногда случается такое, что стихи начинает сочинять за них сам метод”».
История известная.
Примерно о том же писал Шиллер аж в 1797 году:
Друг! Ты пока не поэт, хоть порой сочиняешь удачно;
Литературный язык пишет стихи за тебя.
В подлиннике:
Weil ein Vers dir gelingt in einer gebildeten Sprache,
Die für dich dichtet und denkt, glaubst du schon Dichter zu seyn?
Подстрочник:
Если у тебя получается стихотворение на выстроенном
языке,
Который за тебя говорит и думает, – неужели ты веришь,
что ты поэт?
Добавлю лишь, что такие конфузы – когда метод сам начинает сочинять за поэтов стихи – случаются не только с поэтами-традиционалистами. С новаторами порой даже чаще.
Московская драматургия. Знаменитый сценарист Габрилович рассказывал. В какой-то круглый день своего рождения (это был 1974-й, наверное, или 1979-й) возвращаясь из ресторана, дал молодому лифтеру, который дежурил в подъезде, целых пять рублей. Вот просто так!
– Что вы, Евгений Иосифович, зачем это? – спросил тот.
– В честь моего юбилея! – сказал тороватый Габрилович.
– Ах, ах, минуточку! – сказал лифтер, сунулся в портфель и достал какую-то книжечку. Надписал и преподнес Габриловичу сборник своих стихов, недавно изданный в Париже.
Это, как утверждает Леонид Бахнов и подтверждает Татьяна Гатова (она жила в том же подъезде), был поэт Александр Васютков. Однако ничего особо замечательного в его литературной судьбе не было. И книжка была издана не в Париже. А может, это был не Васютков. Но всё равно очень сценарно. Хотя и не закончено. Но никуда не денешься – московская драматургия, она вся такая. На сплошных недосказанностях. Очевидно, Чехов повлиял.
22 июля 2020
Твардовский вспоминает, что, когда Ася (Анна Самойловна) Берзер уговорила его прочитать повесть некоего А. Рязанского «Щ-854. Один день одного зэка» (то есть «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына) – он решил прочитать его уже в постели лежа, дело было в ночь с 8 на 9 декабря 1961 года.
Лег, накрылся одеялом и взял пачку машинописи. Но, прочитав одну-две странички, почувствовал – такое нельзя читать, лежа в пижаме. Такое читать – лежа в кровати, в пижаме – нельзя! Встал, оделся, сел за стол, зажег лампу и стал читать.
Это было, повторяю, в 1961 году.
А сейчас (то есть через 60 лет) на мои робкие замечания, что, дескать, на экзамен все-таки лучше приходить… ну хоть в целых джинсах и мытых кроссовках! Но не в нарочно рваных шортах и не босиком! На это мне грубо говорят: «Не, ну а чё?» – или более интеллигентно: «Но дорогой профессор! Вы ведь проверяете уровень знаний, а не стиль одежды!»
Но я всё равно не понимаю.
25 июля 2020
«Торжествовать придется одному».
Когда-то давно, очень давно, еще до того, как я начал сочинять рассказы, я увидел по телевизору передачу с одним неплохим в общем и целом поэтом. Поэт был очень стар, но бодр и красиво, как-то по-французски одет. Я даже сначала принял его за какого-то старого русского эмигранта, черт знает… Но нет, поэт был, бесспорно, советский.
Он рассказывал разные интересные истории о писателях, художниках, актерах, с кем он общался в течение своей жизни. От Маяковского до Пастернака, от Бабеля до Олеши, от Мейерхольда до Акимова, от Эйзенштейна до Пудовкина и так далее.