Иногда говорят, что, дескать, художественная литература в старой России была единственной трибуной общества. Неправда! В России были сотни журналов, в которых публиковались тысячи философов, психологов, социологов, юристов, богословов и просто ярких публицистов.
Наверное, русским писателям (всем, после Пушкина) было завидно: «Вот я тут пишу роман, а публика рвет друг у друга из рук сочинения господ Добролюбова, Писарева, Каткова, Герцена, Суворина, Соловьева, Победоносцева и пр., и пр., и пр., вплоть до Плеханова и Струве. Дай-ка я тоже что-то этакое запузырю! Умное!»
Не надо завидовать господам из соседнего департамента. Это отягощает романы тяжелыми диалогами и вставными главами.
9 марта 2021
Основной закон конспирологии. Вчера разговаривал с одной своей знакомой. Речь вдруг зашла о смерти (то есть о самоубийстве) Фадеева.
– А вдруг его убили? – сказала она.
– Да перестань! – я привел массу доказательств, начиная от его предсмертного письма и кончая пресловутым «Да кому это всё нужно? Только скандал!», и даже показал фотографию, где он лежит с дыркой в груди, а рядом, на простыне – револьвер.
Моя знакомая усмехнулась.
– Чем больше доказательств, что кто-то сам застрелился, – строго сказала она, – или внезапно умер от инфаркта, или это был несчастный случай на охоте, автомобильная катастрофа, крушение поезда, купался и утонул, съел копченой рыбы – и печень не выдержала, и чем больше всяких вскрытий, медицинских заключений, полицейских протоколов, криминалистических экспертиз, – она помолчала, а потом решительно завершила: – тем яснее становится, что на самом деле всё подстроено и его убили.
– Кого?
– Да кого угодно! – она пожала плечами.
А ведь верно.
Это основой закон конспирологии, да и детективного романа тоже.
14 марта 2021
Пренебрежение. В мое время были, я точно помню, два жеста, которые выражали явное презрение, неуважение к человеку – и за которые можно было схлопотать.
Первый – наливать соседу вино «через руку», то есть кнаружи, от себя. Говорят, когда-то означало – «это стукач» (у диссидентов) или «подментованный» (у блатных).
Второй – если просят огоньку прикурить, не давать спички, а протягивать горящую сигарету. Было присловье: «людям от спички, козлам от притычки». Но если спичек на самом деле нет, то прикурить надо давать, держа свою горящую сигарету как бы в жменьке, тремя пальцами – большим, указательным и средним; как бы приглашая прикуривающего в свой круг. Но ни в коем случае не двумя пальцами – указательным и средним, выставляя сигарету наружу (что делает этот жест похожим на наливание вина «через руку»).
Это было постоянно.
И вот два редких момента. Пару раз видел, как некто обижался, когда на него указывали левой рукой.
А один раз был вообще замечательный случай. В преферансе, как вы знаете, играют 32 карты, без шестерок. Распечатали колоду, выбросили шестерки. Кто-то у кого-то спросил номер телефона. Тот обернулся, взял с подоконника ненужную шестерку, написал на ней. Человек обиделся:
– Ты что мне на шестерке пишешь? Что я тебе… вообще?!
Едва успокоили.
23 марта 2021
Пошел дурак в кооператив и приобрел дериватив.
Раньше люди, ежели хотели стать писателями, читали книги разных других писателей и как-то помаленечку сами учились.
Потом появились учебники и курсы – как стать писателем. Некоторые – неплохие. А некоторые, скорее всего, не очень. Особенно если они называются «Как за две недели написать бестселлер» и т. п. Этих курсов стало очень много.
Недавно я услышал, что на Non-fiction будет специальная презентация: «Как разобраться в учебниках и курсах писательского мастерства». Это понятно – их столько, что хочется выбрать лучшее или хотя бы не нарваться на явную чепуху.
Полагаю, что вскорости появятся курсы/учебники третьего уровня: «Как выбрать правильный учебник или семинар на тему выбора правильных курсов литмастерства».
И так далее…
26 марта 2021
Умер Саша Липницкий, мой сосед по дому в Каретном Ряду.
Веселый, умный и смелый был мальчишка. Мы последний раз виделись году этак в 1972-м, наверное. Но нет, не последний – он ко мне подошел лет десять назад на какой-то тусовке – красивый, изящный, милый, – и мы поговорили коротко. Как всегда, обещали друг другу, что «созвонимся, встретимся, поболтаем».
Но увы. Вот такая беда. А брат его Володя, очень на него похожий, умер лет тридцать пять тому назад, совсем молодым…
Прощай, Саша.
Русскому писателю всё простят, от полнейшей порнографии до пошлейшего лизоблюдства, но вот снобизма и социальной спеси не простят никогда.
Поэтому в нашем обиходе невозможна шутка Оскара Уайльда:
– Как выбрать себе галстук? Нет ничего проще. Купить дюжину, позвать слугу и попросить его отбраковать самые некрасивые.
– И что?
– И вот их-то и носить.
27 марта 2021
«Почему про иностранцев читать интереснее?» – спрашивает читательница Дана Карашаева, откликнувшись на мой рассказ «Поэзия и проза», где действие происходит в некоем вполне условном Мадриде.
Сам удивляюсь. Но – понимаю.
Потому что там, в иностранных и «иностранских» романах и рассказах, нет этого тяжкого и раскаленного политического утюга, который висит над русско-советско-российским человеком уже более 200 лет. Нет вопросов «а он крепостной? а как же декабристы? а революция? он белый или красный? почему не попал в ГУЛАГ? а почему не на фронте? его реабилитировали? а откуда у него квартира в Москве? где она берет модные шмотки? он член партии? как они пережил 1990-е?».
Трудно себе представить в европейской литературе повесть Юрия Трифонова «Обмен»: двое хорошо устроенных людей – сотрудник нефтегазовой корпорации и его жена, переводчица, – не могут купить/снять достойное жилье и вынуждены ради лишней комнаты совершать подлости. Или «Старик», где половина сюжета – интриги вокруг дачек-сарайчиков.
Нет, я не хочу сказать, что «там» тишь, гладь и благодать. Но кажется, «они» смогли разобраться с исторической памятью: война и 1920–40-е перестали быть незалеченной кровоточащей раной, это раз. Политическое устройство позволяет без трагической натуги и «внутренней эмиграции» жить частной жизнью, это два. Рыночная экономика позволяет не доставать-выпрашивать-выслуживать разные блага, а покупать их, это три.
Всё это позволяет литературе быть литературой, а не зоной повышенной опасности. Вот примерно так, дорогая Дана Карашаева.
Ко дню театра. Странный список. Двенадцать спектаклей, которые меня как-то вот…
1. «Стулья» Ионеско, «подвальная» постановка, режиссер Залкинд, в ролях Зайцев и Дегтярева.
2. «Лифт» Пинтера – они же, кажется.
3. «Коллекция» Пинтера, режиссер Мирзоев.
4. «Месса по деве» Эдлиса, нереально поразительный Коковкин в роли дофина Карла.
5. «Господин Пунтила и его слуга Матти» Брехта, режиссер Даниэл, блестящий Сырчаджиев в заглавной роли. Два раза смотрел, хотя Брехта не люблю.
6. «Жизнь есть сон» Кальдерона, режиссера не помню, м.б. тоже Даниэл, чудесный дуэт: Шопов – Базилио, Сырчаджиев – Сигизмундо.
7. «Калигула» Камю – в заглавной роли Меньшиков.
8. «Не режь пюре ножом» Брода, режиссер Кигель.
9. «Гамлет» Шекспира, режиссер Любимов – Высоцкий.
10. «Вишневый сад» Чехова, режиссер Эфрос – опять Высоцкий.
11. «Федра – “Золотой колос”», вариации на тему Расина, режиссер Жолдак, в главной роли Миронова.
12. «Голоса травы» Капоте, режиссер Спесивцев, играли школьники.
25 апреля 2021
Еще один фундаментальный диалог.
Журналист (Юрию Олеше):
– Юрий Карлович, расскажите, что вы больше всего любите писать?
Юрий Олеша (журналисту):
– Сумму прописью.
Упражнение. Рассказ.
Он снова вошел в эту комнату. Первый раз за полгода. Она стояла у окна, спиной к двери.
Боже, даже не верится, они не виделись целых полгода, шесть месяцев, двадцать шесть недель, сто восемьдесят дней, какое-то несчетное количество часов, и ему казалось, что он вспоминал ее каждый час.
– А вот и я! – сказал он, стараясь говорить весело и просто.
Как будто не полгода прошло, а полчаса. Как будто он куда-то вышел ненадолго и тут же вернулся.
Она обернулась, улыбнулась, вспыхнула и бросилась к нему.
– Здравствуй!
Они обнялись. Он почувствовал, как сильно она стиснула ему плечи; ее пальцы гладили, нет – жадно ощупывали его спину, шею, затылок.
– Здравствуй, моя хорошая, – говорил он, поглаживая ее в ответ, проводя пальцем по ложбинке между ее лопаток, вниз, до самой талии.
– Господи, – шептала она. – Господи, наконец-то. Я так тебя ждала…
– И я, и я, и я… – бормотал он.
Он был счастлив. Он очень скучал по ней все эти полгода. Он истосковался по ее поцелуям, по ее объятиям, по всей ее сладости и радости. Он знал, что прямо сейчас они поедут к нему и им будет хорошо.
– Господи, – говорила она. – Я только сейчас поняла, как я на самом деле тебя люблю. Как ты мне бесконечно дорог. Как я к тебе привязана, всей собою. Всей душой, всей своей жизнью. Вот теперь я как будто вдруг узнала самую важную правду про себя…
– Какую? – тихо спросил он, чуточку отстранившись и вглядываясь в нее.
– У меня ничего нет, кроме тебя, вот моя правда… Нет, нет, что ты, конечно, конечно, – шептала она, поднимая к нему лицо, покрасневшее, будто бы смятое счастьем, – у меня много всего, работа, друзья, но ты главнее всего. Главнее тебя нет.
– Ну ладно, ладно, – вдруг сказал он.
Еще минуту назад он жил предвкушением того, как они войдут в его пустую квартиру, обнимутся и повалятся на кровать, которую он утром застелил свежим бельем. Но сейчас всё стало по-другому. Его тело еще желало объятий и ласк, тем более что она так жарко к нему прижималась. Смешно и странно. Он продолжал ее обнимать, он всё еще продолжал хотеть ее телом, но желание уходило из его сердца – не быстро, но неуклонно, как вода из ванны, когда выдернешь пробку.