Рука Диббса скользнула в левый карман сюртука Александра, выудив оттуда амулет.
– Что это здесь у нас? – спросил полицейский.
– Семейная реликвия, доставшаяся мне от отца, – ответил Александр. – Генерала Тома-Александра Дюма, чей сын – один из самых известных писателей своего времени.
– Придется ему выцарапывать следующую работу на стене лондонской камеры, – ответил сержант.
Дюма задержали. На дороге их ждал пароконный экипаж. В салоне были большие зарешеченные окна. В Париже в таких повозках перевозили отловленных собак. Александр поднялся по маленькой лестнице и сел на узкую деревянную скамью. Как же ему спастись? Если бы он только мог написать друзьям в Париже! Но они побоялись бы помогать беглому изменнику родины.
Погруженный в мрачные раздумья, он наблюдал в окно, как сержант Диббс беседует с двумя мужчинами перед входом в музей. Один из них стоял к Александру спиной. Другим был тот самый парень в твидовом берете, благодаря которому у Дюма появилась возможность украсть амулет. Желчный ябедник! Выскобленная вошь! Должно быть, это он заметил и выдал его.
Сержант Диббс указал на что-то у себя в руке. Расстояние было слишком велико, чтобы разглядеть, что он держал в ладони, но Александр мог поручиться своим происхождением – это точно был амулет. Писатель прижался лицом к холодным прутьям решетки, пытаясь получше разглядеть происходящее. Теперь Диббс передал амулет второму мужчине. И тот забрал подвеску себе! Значит, это был директор музея, обрадовавшийся, что ему удалось так быстро вернуть украденный артефакт.
Мужчина обернулся, улыбнулся Александру, приподнял цилиндр, с насмешкой поприветствовав его, и ушел. То был магнетизёр Этьен Леметр.
Глава 24. Брюссель, гостиница «Ламбермон», декабрь 1851 года
Брюссель завалило снегом. Выходить на улицу никому не хотелось. Беженцы из Парижа теснились в трактире при постоялом дворе «Ламбермон». В пивной было невыносимо жарко и душно.
Инвалидное кресло Анны было зажато между побеленной стеной трактира и господином в промокшем зеленом клетчатом пальто. Пахло разлитым и распитым пивом. Люди в трактире гудели. Но не из-за веселости, вызванной алкоголем. Со всех сторон сыпались не шутки и насмешки, а ругательства. Гости без конца ворчали, брюзжали и бурчали. Отчаявшиеся то и дело вскакивали, на миг забыв, что они братья, ведь их постигла одинаковая участь, и принимались дергать друг друга за рукава или жилеты. Резкие слова сменялись сильными ударами. Крепкий мужчина в изысканном наряде сидел на полу и плакал, уткнувшись в узловатые руки. Трактирщик «Ламбермона» разливал по кружкам водку, ведь этот напиток быстрее всего притуплял измученные беспокойством умы и придавал некоторым мимолетную смелость.
Анна отпила так называемого «вина для троих мужчин»[64]. В «Ламбермоне» говорили, что того, кто хочет его выпить, должны держать двое мужчин; третий же должен его поить. Вино, отдающее пробкой – только оно и оставалось в бочке у трактирщика, и только его Анна могла себе позволить.
Достав из-под столика кошель, графиня высыпала содержимое на платье. Перебрав монеты, она обнаружила, что у нее осталось десять франков. На билет из Лёвена в Брюссель она потратила два франка. Теперь этих денег не хватало, чтобы добраться до Дюнкерка, а оттуда до Лондона. Она уже два дня была в Брюсселе. Тем временем Леметр бесчинствовал в Лондоне. А Дюма бродил по английской столице, даже не подозревая, в какой опасности оказался.
Анне нужно было продолжать путь. Правда, она не знала, где найти писателя. Однако он искал амулет. А тот был в Британском музее. Анну так и подмывало что-то предпринять. Больше всего ей хотелось вскочить и побежать в Англию.
Она пыталась отыскать в Брюсселе работу. Должно же было найтись какое-то занятие и для нее, надломленной женщины. Но город был полон беженцев, которые не могли ни уехать, ни вернуться на родину, и у них тоже заканчивались деньги. А эти люди были здоровыми и сильными.
О работе няней или учительницей не могло быть и речи. Анна недостаточно хорошо владела местным диалектом. К тому же преподавание требовало много времени. Она же хотела покинуть Брюссель как можно скорее. Анна попыталась получить место помощницы по кухне. Но стоило ей только въехать в ресторацию на инвалидной коляске, как повариха отправила ее обратно. Так же с ней обошелся и изготовитель наперстков. А вот кожевник, к которому она поехала на окраину города, проявил сострадание и взял ее в помощницы. Но когда Анна везла ведро с вонючим корьём через участок, жижа расплескалась и запачкала левое колесо инвалидного кресла. Она поблагодарила участливого кожевника. Тот сказал, что из-за запахов, сопровождавших его профессию, общество отвергало и его самого. Анна сжимала в руке один франк. Она пыталась заработать, но это был весь результат ее усилий.
Англия все сильнее отдалялась от нее.
Пока что у нее хватало денег на постель в переполненной каморке гостиницы «Ламбермон». Но еще несколько дней – и Анна окажется на улице. Будь она Дюма, она бы наверняка одолжила какую-то сумму, не стыдясь и не мучась мыслями о том, что ей придется вернуть эти деньги. Александру надо было лишь взбрызнуть бороду духами и сказать пару льстивых слов. Она внимательно разглядывала соседа. Промокший господин в зеленом сидел, уставившись на стол, на котором остались прожженные пятнышки от сигар и липкие ободки от стаканов. Анна представила, как обратится к нему, представится и попросит денег. Она поежилась. Уж лучше замерзнуть в снегу, чем потерять достоинство.
К ее столику проталкивался какой-то мужчина. На нем было синее пальто до колен. Из-под него виднелся дорогой высокий стоячий воротник с замком-задвижкой. На черном шелковом цилиндре не было ни пятнышка. Его белые кожаные перчатки были столь же безукоризненно чисты. Этот мужчина не был беженцем. Большие карие глаза впились в Анну. Губы расплылись в улыбке, но его лицо при этом скривилось так, будто мышцам это движение было чуждо.
– Сударыня. Разрешите мне сесть к вам за столик? – спросил он по-немецки.
Ее земляк? Нет. Он говорит с акцентом.
– Если вам удастся найти место, – сказала Анна.
Это казалось невозможным. Все скамьи были заняты. Стулья делили сразу два человека, а иногда и больше.
Наклонившись к соседу Анны по скамье, гость прошептал что-то ему на ухо. Двое мужчин быстро переглянулись. Затем человек в зеленом освободил место.
Анна почувствовала, как ткань синего пальто трется о платье. Она попыталась отвернуться в другую сторону, но тут ее уже снова прижали к стене.
– Откуда вы знаете, что я говорю по-немецки? – спросила Анна.
Она чувствовала себя неуютно рядом с этим незнакомцем. От него пахло сладковатыми духами, с которыми он явно переборщил. Анне даже захотелось, чтобы вернулся ее сосед, вонявший уличной грязью.
– Я наблюдал за вами, – сказал незнакомец. Он взял Анну за руку. – Меня зовут Виктор Шувалов. Я русский. Я в Брюсселе проездом. – Он поднял стакан Анны к носу. Могу ли я заказать вам что-нибудь получше? В приличном месте?
Анна испугалась. Этот мужчина собрался делать ей авансы? Быть может, он пользовался бедственным положением беженцев в корыстных целях? В «Ламбермоне» рассказывали ужасные истории. Они должны были предостеречь постояльцев, ведь легковерие – дочь беды.
– Нет, спасибо, – отказалась Анна. – Это очень любезно с вашей стороны.
Она могла похвалить этого русского за прекрасный немецкий. Однако графиня проглотила этот комплимент. Ей не хотелось воодушевлять незнакомца.
Судя по всему, в этом не было необходимости.
– Как вам угодно, – сказал Шувалов.
Теперь его голос зазвучал иначе. Он говорил как человек, который беседует с тугоухим и боится, что его неправильно поймут.
– Я порой бываю в «Ламбермоне», – объяснил русский. – И я видел вас здесь уже несколько раз.
– Господин Шувалоск, – перебила его Анна. Она нарочно произнесла имя неправильно. – Мне нужно к себе в комнату. Пожалуйста, пропустите.
– Сперва выслушайте меня, – повелел ей Шувалов. – Вам не нужно меня бояться. Я вам не наврежу. Я не из тех, кто нападает на женщин. – Он провел по пальто указательным пальцем в перчатке. – Разве я похож на того, кто ищет подобного?
Слова его звучали ударами молотков.
– Скажите, что вы от меня хотите, – потребовала Анна. – А потом выпустите меня. Или я позову на помощь.
– Поймите, прошу вас! Я попал в очень скверное положение, – объяснил русский. – Быть может, оно даже хуже, чем у окружающих нас людей. – Он помолчал, о чем-то задумавшись. – Я путешествую по Европе. Вместе с женой. Она тяжело больна и, вероятно, умрет через год или два. Поэтому мы и отправились в путь: посмотреть красоты мира, пока еще не слишком поздно. Но несколько дней назад болезнь обострилась, и теперь Надя больше не может ходить. Мне нужно инвалидное кресло. Но в этом городе такого не раздобыть. И тут я увидел вас. – Он снял левую перчатку и нежно провел рукой по колесу, прижимавшемуся к его ногам. – Продайте мне эту коляску. Это уникальный экземпляр – ничего подобного я раньше не видел. Я заплачу столько, что вы сможете купить себе десять новых кресел, куда бы вы ни отправились.
Анна почувствовала его прикосновение, словно колесо было частью ее тела. Она отодвинула руку мужчины.
– Прошу вас, подумайте над моим предложением, – настойчиво сказал Шувалов. – От этого зависит последнее счастье моей жены.
Анне стало жаль больную. Но как она могла ей помочь? Она и сама потеряла все. Тристана, крепость Дорн, ноги, надежду на новую жизнь в Париже, Иммануэля, даже Александра. Инвалидная коляска была единственным, за что она еще могла зацепиться. Без нее… Об этом ей не хотелось и думать.
Тем не менее Шувалов хотел выручить ее из беды.
– Быть может, у нас получится заключить другой уговор, – предложила она. – Я буду ухаживать за вашей женой здесь, в Брюсселе, до тех пор, пока она не сможет снова отправиться в дорогу. После этого вы на поезде вернетесь на родину.