дой, – судья сократил Александру хлебный паек и пригрозил пожизненной каторгой в австралийской колонии для заключенных.
– Вот и посмотрим, сумеет ли ваша длинная рука дотянуться до Парижа и Лондона с другого конца света, – рявкнул Дигби.
В темноте камеры Александр нащупал табакерку. Он погладил выгравированных на жести собак. Отвинтив крышку, писатель обмакнул пальцы в жалкие остатки изысканного порошка. Он хотел поднести понюшку под нос, но тут дверь в камеру распахнулась. От испуга Александр выронил табакерку. Он выкрикнул гасконское проклятие. В свете, проникавшем через дверь, Дюма увидел, как понюшка, растворившись в воде, исчезла на влажном полу камеры. Она пропала! Как и он сам. Вдруг он с уверенностью осознал: от великого писателя Александра Дюма не останется ничего, кроме кучки пыли, которая растворится в австралийском болоте лихорадки.
– К вам посетитель, – сказал надзиратель.
Александр словно и не услышал его слов. Он все еще смотрел на пятно, которое только что было последней щепоткой нюхательного табака.
– Здесь нет света, мадам, – сказал надзиратель. – Я оставлю дверь открытой, чтобы вам было хоть что- то видно. Позовите, когда захотите уйти от этого злодея. Тогда я вас заберу.
Голос, поблагодаривший мужчину, был знаком Александру. Но голос этот был из другого мира. Из другого времени.
– Александр! – позвал голос, который из всех звуков мира писатель ожидал услышать меньше всего.
– Графиня Анна? – спросил он, глядя на луч, полосой падавший через дверь в камеру.
Послышался скрип. Затем в камеру заструился запах свежевыстиранной ткани. Дюма зажмурился от света. Силуэт фигуры в инвалидном кресле походил на видение.
– Александр, – повторила она, толкая инвалидное кресло глубже в камеру, чтобы заключенному больше не приходилось жмуриться от яркого света.
Это и вправду была она. Графиня Анна фон Дорн. В новом платье и накидке из голубой шерсти. На голове у нее был капор. У нее во взгляде Александр заметил испуг.
Он пригладил волосы и попытался поправить одежду.
– Простите мне мой вид, – сказал он. Его голос осип: горло отвыкло от разговоров. – Теперь вы, наверное, и в самом деле думаете, что я преступник, – прохрипел он.
Затем он увидел, как ужас на лице графини сменился неподдельным беспокойством. Волна жалости к себе, которую он до сих пор сдерживал за плотиной самообладания, захлестнула его. Он отвернулся и зажмурился. Одна-единственная слезинка вырвалась на волю. Он вел себя как девчонка!
Снова овладев собой, Александр глубоко вдохнул.
– Что вы здесь делаете, Анна? Откуда вы узнали, что я в тюрьме? Вы же собирались вернуться в Карлсруэ. Что-то случилось?
Она улыбнулась и поправила очки.
– Счастье познания, – сказала графиня. – И хороший друг, помогший мне в последнюю секунду выбрать правильный путь. Сюда, к вам.
Она выглянула из камеры.
– Вам еще видно надзирателя? – спросила она.
Пройдя мимо нее, Александр выглянул в коридор. Мужчина ушел. Неужели графиня хотела сбежать вместе с ним из тюрьмы? Истощенный француз и немка, которая не может ходить, сбежали из Ньюгейта! Такая история достойна оказаться на передовице «Мушкетера».
Анна открыла корзину сбоку от инвалидной коляски. Из нее она достала бутылку вина, круглый пирог и кусок ветчины, завернутый в вощеную бумагу. Положив сокровища Александру на колени, она снова потянулась к корзине и выудила оттуда что-то блестящее: баночку «Доппельмопса». Упаковка была еще не разорвана. Табак совсем свежий!
Александр не знал, какому из наслаждений отдаться в первую очередь.
– Как вы пронесли все это в тюрьму? – спросил он, нюхая ветчину.
– Кто станет обыскивать женщину в инвалидном кресле? – спросила Анна.
Запах деликатеса был настолько сильным, что писатель больше не мог сдерживаться.
– Вы позволите? – спросил он, указав на копченое мясо.
– Я даже настаиваю, – ответила Анна. – К сожалению, я не взяла нож. Думаю, если бы надзиратели его нашли, к вам бы меня не пустили.
Александр впился зубами в ветчину, вырвал несколько волокон и проглотил их, не жуя. К черту Париж с красивыми женщинами: главное – и дальше обгладывать этот превосходный кусок мяса! Зубная боль пыталась помешать его наслаждению, но он наказал ее пренебрежением. Эта минута принадлежала лишь удовольствию.
– Рассказывайте! – призвал он Анну, готовясь откусить новый кусок мяса.
Анна старалась дышать неглубоко. Чудовищная вонь в камере едва не лишала ее чувств. Заключенный, которого она еле разглядела в тусклом свете, слабо напоминал Александра Дюма, прощавшегося с ней в Брюсселе. Тогда это был статный, полноватый мужчина с блестящими глазами, одетый по последней моде, а сопровождали его красивые женщины. Человек, сидевший перед ней теперь, сильно исхудал. Его слишком широкой банкирский жилет свисал над брюками. Ткань, прежде элегантного черного цвета, была серой и вся покрыта пятнами, как и его волосы и кожа.
Анна порылась в воспоминаниях. С чего начать? За это время произошло столько всего, что она могла бы говорить весь день. Наконец графиня принялась рассказывать о поездке на карете в Лёвен. Она упомянула газету, в которой Леметр приглашал людей к себе на салон в Лондоне. Это объявление стало для нее билетом в Англию. На секунду она задумалась, – быть может, пропустить события в Брюсселе? – но решила все же поделиться и ими. Александр умел сочинять истории о страданиях людей. Ему стоило узнать, что действительность порой оказывается куда более жестокой, чем он себе представлял.
Анна рассказала, как ее спонтанное решение вернуться привело ее на грань нищеты. Она упомянула русского изверга и описала страх, который испытала, поняв, что ей придется жить нищей и без инвалидной коляски на улицах бельгийской столицы. Увидев, как увлеченно Александр ее слушает, – он даже забыл о ветчине! – она вывела на сцену Олафа Шмалёра.
– Какая удивительная история! – сказал Александр. – Жаль, мне нечем ее записать.
– Это только начало, – ответила она, казалось, взволновав его этим еще больше. – На деньги Шмалёра я оплатила паром до Дувра, – продолжила Анна. – На корабле разговаривали двое мужчин. Сначала я не обращала на них внимания. Но потом ветер принес мне имя «Дюма».
– Полагаю, это были восторженные читатели моих романов, – перебил Александр.
По-видимому, после нескольких кусочков ветчины к нему вернулась уверенность в себе.
– Не так уж они были и восторженны. Совсем наоборот. Они громко желали, чтобы у вас в кишках завелись черви, а в мозгу зародилось слабоумие. Как я поняла, это были жандармы, посланные французским правительством, чтобы забрать вас из Лондона и привезти обратно в Париж. Там вас должны судить. Полицейские говорили, что суд будет коротким. К сожалению, они не сказали, где именно в Лондоне находится Александр Дюма. Поэтому мне пришлось ездить за ними по пятам. Как можете себе представить, это было совсем не просто.
– Вы преследовали двух жандармов в инвалидном кресле до самого дома, и мужчины вас не заметили? – с недоверчивым изумлением спросил Дюма.
– Не совсем, – сказала Анна.
От одного лишь воспоминания о последних днях ее охватывала дрожь усталости. В Дувре графиня поселилась на том же постоялом дворе, что и французы. Она даже нашла место в одной карете с мужчинами и завязала с ними беседу по пути в Лондон. Однако, как оказалось, французские полицейские не любили говорить о работе. И все же, будучи французами, они были готовы помочь даме преодолеть даже самые маленькие неприятности. Женщина в инвалидной коляске бросила вызов их вежливости. Когда жандармы узнали, что Анна едет в Лондон одна, они сразу предложили помочь ей добраться до общей цели. Жандармы отвезли Анну в отель под названием «Элефант-Бьютт», которым управлял индиец. Как только французы распрощались с ней, она попросила носильщика незаметно проследить за мужчинами и сообщить, куда они отправились. За это она дала ему две монеты. Через полчаса, когда Анна все еще пила чай в вестибюле отеля, носильщик вернулся. Он сказал, что господа отправились прямиком в Ньюгейтскую тюрьму.
Анна добралась до цели. Правда, лучше бы ее цель была где-нибудь в другом месте. Пусть даже в борделе. Тогда она смогла бы вытащить Александра.
– Как освободить вас из Ньюгейта, я не знаю до сих пор, – закончила она. – Но я вас нашла.
Анна развязала узел под капором. Рассказывая историю, она успела согреться. Воздух в камере темницы вдруг показался уже не таким холодным, как прежде.
Тем временем Александр съел немалую часть ветчины. Проведя длинными ногтями по упаковке нюхательного табака, он отвинтил крышку и с восхищением посмотрел на наполненную до краев баночку.
– Я привык к лишениям, – сказал он, – и могу вынести любые тяготы жизни. Но без «Доппельмопса» я не человек.
Анна ждала, пока Александр наслаждался двумя понюшками и чихал. Между тем приблизились шаги, и надзиратель заглянул внутрь. Он недоверчиво посмотрел на остатки ветчины. Мужчина спросил, долго ли она еще, на что графиня ответила золотым совереном. Монета исчезла в кулаке надзирателя, и тот ушел.
Александр шумно втянул воздух.
– Ах! Как прекрасна эта понюшка! Пусть мое тело в неволе, зато мой разум вновь на свободе. Ваша история, графиня, захватывающа и занимательна. Но она не закончена. Где же ваши жандармы? Во всяком случае, за мной они не приходили.
И в самом деле: это было очевидно, и притом удивительно. Полицейские проделали долгий путь из Парижа не для того, чтобы вернуться ни с чем.
– Они знали, что вы сидите в Ньюгейте, – размышляла Анна вслух. – Им была известна и причина вашего ареста: они говорили, что вы ворвались в музей и украли из него ценный старинный предмет. Надеюсь, эту историю они выдумали.
Дюма вытер остатки табака с бороды.
– Боюсь, что это правда.
Анна поджала губы. Жалость, которую она испытывала к заключенному, уступила место возмущению.
– Как вы могли? Когда вы уезжали из Брюсселя, денег у вас хватало.