Коллинз откашлялся и вытащил пробку из флакона.
– Это похвально. Ты попадешь на небеса, сын мой. – Он слегка промокнул платок. – Теперь повернись ко мне лицом.
Этот духовник был стойким малым. Заслышав слова Александра о блудницах, любой священник в Париже прочитал бы длинную проповедь. Но Коллинз, похоже, был глух к подобным резкостям. Конечно. Он был священником в тюрьме – в месте, где трактирное ругательство казалось комплиментом.
Чтобы масло не попало в глаза, Александр сжал кулаки и прижал их к векам. Дюма притворялся лишь отчасти: его отчаяние было подлинным. Ему стало непривычно душно – что-то словно давило на горло, – и он покачал головой. Где же Анна? Он волновался все сильнее: вдруг Леметр одержал победу над графиней и ее спутницей? Они ведь просто женщины.
Теперь рука священника лежала на плече Александра.
– Время не ждет, сын мой. Мир будет вращаться и без тебя, и мне нужно распространять по нему слово Божье.
Слово Божье? Александр всегда считал Бога дрянным писателем. У него тоже была фабрика романов: за письменными столами там сидели четыре евангелиста. Однако его драматургия была такой же деревянной, как у худшего выдумщика из Французской академии. Здесь и сейчас ему представилась возможность поспорить с Божьим защитником о писательских способностях Отца Небесного. Так Александр не только выиграет время, но и отлично его проведет. Слово Божье!
Александру нужно было с открытым забралом спровоцировать преподобного Коллинза, чтобы привлечь его внимание.
– Вам никогда не хотелось написать Библию самому? – спросил он священника.
Подняв окропленный платок, Коллинз пробормотал что-то по-латыни – или это был греческий? Из-за британского акцента ничего было не разобрать.
– Мы все пишем слово Божье, – сказал священник. – Потому что Господь – часть нас. А мы – его часть. Наклоните-ка голову вперед.
С этого священника любая наглость соскальзывала, словно плохо направленное турнирное копье с щита закованного в броню рыцаря.
– Когда вы читаете Новый Завет… вам не хочется, чтобы Иисус действовал решительнее против врагов? – спросил Дюма.
Рука с платком замерла перед лицом Александра.
– О чем вы? – Самоуверенность в голосе Коллинза сменилась кислым недоверием.
– Христа ведь мучили, – объяснил Александр. – Впервые услышав эту историю, я ждал, что Спаситель проявит стойкость и проучит римлян. Мечом, если будет нужно, или каким-нибудь чудом. Их у него в арсенале хватало.
– Но он был Князем мира, – возразил Коллинз.
– Естественно. Поэтому он и стал героем этой истории. Ни одному приличному читателю не захотелось бы, чтобы он был князем войны. Но послушайте: героя нельзя просто так безнаказанно избить. Любой уважающий себя автор знает, в чем смысл таких сцен: герой получает травму, порой даже теряет незначительную часть тела, например, палец или ухо. Но поднимаясь из этой ямы, он становится только сильнее.
Коллинз молчал.
«Ну же! – мысленно умолял Дюма. – Отвечай! Убери вонючий елей. Мне нужно еще немножко времени». Одновременно он поклялся построить часовню в парке у шато, каждый день просить в ней прощения и только потом приступать к работе на фабрике романов.
Священник мял платок в руках, покрытых рыжими пучками волос.
– Ты что, так и не дочитал историю до конца? Иисус возвращается. Он воскресает из мертвых. После этого Христос и вправду становится могущественнее.
Ну наконец-то! Этот разговор перерастал в литературный диспут, и это было Александру по вкусу. Теперь не хватало лишь уютно потрескивающего огня в камине и хорошей сигары из хьюмидора[87]от «Сюппли». Александр вытащил гвоздь, которым исписал стены камеры, и зажал железный стержень как сигару между указательным и средним пальцами правой руки. Так-то лучше. Он стряхнул воображаемый пепел.
– Вы правы, Коллинз. Христос воскресает из мертвых. Но, во-первых, это чересчур преувеличено – напиши я что-то подобное, люди бы освистали меня. Во-вторых, Иисус не пользуется своей силой, чтобы отомстить римлянам. Представьте: он бы мог вывернуть нутро этого опустившегося очага разврата наизнанку! По сравнению с этим нападение на храм показалось бы теплым ветерком.
Коллинз хотел что-то возразить, но Александр положил руку ему на плечо. Его фантазия работала как хорошо смазанная ступица колеса. Сигара горела, источая пряный аромат.
– Конечно, ему бы понадобилось особое оружие. Размахивать руками мало, волшебство надолго не убедит. Как насчет меча? Нечто подобное было и у древних богов. Ладно: вы говорите, что он миротворец. Тогда пусть его меч не ранит, а наставляет на истинный путь, non?[88]
Священник вытаращил глаза на Александра. На миг Дюма показалось, что Коллинз сейчас бросится вон из камеры и позовет палача. Но духовник сидел и тер подбородок.
– А еще лошадь, – выпалил священник. – В детстве, еще в Ирландии, я всегда представлял, как Иисус едет на белоснежном жеребце.
Александр задумчиво кивнул.
– Лошади нужно имя. Она должна быть особенной.
– Конечно, – сказал Коллинз. – Давайте назовем ее Искупление. – Он потер руки. – Надзиратель! Принесите нам бумагу, перо, чернильницу и песочницу. Нам нужно кое-что записать.
Глава 37. Лондон, Букингемский дворец, декабрь 1851 года
Букингемский дворец глядел на Леметра сверкающими окнами-глазами. «Удивительное сооружение», – подумал магнетизёр. Оно излучало все качества, которые сочетало в себе дворянство: холодность, подлость, лживость. Здание выглядело дворцом для королевы, величественного существа, состоявшего скорее из власти, чем из плоти и крови. Существа, парившего по великолепным залам, не касаясь пола, устланного дорогими коврами. Но и этой королеве когда-то приходилось сбросить маску и юбки и поспешить в уборную, чтобы помыть зад.
Дворец был построен так, чтобы утреннее солнце падало на фасад и согревало помещения за ним. Умно придумано. Однако строитель забыл, что солнце в Лондоне светит лишь десять дней в году. В этот вторник оно тоже впало в спячку и покрылось железными облаками. Над городом было пасмурно. Скоро снова пойдет снег.
Лакей, которому Леметр передал приглашение, вернулся. Белые перчатки ливрейного гостеприимно махнули в сторону дворцовых ворот. Он попросил посетителя проследовать за ним в зимний сад, где гостя уже ждала леди Эсми.
Тропа проходила по гравийной дорожке мимо северной части дворца. Леметр почувствовал легкое разочарование. Он уже видел, как по-господски ходит по залитым красным светом коридорам. Что ж, это произойдет уже скоро. Успешные завоеватели всегда заходили через заднюю дверь.
Королевский зимний сад располагался в задней части дворца. Конструкция из стали и стекла напомнила Леметру стеклянный дворец Лондонской Всемирной выставки. Конечно, сооружение здесь было гораздо меньше. Однако тут все же мог разместиться дом лондонской семьи буржуа.
Внутри его окутал влажный теплый воздух. Листья тропических растений сияли в растительном декадансе. Позади потрескивали и похрустывали угольные печи. Их было не меньше десятка. Леметр содрогнулся. Эта монархиня навязала свою волю природе. Она заставила растения расти зимой: они ведь уже давно должны были замерзнуть. Здесь смерть обманули, лишив награды. Леметру захотелось ударить по стеклам серебряным набалдашником трости.
Время еще придет.
Между двумя деревьями гинкго стояли сиденья. В кресле с красной обивкой расположилась бледная, лишенная грации дама. Она представилась как леди Эсми и попросила посетителя присесть. Леметр снял пальто и цилиндр. Их унес приведший его лакей.
Он попросил налить себе чаю. Леди Эсми справилась о его самочувствии. Но проявить должную вежливость и ответить на вопрос он не успел: придворная дама уже пустилась рассказывать о галактике боли, чьи солнца обжигали низ ее живота. Леметр притворился, что слушает. Это не стоило ему особых усилий, потому что внимание леди было полностью сосредоточено на происходящем у нее внутри. Он мог бы даже встать и походить вокруг. Вместо этого магнетизёр с опаской разглядывал зимний сад.
Где же леди Элис? Неужели герцогиня оставила ему поле без боя? Во время их встречи накануне вечером она, казалось, чего-то боялась. И не зря. Он мог уничтожить ее и сам, без ее присутствия. В эти часы выйдет субботний номер The Illustrated London News. Небольшая статья на третьей странице привлечет в Лондоне большое внимание.
– Как же мне быть, мистер Леметр? – закончила леди Эсми самодиагностику. – Или вас лучше называть месье? – Она произнесла это французское слово, словно обращаясь к незамужней англичанке с односложной фамилией: Мисс Е.
– Как вам будет угодно, – сказал Леметр, довольный тем, что ответил на оба вопроса одним предложением. Конечно, британка этого не заметила. – Симптомы, которые вы описываете, указывают на вполне излечимый недуг.
– Правда? – спросила леди Эсми, наклонившись вперед в кресле так, что Леметр разглядел поры ее шершавого лица.
Он откинулся на спинку, чтобы женщина не заметила густой слой косметики.
– Я могу вылечить вас прямо здесь, – сказал магнетизёр и достал шкатулку из эбенового дерева, которую ему изготовили для амулетов.
Он поднял черную крышку. Внутри на голубом бархате лежали два бронзовых диска. Третий отсек был пуст.
Леметр достал амулеты.
– Прежде чем мы начнем, леди Эсми, мне нужно знать, где сейчас наследник престола принц Альберт.
Он поднял цепочки, на которых висели диски.
– Берти? – спросила леди Эсми. – Он играет здесь неподалеку. Упражняется в фехтовальном искусстве – бегает со шпагой-палочкой. Хотя, как по мне, лучше бы на палочке была лошадка. Мальчик еще слишком мал, чтобы обращаться с оружием. Ему стоило бы… – Она болтала дальше.
«У этой женщины рот открывается и закрывается, как гусиный клюв», – подумал Леметр. Пора остановить этот бурный поток.