— Отвечай на вопрос, чешская скотина, видел или нет!
Я заметил в его правой руке монтировку с раздвоенным концом, которую Петер начал грозно поднимать. Бармен осклабился грязно и выхватил из кобуры на поясе огромный револьвер. Направил его на Петера.
Я взял моего дружка за плечи и попытался подтолкнуть его к выходу. В это время прогрохотал выстрел… Как будто в черепе граната взорвалась.
Представил себе Петера, истекающего кровью. Бьющегося в агонии.
Но Петер кровью не истекал, в агонии не бился.
Он стоял и недоуменно глядел на бармена. Нервно поглаживал монтировку.
А бармен неожиданного превратился из злого Швейка в Швейка доброго, но юродивого, и начал противно хохотать, обнажив нездоровые десны… показал нам свой револьвер… он был игрушечным, и стрелял пистонами.
Как мило!
Петер хотел врезать бармену по роже монтировкой, но я мягко его остановил… Потому что не хотел начинать поиски Магдалены с драки… да и аборигены многозначительно приподнялись со своих мест и угрюмо смотрели на нас глазами енотов.
— Не надо… не стоит мстить этому мудаку. Сам видишь, они тут в провинции поросли мхом и одичали… развлекаются как умеют.
Петер успокоился, позволил отобрать у себя свое оружие.
Мы выпили по стопочке холодной Бехеровки, запили ее светлым пивом, закусили ломтиками ананаса.
Швейк сказал на плохом немецком:
— Зайдите, зайдите в «Поцелуй Клеопатры». Там шеф — Марек, мой кузен, он хороший парень… с ним можно говорить… Он знает все, что происходит в городке. Если Марек скажет, что она сюда не приезжала, то не трудитесь и искать…
По выражению лица Петера я понял, что он не верит ни одному слову бармена.
Сам я не знал, что думать, что чувствовать. В голове у меня шумело от Бехеровки, а на душе полегчало. Даже искать Магдалену расхотелось. Может быть, она уже — безгласный труп. Зачем же хлопотать, людей тревожить?
Ужасно хотелось выпить. Долго уговаривать Петера не пришлось. Мы выпили еще по четыре стопки Бехеровки и съели целый ананас. Ликер запивали пивом. Петер заказал местный грибной суп с картофелем.
Бармен, лыбясь и жестикулируя, уговаривал нас пойти «наверх, к девочкам, в сауну».
Скабрезно улыбался, внушал, что «настоящие ковбои должны вовремя менять лошадей»…
Показывал нам свой товар. Вишенки его в черных чулочках застенчиво улыбались и просили оплатить им выпивку. Некоторым из них явно не исполнилось шестнадцать.
Я еще контролировал себя… дал четырем или пяти девушкам по десятке и показал им фотографию Магдалены.
— Нет, мы не видели эту женщину. Зачем тебе эта выдра, посмотри на нас…
Петер денег девушкам не давал, но я видел, как сверкали его маленькие серые глазки, когда он на них смотрел… иногда он поднимался со стула, подходил к окну, отдергивал тяжелую занавеску и проверял, не угнали ли «эти скоты» его автомобиль.
После восьмой стопки мир вдруг прояснился.
Искать никого не надо было, все были на месте. Я забыл, как выглядит лицо моей любимой. Любил ли я ее? Понимал ли?
Что за инфантильная постановка вопроса. Любил, не любил, понимал, не понимал…
Никто никого не понимает.
Я не подросток… отстаньте…
Магдалена — я чувствую это — холодный труп, а я еще живой. И вообще, зачем мне эта мертвая выдра?
У меня на коленях прочно обосновалась худенькая красавица… как же звали? Не помню…
Я целовал ее смуглое ушко с серебряной сережкой, изображавшей бабочку, а она все повторяла: «Пойдем наверх, папочка, я покажу тебе Луну и звезды в мой телескоп. Знаешь, где у меня телескоп?»
Она брала меня за руку и совала мой указательный палец себе в…
Волосы на ее лобке еще не выросли.
Хотел было подняться с ней наверх… но тут кто-то дал мне пощечину…
Я дернулся… смуглая красавица соскочила у меня с колен и убежала. Кто-то грубо плеснул холодным пивом мне в лицо. Это был Петер.
Он сказал: «Извини, старина, но иначе тебя было невозможно оторвать от этой маленькой шлюшки… Да, проверь-ка портмоне… На месте? ОК, пойдем… Сходим в этот херов “Поцелуй”, поговорим там, а потом делай, что хочешь… Проклятая Бехеровка… Что-то этот гондон в нее намешал».
…
Вышли на улицу. Помочились на стену ресторана. Под холодной Луной. При свете звезд…
Потащились в «Поцелуй».
Хозяин борделя, маленький, чернявый, в немыслимом лапсердаке и черной ермолке с нитками, падающими на виски… то ли цыган, то ли еврей, встретил нас на улице. Видимо, бармен позвонил ему, предупредил о нашем приходе.
Радушно пригласил нас войти в дом через потайную дверку, провел узеньким коридором с цветными лампочками и непристойными фотографиями на стенах в крохотный кабинет с большим портретом Элвиса Пресли в сверкающем фальшивыми бриллиантами белом костюме на стене.
Расселись. Я показал Мареку фотографию Магдалены…
Он повертел ее в руках, а затем начал быстро-быстро говорить, кивать головой и отчаянно жестикулировать. Ниточки на его ермолке мотались туда-сюда.
Его английский был ужасен. Я плохо его понимал…
Петер хмурился…
Минут через десять Петер прошептал мне: «Он Магдалену тут не видел и гарантирует, что ее в городке нет и не было… настаивает на том, чтобы мы заплатили ему 100 евро… не понял, за что. Темнит и путает… все время упоминает какой-то взрыв…»
— Черт с ним, заплатим. Если мы этого не сделаем, будем после думать, что не все сделали, чтобы Магдалену найти.
Петер подумал, кивнул.
Я вынул из бумажника новенькую зелененькую сотню и подал ее Мареку. Тот принял деньги так, как принимают причастие истово верующие неофиты. И тут же ушел куда-то.
Вернулся через минуту и положил на стол… Магдаленов мобильник.
Небольшой, овальный, изящный. Сиреневый. Я его тут же узнал.
Марек пояснил: «Проезжие цыгане продали мне вчера эту игрушку. Говорили, что нашли ее по эту сторону границы. Но где, когда не сказали. Клянусь Богом, это очень-очень горячо!»
Больше ничего мы из Марека не выпытали, как ни пытались.
Марек божился, что Магдалены в городке нет, жестикулировал и бил себя худеньким кулачком по впалой груди. На прощание предложил нам выпить по стопочке какой-то особой, красной как томатной сок Бехеровки. Подмигивал, уверял, что эта жидкость — душа Чехии.
Мы выпили, забрали телефон и ушли.
Залезли в Петеров лексус.
Я включил мобильник Магдалены. Просмотрел протокол звонков. Обнаружил следы своих попыток дозвониться до моей любимой, звонки из полиции…
Магдалена вчера звонила по этому телефону только один раз — в зимний лагерь. В полдень. Сегодня не звонила никому.
Воры тоже никуда не звонили, видимо боялись, что их тут же вычислят.
Я сказал Петеру: «Слушай, получается… у Магдалены телефон сперли, а она его не заблокировала. Странно».
— Может, и не заметила пропажу. Или не до того было. Возможно все. Надо поискать автомобили с номерами нашего города.
— Пойдем в полицию?
— Закрыта небось… уже поздно…
— Что будем делать?
— Надо где-то переночевать…
— Где?
— Поищем гостиницу.
…
Медленно-медленно поехали по улицам «Горы святого Непомука». Как назло, на городок спустился густой туман. Почти ничего не было видно. Петер включил желтые фары.
В таком освещении убогие домишки представлялись брустверами и крепостными валами неизвестной крепости на вершине горы… Крепости, которую нам с Петером непременно нужно было найти.
Плутали, плутали…
Почти одновременно поняли, что не нужно нам было пить эту красную жидкость, эту проклятую «душу Чехии». Что-то было в ней не то. Даже очень не то.
Чем дольше мы плутали по улочкам «Горы», тем фантастичнее нам представлялась архитектура городка. Могу поклясться, я несколько раз видел жутковатый, похожий на огромного краба, силуэт «Святой Софии» в Стамбуле… Петеру чудился кёльнский собор (он был родом из Кёльна)…
Мне стало казаться, что в машине едет третий человек. Посмотрел на заднее сидение лексуса. В полупрозрачном куске мыла величиной с ванну находилась… нагая человеческая фигура. Это была Магдалена!
Я слышал, как ее мертвые фиолетовые губы шептали: «Зачем ты убил меня?»
Спросил Петера: «Ты слышишь ее шепот… шепот Магдалены?»
— Нет, со мной говорит моя мертвая мать. Просит вырыть ее из могилы. Говорит, что так соскучилась… я сейчас сойду с ума.
Заиграла музыка. Что-то японское.
Темные окна домов неожиданно осветились загадочным красноватым цветом. Во всех них были выставлены детские игрушки… куколки… машинки… Они были подсвечены изнутри…
В некоторых окнах, как в витринах, сидели маленькие дети… Они вздымали ручки и манили нас к себе.
Я сказал: «Ты видишь игрушки и деток?»
— Вижу.
— Хочешь?
— Хочу.
…
Не знаю, как… но мы вернулись в «Поцелуй Клеопатры».
Искали потайную дверь, но не нашли. Вошли в розовые ворота, попали в прихожую с огромной неоновой скульптурой на стене (из светящихся трубочек были слеплены довольно противные срамные губы… наверное все той же египетской царицы). Там, на покрытом парчой троне сидела женщина в голубоватом платье с немыслимым разрезом на жирной лоснящейся спине. На голове ее сверкала алмазная корона. Женщина пахла дорогими духами. На ногах ее были хрустальные туфельки на невероятно высоких каблуках.
— А где Марек?
— Пардон? Нет тут никакого Марека.
— Как нет, мы тут с ним полчаса назад разговаривали… в кабинете где Пресли… нам сказали, что он тут шеф. Он поил нас «душой Чехии»…
— Души у Чехии нет, уверяю вас, только тело. А шеф тут только я. Меня зовут госпожа Клеопатра, и я — хозяйка заведения. Добро пожаловать в рай, милые мальчики!
— Ааа…
— Проходите, господа, проходите скорее, в салон. Вы сегодня — единственные наши гости, мы ждали вас, мы не заставим вас жалеть, что вы пришли сюда… Скажите мне только одно, чтобы потом недоразумений не было — Клеопатра раскрыла свои огромные глаза и навострила мясистые уши, похожие на биде, — сколько вы хотите тут потратить… Мы хотели бы угостить вас особенными, свежими сладостями. Но это дорого, как и все прекрасное.