Никто ему не ответил.
Ральф глубоко вздохнул и закрыл глаза…
На листе появился печальный мягкий знак…
И тут же открыл их.
Прямо передо мной показалась и тут же пропала охваченная серебристо-фиолетовым сиянием машина, похожая на биомеханическую скульптуру.
Я сидел в огромном зале на третьем этаже бывшей бумажной фабрики.
В длинном пальто… на шее у меня был повязан белый шарф. Со стены на меня пристально смотрела безглазая голографическая Рози.
На дворе трещал цикадами июнь.
Я снова был в своем времени, в своем милом кошмаре…
Спустился по лестнице с провалами и направился на станцию Розенхайм.
Проходя мимо замка Грабштайн заметил, что из верхнего окна на меня смотрит смотрительница, прекрасная фрау Флеминг. Приветливо помахал ей рукой и послал воздушный поцелуй.
Вскоре услышал знакомое хрюканье из мясной лавки.
Еще два поворота, и я на станции. Тут подземный переход. Вот и платформа.
Подошел поезд.
Монсеньор
Вошел в вагон, поднялся на второй этаж. Занял свободное место у окна. Расслабился.
Состав мягко тронулся. Наддал. За окном понеслись назад полюбившиеся за годы жизни в Саксонии картинки — холмы, заросшие буками, аккуратно обработанные поля, деревянные башенки для охотников, современные великаны — ветряные электроустановки, с шизофренической плавностью вращающие свои белые лопасти.
Подремал минут пять… а когда открыл глаза, обнаружил, что напротив меня сидит непонятный человек в длинном летнем пальто, украшенном небольшим значком в форме герба. Узколицый, породистый, очкарик. В маленькой феске песочного цвета.
Из-под пальто выглядывал характерный белый воротничок католического священника.
Руки у незнакомца были, как у многих представителей поповского сословия, неестественно белые. Кольцо на указательном пальце, тоже с гербом. Нос — длинный, тонкий, изогнутый. А глаза серые, спокойные. Но с потайной мыслью.
На ногах его вместо ожидаемых элегантных туфель — были популярные тогда роликовые коньки.
Неожиданно он заговорил. Баритон его отдавал в металл.
— Чудесный день, господин Сомна.
— Чудесный, чудесный. Только вот день ли это? Впрочем, не важно. Откуда вы знаете мое имя, падре на колесиках?
— А откуда вы знаете, что я священник? По одежде судите? Я могу вам и другой воротничок продемонстрировать… пеньковый.
На одно мгновенье… человек в черном пальто превратился в ужасный разлагающийся труп, болтающийся на виселице. На голове его сидела синеватая ворона и клевала мертвецу глаза.
— Довольно, довольно, туше. Прошу вас не мучить меня подобными фокусами. Идите вон, к молодым девочкам, удивляйте их… а у меня нервы слабые.
— Знаем-с. Наслышаны. Хотя слово «нервы» пожалуй неуместно для того, кто прошел через третий этаж бумажной фабрики и остался в живых… Также как и «меня». Какого собственно «меня» вы имели в виду? Замученного вами до смерти Ральфа? Или любовника несчастной госпожи Ким? Что, труп так и не нашли? Вы все еще под судом? Или вам надоел этот криминальный сюжет, и вы его бросили, толком даже не начав? Или ваше «меня» относится к Дитриху фон Арвеле, дурацкую игрушку которого вы так нагло присвоили? Где она, кстати? В кармане? А может быть, поднимай выше, самого сиятельного императора Диоклетиана, великого гонителя христиан? Вы ведь недавно нанесли ему визит… изнутри, так сказать. И тоже, не без потерь для его казны…
— К дьяволу этого далмата, любителя капусты. Кстати, он не был таким уж плохим начальником… хотел империю восстановить, порядок… новый «золотой век» устроить… Термы построил недалеко от вокзала. Что вам от меня надо? Я устал, хочу поспать полчасика… Катитесь туда, откуда притащились, прямо в ад… А не то я вас в черную кошку превращу и на горящую крышу заброшу. А сам я приеду в город, пойду домой и приму ванну…
— В черную кошку на горящей крыше? Как оригинально. Ха-ха-ха. Ничего, ничего мне от вас не надо, любезнейший вы наш путешественник «по нижним мирам»… Мне — ничего, мне ни от кого ничего не надо… Ваш мир мне давно осточертел. Я такой же как вы — мне главное, чтобы меня не трогали… и я тоже хочу в ванну… книжечку почитать… того же Евсевия Кесарийского, доброго вашего дружка… кости старые погреть… колено вот разболелось… старая история… но моему братству кое что от вас надо, да… оно меня и прислало… пришлось влезть в этот… в поезд… какая первобытная машина!
— Катитесь, катитесь, к черту, вместе с вашим братством! Не мешайте добрым людям дремать и в окошко смотреть.
— Добрым людям? Это вы — добрый человек? Или другие пассажиры? Весь ваш мир — только ложь и бутафория. Понимаю, вам лень концентрироваться после приключения на базаре, да еще и в чужом теле… Придется поработать за вас… Вы минутку назад обратили внимание на двух очаровательных невинных девушек… да, щебечущих там… в уголке. Как они прекрасны, какие точеные носики и подбородки… ботичеллевские волосы… совершенство, а знаете, чем они занимаются, когда… никого нет рядом? Как бы поприличнее выразиться… хм-хм… они лижут друг другу анусы… и… фу, как неаппетитно… испражняются при этом. И как страстно лижут! До беспамятства… И как стонут! А вы меня в ад посылаете. А он тут, всегда с нами… Под боком! Вон там, с другой стороны, видите солидного толстяка с мальчиком лет семи? Это папа с сыном. Ездили в гости к бабушке. Видите длинный такой сверток в сумочке? Это бабушкин подарок, духовое ружье. Чтобы внучек птичек мог пострелять… Папа — добрый человек, владелец небольшой лавочки, продает ортопедическую обувь… а сынок его школьник, хорошист, поет в церковном хоре… Аве Мария вытягивает, что твой соловей… Добрые люди? А знаете, что этот папа делает в их расчудесной домашней сауне, когда мамы дома нет? Зовет туда сына… раздевает его… целует его алый ротик… смазывает вазелином ему… продолжать? И сыну это очень нравится… папа и друзей иногда приглашает в сауну…
— Катитесь к черту со своими соловьями и саунами! Вы вуайерист, а не священник! Пусть все делают, что хотят. Взрослые и дети. Вам-то что?
— Мне ничего! Вуайерист? Да! Но только по долгу службы… А воон там, в конце нашего ряда, видите… старушка шапочку вяжет… Добрая такая. Она отравила крысином ядом двух своих мужей… пыталась отравить и соседку, к которой приревновала любовника. Но та выжила. Как же ее жертвы мучились! А ей все сошло с рук. И никаких укоров совести, представьте… никаких… А напротив нее сидит такой умный-умный дяденька с усами… полный и важный… он действительно умный, успешный в прошлом писатель… социальные романы писал, по одному в год… с сюжетом и психологией… во времена ГДР он был «ИМ», стучал себе и стучал для Штази… да как квалифицированно… умно… всех друзей заложил… и знакомых… и знакомых друзей… и не покаялся… и с собой не покончил, когда его публично разоблачили… наоборот, он гордится собой… считает себя патриотом… уверен, что рано или поздно будет востребован и в новой Германии… и не без оснований… только, увы, еще до этого счастливого момента он умрет от удара… сразу после сытного ужина в ресторане… печально…
— Хватит, хватит тут разоблачать и проповедовать, все не без греха… К делу, пожалуйста.
— Вы так невежливы! Что же, к делу, так к делу… Мне поручили… хм… передать вам предложение принять участие в дискуссии… или в совете… в кругу избранных лиц… и для этого вы должны через час прибыть в Святую Землю… вот письмо, там инструкция… как и что… сами прочтите…
Он вынул из внутреннего кармана конверт, сверкнувший оттиснутой на нем золотой короной с зеленой змейкой, и подал мне.
— В дискуссии? Любое коллективное обсуждение напоминает мне свальный грех или комсомольское собрание. Единственным его результатом обычно является — неприязнь или вражда. Не знаю, почему говорю это вам, но для меня равно невыносимы и «вещание» гения… и «свободное демократическое обсуждение» проблемы в коллективе, члены которого всегда интуитивно ищут вождя-погоняльщика… и виноватых во всем врагов. Для того, чтобы отдать вождю свою свободу и поучаствовать в публичной казни… Или жертве.
— Ээ… потяни меня за палец… да вы еще и философ! Как вы разболтались… в поезде… с неизвестным… Прочитайте письмо, там все сказано… У меня нет больше сил и желания говорить с вами.
В его тоне слышалось раздражение и нетерпение. Он встал и лихо укатил от меня по проходу. Даже не попрощался. Вышел на следующей остановке.
Я положил письмо в карман и опять задремал. Посмотрел только на адрес отправителя.
Адреса не было, но отправитель был указан. «Братство святого Флориана».
Эти слова ничего для меня не значили.
…
Поезд подъезжал к городу.
С левой стороны от железной дороги улицы убегали вверх, на пологий холм…
Остроконечная колокольня, казалось, протыкала небо… на седлообразной вершине холма рос «Чижиковый лес», по узким тропинкам которого я часто катался на велосипеде. Однажды я повстречал там обнаженную женщину, игравшую на маленькой дудочке. Я посмотрел на нее с вожделением, а она превратилась в птицу и улетела.
С правой — пятиэтажные дома, толпясь и волнуясь, массивными жилыми каскадами спускались к городской речке, параллельно которой мы ехали. Недалеко от реки стоял дом старинной постройки, на третьем этаже которого располагалось мое логово.
Но домой в тот день я так и не попал.
Неодолимая потребность заставила меня заглянуть в недавно отремонтированный вокзальный ватерклозет. После успешного посещения стерильной кабинки, без единой надписи на стенах… вышел в туалетный зал… но вместо покрытых зеленоватым кафелем стен и сверкающих писсуаров увидел перед собой готические своды, витражи и знаменитую «Розовую кафедру», с которой еще Лютер проповедовал.
Что за гротескная чертовщина?
Какая глупая сила кинула меня из вокзального туалета в городской собор? И зачем?
…
В соборе этом, в своей древнейшей, подземной части еще сохранившем несколько романских колонн с стилизованными львами, пантерами и райскими птицами на капителях, я, разумеется, бывал и раньше. Излазил его вдоль и поперек. Его внутреннее пространство не было испорчено барочными переделками, как это произошло со многими другими немецкими церквями. Стрельчатые крестовые своды звенели… колонны были собраны в пучки… на некоторых из них крепились статуи. С наружной стороны стены собора поддерживали мощные аркбутаны, опирающиеся на контрфорсы.