Зато карман не будет больше вечно пустым. Не нужно будет покупать булочки по 14 центов и рыбные палочки по полтора евро за пачку в магазине Нетто.
После первой же зарплаты на новом месте я пойду в магазин Реве, куплю булочки с изюмом по 39 центов и мясо крабов. Поджарю его в оливковом масле и съем с сладкими желтыми перцами, фаршированными тушеной печенью теленка и рисом дядюшки Бена.
Буду пить настоящий дорогой горячий шоколад. Горьких швейцарских сортов… с миндальными и мускатными орешками. Густой как пудинг.
Надеюсь, это прибавит мне самоуважения, уверенности в завтрашнем дне и улучшит пищеварение. И продлит мое эфемерное существование на этой чудесной планете, которую мы так упорно превращаем в свалку. Если меня конечно не доведут до безвременной кончины стресс, неизбежные коллективные трапезы в ресторанах, с стриптизершами и фокусниками, невыносимо долго длящиеся дни рождения, регулярные нотации и проработки начальников, бессмысленные курсы повышения квалификации…
И еще — ревность, интриги, зависть, злоба, тупость, наушничество и прочие негативные проявления человеческой натуры, особенно ярко проявляющиеся у двуногих бескрылых в процессе хорошо оплачиваемой совместной трудовой деятельности.
…
Как же приятно стать богатым!
Куплю себе раскладной электросамокат.
Давно мечтал об этой полезной вещице, ведь с самокатом — другая жизнь. Ты больше не пешеход, как все эти неопрятные люди с мрачными лицами, бесцельно слоняющиеся по улицам Марцана с собаками и без. У тебя есть цель.
Вышел на улицу, влез на самокат и покатил на работу… или в магазин, за покупками. Ты не какое-нибудь восточногерманское или ближневосточное, задыхающееся в своей незначительности, чмо! Ты хоть и постаревший, и подурневший, но человек. Человек с деньгами!
Пусть и с бритой головой, неизбывной тоской в сердце и маленьким ножиком в кармане.
А в эс-бане самокат можно сложить и спрятать в сумку, чтобы не мешал.
Сумку буду ставить на колени, включать смартфон и играть всю дорогу в шарики-стрелялки. Главное — не смотреть по сторонам!
Сниму новую квартиру. В Шарлоттенбурге. Буду заходить во дворец и гулять по парку королевы Софии. Посещать собрание графики Бергрюна. И музей сюрреализма.
И новая мебель не помешает. Старая похожа на облезлую черепаху, из которой пружины торчат.
Плазменный телевизор, компьютер, колонки…
И вещичек надо подкупить. А то все брюки и носки с дырками. Курточку присмотреть пофасонистее. Костюм строгий. С полоской.
Дюжину белых рубашек куплю. Туфли. Перстенек с зеленым камешком. Или с синим. И золотые запонки.
Загляну вечерком на улицу Ораниенбюргерштрассе.
…
Только вот… смогу ли я что-нибудь полезное делать на работе? Смогу ли выполнять заказы? Придумаю ли новую рекламу для противозачаточных пилюль? Не уверен. И Хоннекер с Брежневым мне вряд ли помогут. И фабрики. И чудовища.
Башка что-то плохо варит последнее время. Исчезла острота восприятия. Вместо ясной, четкой картины — туман. Сумерки. Раздражаюсь часто по мелочам.
Тело как будто стало чужим. Неповоротливым, вялым. Как личинка в коконе.
Сны вижу мучительные. Город странный снится. Люди — вроде как плоские. А все дома — белые и похожи на чайники. А я среди них как таракан бегаю, ищу свою самку.
С полезным — понятно. А бесполезное делать сможешь? Высосешь из пальца рекламу к стиральному порошку?
Не знаю, но заниматься чем-то бесполезным мне все же милее… не так позорно срезаться, показать некомпетентность.
Вот… идут два розовощеких близнеца-бутуза в новых матросских костюмчиках по набережной. Неожиданно с неба спускается роскошная летающая тарелка. Мальчики пугаются и подают на асфальт. А там — лужа. Поднимаются, оттряхиваются. Их костюмчики — в ужасных грязных пятнах. Близнецы в отчаяньи. Что скажет строгая мама? Из летающей тарелки выходят улыбающиеся двухголовые инопланетяне, в руках они держат — посверкивающие как бриллианты коробки стирального порошка Доппелькопф… Через полчаса близнецы возвращаются домой. В безукоризненно чистых костюмах. Их встречает радостная мамаша. У нее — две головы и четыре руки.
…
Нашел вход в здание. Поднялся на седьмой этаж. Подошел к кабинету шефа. Там должен был собраться «наш сплоченный коллектив единомышленников для краткого представления нового креативного сотрудника и раздачи заказов».
Было ровно восемь часов утра и жарко как в Африке…
Как они меня примут?
Руки у меня подрагивали, как хвост у бездомной собаки.
Во рту набегала слюна, хотелось плюнуть…
В коридоре висело огромное зеркало. Бегло осмотрел себя.
Так… забыл погладить брюки. Подмышками рубашка промокла от пота. И еще немного — на спине. Галстук мятый. Сандалии нечистые. На носке правой ноги белеет дырка размером с центовую монетку.
Вытер лоб платком, прокашлялся, постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в кабинет.
…
Вау! Не кабинет, а овальный зал…
С дорогим паркетом, хором и росписью на потолке. Херувимы, серафимы и целый сонм каких-то героев-силачей.
Гомоэротическая лепнина с копьями, знаменами и пушками…
В зале звучала музыка. Старая запись. «Чаттануга Чу-чу» в исполнении оркестра Гленна Миллера. Все присутствующие танцевали.
Сотрудники агентства и сам шеф оказались очень старыми людьми. Сильно за 80. Лысые или седовласые старцы в смокингах и жуткие напудренные старухи в бальных платьях. Шеф — во фраке и в черном цилиндре, обернутом атласной красной лентой. На ленте — золотая бляшка в форме мертвой головы. Многозначительно мне подмигнул и кивнул.
И последнее, самое удивительное — в кабинете находился средних размеров паровоз с пассажирским вагоном. Стоял на рельсах.
Паровоз то и дело гудел и сипло выпускал пар из своих механических легких. Казалось, что он кого-то ждет. Из его кабины выглядывал веселый негр-машинист. Сверкал белыми зубами и жевал жвачку.
И это — рекламное агентство? Тут я должен работать над рекламой стирального порошка? Подходящее место.
Поначалу остальные будущие мои коллеги меня не замечали, потом, очевидно, заметили. Но музыку не выключили, танцевать не перестали… знаками пригласили меня присоединиться.
Я вышел на середину зала, закрыл глаза и начал ритмично сдвигать колени влево и вправо… а потом попытался отбить чечетку. Не получилось. Чуть не упал из-за острой боли в лодыжке.
Танцевал и терзал себя мыслями.
Что я буду делать в этой компании, среди этих танцующих мумий, карточных королей и пиковых дам? Я, человек, которому опротивела жизнь. У меня нет никаких идей. Все давно прогорело. У меня болят суставы. На душе муторно. Мне омерзительна реклама. Противен весь этот меркантильный мир, катящийся в пропасть.
Может быть, лучше покончить с фарсом, достать потихоньку нож из кармана и перерезать себе горло? Красное пятно в середине зала и скрюченная лежащая фигура придадут ему драматическую завершенность.
Затем… о наваждение, о печаль…
Ко мне подошла высокая пожилая дама в железной зубчатой короне, с закрытым сиреневой вуалью лицом, взяла меня за руку и повела за собой.
Она увела меня в вагон.
За нами в вагон зашли и все остальные. Чинно расселись на деревянных сидениях. Отрешенно смотрели перед собой. Молчали. Перебирали пальцами четки.
Шеф в цилиндре снял со стены старомодный микрофон и проговорил в него несколько слов. Из динамиков прохрипело: «Следующая остановка — Чаттануга. Чаттануга, Теннеси. Время прибытия — между июнем и августом. Счастливой поездки, друзья! Как я вам завидую!»
После этого шеф вышел из вагона. Стоял под неизвестно откуда взявшимся газовым фонарем и махал нам на прощанье рукой в белой перчатке.
Паровоз загудел особенно громко и протяжно, мы тронулись.
Я спросил даму в короне, сидящую рядом со мной — как же мы переедем на поезде через Атлантический океан, неужели янки построили мост… а она, вместо того, чтобы засмеяться, резко отдернула сиреневую вуаль…
О, страх и трепет! То, что я увидел, не было лицом женщины.
Вокруг жилистой, землистого цвета шеи этого существа обвились две шипящие змеи, вместо носа зияла дыра. Впалые щеки и острый подбородок заросли кустистой бородой цвета старинного нефрита. Из безгубого ее рта торчали темно-синие зубы. Глубоко посаженные бесцветные глаза смотрели на меня без печали и сожаления.
Больше вопросов я не ей задавал.
Потому что неожиданно понял, что ее лицо, лицо дюреровской Смерти с известной гравюры, и было ответом не только на мой шутливый вопрос, но и на все самые важные для меня вопросы, которые я всю жизнь задавал себе и миру.
Понял, что началось мое последнее путешествие, которое кончится заведомо не в мифической, веселой, состоящей из радостных аккордов Чаттануге, а в другом, куда более мрачном месте, понял и то, что единственное, что я могу еще сделать — это постараться достойно встретить конец.
Как-то само собой стало ясно, что войдя в овальный зал, а потом и в вагон, я покинул нашу обычную реальность и теперь нахожусь… где угодно, только не в рациональном и приземленном до рвоты, раздраженном Берлине 2019 года.
Меня не покидало неприятное чувство, что я влез в чужую историю. Что меня поймали в капкан, который ставили не для меня.
Итак, поезд тронулся…
Я приник к окошку и стал жадно смотреть. Предполагал, что наш тяжелый паровоз пробьет стену здания и мы рухнем на землю как сошедший с рельсов вагончик на Американских горках. Надеялся на то, что мы поплывем в воздухе, как Санта Клаус в своих санях. Но ни того, ни другого не произошло.
Мы проехали сквозь невидимое отверстие в стене овального зала и попали в темный туннель. Я так его назвал. Что это было на самом деле, через какие кротовые норы вел этот туннель, куда, я не знаю.
Спустя какое-то время мы выехали из туннеля.
Вокруг нас была земля. Серая, сухая, похожая на бетон. Пыльная.
Ни деревца, ни кустика, ни цветка. Ни холмика, ни домика…