строумии, таланте журналиста, но при этом отмечал случаи его «литературной недобросовестности» – плагиат, рекламирование магазинов и лавок за вознаграждение и т. д.
Близка по тональности к упомянутым очеркам была статья П.П. Каратыгина «Северная пчела» в журнале «Русский архив» (1882. № 2), почти полностью посвященная жизни и деятельности Булгарина. В отличие от Греча и Пржецлавского, которые писали, опираясь на личные воспоминания и не ссылаясь на публикации, Каратыгин в основу своей работы кладет опубликованные материалы. При этом он приводит и негативные, и позитивные свидетельства о поступках и действиях Булгарина, отмечает, что «несомненным его талантом была наблюдательность, приправленная юмором и, до известной степени, легкостью слога» (с. 250), и пишет: «О недостатках личного характера Булгарина нечего распространяться; но строгая справедливость требует напомнить, что их развитию способствовали те условия, в которые он был поставлен как издатель и как человек» (с. 242). В эти же годы печатаются направленные против Булгарина воспоминания[150], появляются архивные публикации[151].
Но проходит некоторое время, и на третьем этапе написания булгаринской биографии закрепляется одна линия, негативная, в основном воспроизводящая претензии литераторов пушкинского круга (за исключением, пожалуй, «неполиткорректного» в то время упрека в защите польских интересов). Хотя продолжается публикация воспоминаний о Булгарине, архивных документов[152], писем из его архива, но единственный напечатанный в эти годы развернутый биографический очерк «Булгарин» историка М.К. Лемке[153] представляет собой памфлет, направленный на его дискредитацию. Аналогичный характер имели и словарные статьи в справочных изданиях. Конечно, в них давались фактические сведения о выпускаемых Булгариным периодических изданиях, его книгах, службе в армии и т. п., но принципиальными были пассажи, носившие рамочный, оценочный характер. Так, в словаре Брокгауза и Ефрона (СПб., 1891. Т. 8. С. 895) сообщалось о Булгарине: «…издавал, начиная с 1825 г., газету “Северная пчела”, в которой писал более 30-ти лет критические статьи и фельетон, посвященный полемике, рекламам и обличениям литературных противников газеты в неблагонамеренности. Эти предметы составляли главнейший мотив всей литературной деятельности Б[улгарина] и придали ей своеобразный характер, обративший его имя в нарицательное. <…> пользовался особенным, хотя и презрительным покровительством начальника III отделения Соб. Е.И.В. канцелярии генерала Дубельта». Энциклопедический словарь Гранат (7-е изд. М., 1910. Т. 7. Стлб. 99): «…журналист из лагеря “официальной народности” <…>. Значение Б[улгарина] в истории русской литературы чисто отрицательное: с одной стороны, он подделывался под низменный вкусы невзыскательной мелкой публики, униженно расшаркивался перед начальством, лестью окупая презрительное покровительство, с другой – в непрерывной полемике изобличал своих оппонентов из либерального лагеря в неблагонамеренности и вредном направлении. От него идет пресмыкательство в литературе и система журнальных доносов. Имя Б[улгарина], заклеймленное уже современниками, сделалось позорной нарицательной кличкой литературных деятелей этого типа». Установление советской власти не принесло ничего нового: репутация Булгарина была такова, что работать над его биографией никто не решался, а в энциклопедиях воспроизводились сложившиеся формулировки и оценки. Вот, например, что можно было прочесть в 3-м издании Большой советской энциклопедии (М., 1971. Т. 4. С. 105): «В 1825 – 59 издавал <…> реакционную газету “Северная пчела” <…>. Как литературный критик Б[улгарин] с реакционных позиций выступал против А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, В.Г. Белинского и реалистического направления, которое назвал в одной из полемических статей натуральной школой. Писал доносы на писателей в Третье отделение».
В «перестроечные» годы начался новый, четвертый этап биографирования Булгарина. Это было связано с ослаблением жестких идеологических стандартов, которые ранее регулировали интеллектуальную жизнь, снижением литературоцентричности культуры, что подрывало господствовавшую ранее литературную мифологию, и, наконец, публикацией разного рода документов и материалов, касающихся Булгарина[154]. Теперь одновременно сосуществуют разные его биографии; жизнеописание Булгарина многими пишется не как компонент общей мифологической схемы русской литературы, а как конкретный случай, обусловленный не только обстоятельствами жизни персонажа, но и ценностями конкретного биографа. Это нашло свое отражение в посвященных ему справках в новейших энциклопедических изданиях. Если в Новой российской энциклопедии (М.: Энциклопедия; ИНФРА-М, 2007. Т. III (2). С. 53) старые формулировки воспроизводятся почти без изменений: в «Северной пчеле» печатались «лит[ературные] и политич[еские] известия, подаваемые в духе правительственного официоза», издания Булгарина имели «коммерческий характер и были ориентированы на малообразованную, но широкую публику <…>. С 1826 активно участвовал в работе 3-го отделения Е.И.В. канцелярии, регулярно поставляя доносы против конкурентов <…>», то в Большой энциклопедии (М.: Терра, 2007. Т. 7. С. 440) традиционная точка зрения дается в более мягкой форме: «Выступал с критич[ескими] ст[атьями] против реалистического направления в лит[ерату]ре <…> сотрудничал с III отделением Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, за что снискал дурную славу и под конец жизни оказался почти в полной изоляции», а в Большой российской энциклопедии (М., 2006. Т. 4. С. 330–331) дан совсем положительный образ Булгарина, тут можно прочесть, что Булгарин был «награжден орденом Почетного легиона», издавал «первый отеч[ественный] театральный альманах “Русская Талия” (1825), первую ежедневную негосударственную газету “Северная пчела” (1825 – 59)», «дружил с А.С. Грибоедовым, К.Ф. Рылеевым», «был негласным экспертом 3-го отделения», а книги его «имели успех в широкой читательской среде».
Более того. В последнее время вновь возникла линия панегирического булгаринского жизнеописания. Пока, правда, она существует в беллетризованной форме. Константин Вронский в романе «Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей» (СПб.: Крылов, 2007) делает Булгарина романтическим героем-любовником, а Никита Филатов в романе «Тайные розыски, или Шпионство. Правдивое жизнеописание Фаддея Булгарина» (СПб.: Амфора, 2006) воспевает его в качестве талантливого агента русской разведки.
Сейчас трудно судить, какими станут булгаринские биографии в дальнейшем, ясно одно: прежней одномерности в них не будет.
Пушкин как БулгаринК вопросу о политических взглядах и журналистской деятельности Ф.В. Булгарина и А.С. Пушкина[155]
Идеологические и социально-политические взгляды Николаевской эпохи, особенно второй половины 1820-х – первой половины 1830-х гг., изучены очень слабо. Если по первой четверти XIX в. в последние десятилетия появился ряд содержательных работ[156], то по указанному периоду поставить рядом почти нечего. Во многом это понятно: тяжелая травма, нанесенная русскому общественному сознанию как восстанием декабристов, так и его разгромом, привела к уходу со сцены целого ряда идейных течений, а другие либо еще не народились (как славянофилы), либо не имели возможности выразиться публично. И спектр идейных течений стал существенно уже, и доступ к печати стал еще более затруднен. Но при этом правительство приняло весьма либеральный цензурный устав (1828), провело ряд мероприятий по кодификации законодательства, совершенствованию судопроизводства, осуществило реформу управления государственными крестьянами, значительно облегчившую их положение, обсуждало вопрос об освобождении крестьян и т. д. Историк либерализма отмечал, что «при Николае I некоторые конкретные элементы либерального правосознания упрочились», «…это была эпоха, в которой незаметным образом один строй сменялся другим, а именно крепостной строй – строем гражданским»[157].
В то же время восстание декабристов продемонстрировало, что время переворотов, совершаемых узким кругом дворянских заговорщиков, прошло и что изменения могут быть осуществлены только при опоре на более широкие слои, причем изменения эти должны осуществляться мирным путем, поскольку в стране, где большая часть населения представлена крепостными, существует угроза перерастания революции в кровавый бунт (кроме того, у всех еще был в памяти кровавый террор французской революции). Вставала задача обеспечить поддержку реформ населением либо, напротив (у противников реформ), оттолкнуть от них. В связи с ростом уровня грамотности и образования (а в этой сфере правительство вело довольно интенсивную деятельность: открывались новые высшие и средние учебные заведения; велась работа по подготовке педагогических кадров; создавались и издавались учебные пособия и т. д.) возникла довольно значительная потенциальная аудитория (достигавшая, по нашей оценке, порядка нескольких десятков тысяч человек), которую интересовали эти вопросы и которая хотела бы обсуждать их.
Однако возможностей для печатного и публичного устного обсуждения политических проблем в стране почти не было (если не считать светских салонов и дружеских кружков, поскольку в клубах, научных и литературных обществах политические и идеологические вопросы не затрагивались, а попытки осуществить это сразу становились известны властям через профессиональных или добровольных осведомителей и приводили к репрессиям).