. Булгарин полагал, что если следовать его советам, то «крестьяне разбогатеют», а помещики будут «счастливы их счастием, и богаты верным доходом»[790].
Судя по свидетельствам современников, Булгарину удалось успешно реализовать свою программу в имении. По свидетельству Е.А. Авдеевой, Карлово давало ему до 15 тысяч рублей годового дохода[791]. Сам он в одной из своих статей писал об одном поместье в Лифляндии (по-видимому, имея в виду опять-таки Карлово), которое в год приносило от 18 до 22 тысяч рублей[792].
Этот доход примерно равен тому, что давала Булгарину газета. В начале 1830-х гг. он получал, как было указано выше, 15 тысяч рублей ассигнациями в год (правда, в 1855 г. его доход от «Северной пчелы» достиг 24 тысяч рублей серебром[793]).
Но в Карлове Булгарин занимался не только сельским хозяйством. Он писал фельетоны для «Северной пчелы», романы (Мазепа. Т. 1–2. СПб., 1833–1834; Памятные записки титулярного советника Чухина… Т. 1–2. СПб., 1835), читал книги и журналы. К нему нередко приезжали (по его приглашению) столичные знакомые, в том числе и литераторы: Н.И. Греч, В.С. Межевич, И.Н. Скобелев, Е.А. Авдеева и др. Общался он и с представителями местной культурной среды: русскими студентами Дерптского университета, жившим здесь художником А.Д. Хрипковым, помещиком К. фон Липгартом и профессорами университета (наиболее тесные связи были у него с И.Ф. Мойером и К. Моргенштерном[794]; знаком он был также с Г. Эверсом, Ф.Г. Струве, И.Ф. Парротом, Г. Озанном). Булгарин следил за выпускаемым университетом продолжающимся изданием «Dorpater Jahrbücher für Literatur, Statistik und Kunst, besonders Russland», на страницах «Северной пчелы» информировал читателей о его содержании, сочувственно реферировал отдельные публикации[795]. Впрочем, при необходимости он вступал и в довольно острую полемику с ними, например в отклике на книгу дерптского профессора истории Ф. Крузе[796]. В Дерпте Булгарин близко познакомился с историком Н.А. Ивановым, в 1833–1838 гг. подготавливавшимся там (вместе с рядом других выпускников российских университетов) к профессорскому званию. Иванов с 1835 г. печатался в «Северной пчеле»[797], а в 1836–1837 гг. совместно с Булгариным подготовил издание «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях. Ручная книга для русских всех сословий, Фаддея Булгарина» (Т. 1–6. СПб., 1837). Распространенное мнение, что Иванов является единственным автором этой книги (в каталогах крупнейших библиотек она приписана ему), неосновательно, как уже давно показал Е. Бобров[798]. В дополнение к его аргументации укажем, что Иванов после выхода «России» продолжал печататься в «Северной пчеле»[799], следовательно, не считал, что Булгарин присвоил его труд.
В 1829 г. Булгарин подарил университетской библиотеке свой роман «Иван Выжигин», в 1832 г. – подборку подлинных писем Ф. Головина Петру I, старую русскую карту, копии указов царей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича и грамот Ивана Грозного, книгу на арабском языке и другие материалы. Позднее он делал и другие подношения библиотеке[800].
Проживая в Карлове, Булгарин писал в III отделение письма, где информировал о настроениях различных слоев населения и их отношении к тем или иным мерам правительства, циркулирующих тут слухах и т. д. Еще в 1827 г. в специальной записке «Дерптский университет, в политическом отношении», написанной после посещения Дерпта и бесед с профессорами и студентами, Булгарин уверял III отделение, что здесь «между профессорами нет ни одного, который бы хотя двусмысленно изъяснялся насчет политического порядка в России. Все убеждены, что Россия без твердого самодержавного правления не может существовать трех дней», студенты же «весьма вежливы, посещают прилежно лекции и живут скромно <…> ни якобинизм, ни разврат не обнаруживаются между ними»[801].
И в дальнейшем он обычно характеризовал происходящее в Дерпте в благоприятном для местных жителей свете. Например, в 1828 г., во время Русско-турецкой войны он сообщал, что «здешние помещики не слишком унывают от разнесшегося слуха, будто в октябре снова будут брать рекрут <…>»[802] и что «способ продовольствия действующей армии весьма похваляем повсюду <…>»[803]. Булгарин всегда старался уверить власти в законопослушности и лояльности местных жителей, их преданности царю («…Царская фамилия не имеет и иметь не будет нигде таких пламенных патриотов, как в Остзейских провинциях. В России есть патриоты, любящие Россию, а здесь все отдадут жизнь за Царский дом»)[804]. Описывая какие-либо происшествия, Булгарин обычно стремился приуменьшить их значимость, уверяя, что «важного ничего нет и не бывало»[805]. Он всегда сочувственно писал об университете и выступал в качестве ходатая по его делам. Вот характерный пример из письма 1829 г.: «Я познакомился с здешним куратором, бароном Паленом. Если б он не существовал, то его надлежало бы выдумать для Дерпта. Честен, благороден, умен, ласков, приветлив и вместе с этим тверд и важен. Все его обожают и уважают. Идеал кураторов, но жаль, что недостаточен и должен на свой счет объезжать округ от Либавы до Верро! Содержание куратора хуже профессорского. Если б какой-нибудь добрый человек представил Царю, чтоб из виленских или белорусских поиезуитских фундушов уделить что-нибудь Дерптскому университету, было бы доброе и справедливое дело. Один имеет слишком много и без пользы, а другой мало. В Дерптском университете много надобно бы сделать и главное – усовершенствовать кабинеты, библиотеку и умножить число казенных студентов <…>. Клянусь честию, что этот университет надобно лелеять и обертывать в бумажку. Это рассадник верных царских слуг»[806]. В таком же духе Булгарин постоянно высказывался о Дерпте и о здешнем университете и на страницах «Северной пчелы»[807].
Если с профессорами и преподавателями университета Булгарин всегда находился в хороших отношениях, то со студентами он нередко конфликтовал. Так, в 1832 г. «за приглашенным обедом у помещика Липгардта, в присутствии многих гостей и между прочими одного студента, Булгарин, подгуляв, начал подсмеиваться над профессорами и университетскими порядками. Студент передал потом этот разговор, конфузивший его за обедом, своим товарищам <…>. Порешили преподнести Булгарину в Карлове кошачий концерт. С лишком 600 студентов с горшками, плошками, тазами и разною посудою потянулись процессиею из города в Карлово, выстроились пред домом и, прежде чем начать концерт, послали депутатов к Булгарину с объяснением всего дела и требованием, чтобы он, во избежание неприятностей кошачьего концерта, вышел к студентам и извинился в своем поступке. Булгарин, как и следовало ожидать от него, струсил <…>», вышел и извинился. «Тем дело и кончилось, студенты разошлись»[808]. Однако Булгарин подал жалобу в университетский суд, и шесть студентов были посажены в карцер. В III отделении по донесению жандармского офицера из Дерпта по этому поводу было заведено специальное дело[809].
Известна и издевательская выходка студентов по отношению к дочери Булгарина. Когда она «не согласилась однажды на бале вальсировать со студентом, бывшим в нетрезвом виде, то его товарищи, приняв этот отказ за оскорбление, нанесенное всей корпорации, подстерегли экипаж Булгарина, заставили дочь его выйти и провальсировать на грязной улице вокруг кареты»[810].
Но не только со студентами конфликтовал Булгарин в Дерпте. Он был первым (и единственным) из нелифляндцев, кто купил имение в этих местах. Опасаясь, что русские дворяне последуют за ним, помещики и горожане, используя органы местной администрации, чинили Булгарину всяческие неприятные и оскорбительные неудобства. Выведенный из терпения, он писал в 1846 г. в жалобе министру внутренних дел Л.А. Перовскому: «Город отказывал мне даже в позволении покупать песок (грант) для построек, продавая его из своих песчаных россыпей всем и каждому, а земская полиция при всяком квартировании войск, вопреки местным и русским законам, ставит всегда в мой господский двор или целую роту, или целый эскадрон, выгоняя, так сказать, меня из дома, и назначая в другие, в двадцать раз обширнейшие имения или по нескольку только человек, или вовсе освободив их от постоя»[811].
Соответственно и в письмах в III отделение Булгарин в конце 1830-х – 1840-х гг. отзывался о Дерпте гораздо более критично. Так, когда в 1839 г. местные власти спровоцировали в городе серьезный конфликт, грозивший бунтом, Булгарин в нескольких письмах Л.В. Дубельту подробно, никак не затушевывая значимость события, изложил все обстоятельства дела[812]. В поздних письмах (1846–1848) Булгарина ощутимо сочувственное отношение к эстонскому крестьянству и резко негативное – к здешним немецким помещикам