Ваш Ф. Булгарин
1 Идентифицировать издание нам не удалось.
Письма Булгарина к Р.М. Зотову [824]
Биография и журналистская деятельности Ф.В. Булгарина, как, впрочем, и других журналистов-профессионалов 1830 – 1840-х гг. (Н.И. Греч, Н.В. Кукольник, В.С. Межевич, Ф.А. Кони, Н.А. Полевой), изучены весьма слабо. А ведь именно он и упомянутые его коллеги «делали литературу» (наряду, впрочем, с О.И. Сенковским, А.А. Краевским, В.Г. Белинским), задавая рамки и ориентиры литературного процесса, формируя иерархию литературных авторитетов, обеспечивая, наконец, «духовной пищей» десятки тысяч русских читателей.
Между тем в архивах отложились ценнейшие материалы по данной теме, и хотя архив самого Булгарина, по-видимому, безвозвратно утрачен, но сохранились многочисленные его письма самым разным адресатам (литераторы, цензоры, III отделение, правительственные чиновники, купцы, читатели и т. д.), в том числе и по журнально-газетным делам. Опубликовано пока меньше половины[825].
Поскольку архив «Северной пчелы» не сохранился, особый интерес приобретает переписка Булгарина с сотрудниками редакции и авторами, позволяющая воссоздать его взаимоотношения с различными правительственными инстанциями, литераторами, читателями, а также внутриредакционную «кухню». Богатая информация такого рода содержится в письмах Булгарина своему соредактору Н.И. Гречу[826], многолетнему секретарю редакции П.С. Усову[827], библиографу И.П. Быстрову[828] и др.
Эпистолярные и мемуарные свидетельства демонстрируют, что Булгарин и Греч внесли большой вклад в профессионализацию газетного труда и его дифференциацию (фельетонист, театральный рецензент, обозреватель книг, переводчик, секретарь редакции и т. д.). С одной стороны, страницы газеты нужно было регулярно заполнять разнообразным материалом, для чего требовалось несколько сотрудников. С другой стороны, популярная газета давала солидный доход, который позволял обеспечить этих сотрудников немалым гонораром.
Среди многолетних активных сотрудников «Северной пчелы» можно назвать О.М. Сомова (1825–1829), В.П. Бурнашева (1831–1835), В.М. Строева (1834–1839), А.Н. Греча (конец 1830-х гг. – 1849), Ф.А. Кони (1836–1839), В.С. Межевича (1840–1842), Я.Н. Турунова (1831 – 1850-е гг.) и др.
Принадлежал к их числу и многолетний театральный рецензент и переводчик газеты Рафаил Михайлович Зотов (1796–1871), большой комплекс писем Булгарина к которому публикуется ниже[829]. С 1812 г. он служил в Дирекции императорских театров (вначале начальником репертуара немецкой труппы, с 1820 г. – русской), но в 1836 г., после острого конфликта с директором театров А.М. Гедеоновым, вызвал его на дуэль и был уволен по распоряжению царя, с указанием не принимать его никуда на службу. Снисходя к его униженным просьбам, III отделение в течение 15 лет пыталось устроить его в какое-нибудь ведомство, но успеха эти попытки не имели. В поисках заработка Зотов обратился к литературе. В прошении в III отделение (1838) он писал: «Я занимаюсь литературою, – и в ней теперь мое единственное пропитание. Тружусь день и ночь, чтоб прокормить многочисленное свое семейство <…> с непреодолимою тоскою чувствую всю тягость, всю ничтожность моей теперешней профессии. Я – русский дворянин, – и первою, единственною целию жизни должна бы быть: служба Царю и Отечеству»[830]. Тем не менее его многочисленные исторические романы (Таинственный монах, или Некоторые черты из жизни Петра I. СПб., 1836; Шапка юродивого, или Трилиственник. М., 1839, и др.) имели успех у массовой читательской аудитории.
В роли театрального рецензента он выступал с начала 1820-х гг. – в журналах «Сын Отечества» и «Благонамеренный».
За свою жизнь Зотов написал и перевел более 100 пьес, большая часть которых шла на сцене. Он оставил «Театральные воспоминания» (СПб., 1859), являющиеся ценным источником по истории русского театра первой трети XIX в. Отстаивая в теории принципы классицизма, в своей драматургической практике он ориентировался на популярные зарубежные образцы «массового» романтизма (французская мелодрама, немецкая мещанская драма).
Эстетические взгляды Зотова были довольно архаичны (что и приводило его нередко к столкновениям с более близким современным вкусам Булгариным, как об этом свидетельствует публикуемая переписка). Он признавался: «Мы более придерживаемся системы классицизма, потому что он всегда имел целию поучения зрителей высокими примерами доблестей древних исторических лиц; он внушал в них чувство изящного, любовь к поэзии, привязанность к условленному порядку даже в театральных пьесах, а комедии классицизма высмеивали порок и предрассудок умно, тонко, забавно и с сохранением нравственной цели». Романтизм, по его мнению, утратил моральную цель театра, теперь «вместо приучения к порядку развели идеи анархии и разврата»[831].
В «Северной пчеле» он печатался в 1842–1858 гг. – преимущественно как оперный и балетный критик, демонстрируя доскональное знание предмета и хороший вкус, а эстетическая консервативность не мешала ему оценивать современные явления в этих медленно изменяющихся видах искусства. По крайней мере, историк балета отмечает, что «в балетных статьях он показал себя несомненным знатоком хореографического искусства»[832].
Много писал Зотов о чрезвычайно популярной в Петербурге в середине 1840-х гг. итальянской опере. Он сам отмечал, что «существование Итальянской оперы сделало в петербургском обществе какой-то переворот: все лучшее и образованнейшее общество почитает теперь какою-то необходимостью быть в Итальянском спектакле. Мнений, партий – множество; энтузиасты на каждом шагу; споры беспрестанные <…>»[833]. Публикуемая переписка дает богатый материал для характеристики внутриредакционных отношений в «Северной пчеле» (любопытна, сравнительно с нынешними временами, гораздо бóльшая независимость сотрудников, допускающая полемику членов редакции на страницах газеты), вкусов Булгарина, его взаимоотношений с разного рода властями, цензурой и т. д.
Почтеннейший Рафаил Михайлович!
Я с большим удовльствием прочел статью вашу о «Фаворитке»1 – и хотя на счет талантов наших певцов имею совершенно противуположное мнение – т. е. почитаю их вовсе бесталанными барачниками и коровицами и не могу слышать, без ужаса, ни одной ноты на русской сцене – но Вас благодарю, что вы их похвалили, – ибо мне вовсе неохота ссориться за эту дрянь и сражаться, за Дульцинею, с ветряными мельницами! Но разбор, т. е. система разбора «Фаворитки» – точно такая, как быть должно – и техника вовсе не мешает, а напротив2. Но все это было постороннее – а вот в чем сейчас я должен Вас предуведомить, чтобы Вы остереглись говорить об анахронисмах в декорациях и костюмах «Руслана и Людмилы»3 – ибо они апробованы высоким лицом4, которое ими чрезвычайно довольно5. «Пчела» же некоторым образом – придворная газета. Ее читают и царь, и принцы, и принцессы! Prenez garde à vous!6 Мы уже испытывали то, за неуменье попасть в такт, чего и врагу не желаем. Ради бога – ни гу-гу о постановке пиесы – если не угодно хвалить – но нельзя же не похвалить великолепия. Предостерегаю Вас, почерпнув известие из верного источника. – Кроме того предостерегаю Вас еще и о том, чтоб быть осторожнее в изъявлении гласного мнения о пиесах. Слова Ваши теперь ловят на лету и переносят, а в дирекции боятся Вас как черта!
Преданный и верный
Ф. Булгарин
30 н[оября] 1842
РГАЛИ. Ф. 207. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 21.
1 Опера итальянского композитора Г. Доницетти, впервые исполненная в Петербурге (силами русской оперной труппы) 18 ноября 1842 г.
2 В своем отзыве о спектакле (СП. 1842. 30 нояб.) Зотов дал подробный разбор всех его компонентов в такой последовательности: содержание оперы, костюмы, декорации, вокал, игра актеров, музыка, перевод либретто.
3 Опера М.И. Глинки, премьера которой состоялась 27 ноября 1842 г.
4 По-видимому, императором.
5 Сам Булгарин в отклике на премьеру (Первые впечатления, произведенные оперою «Руслан и Людмила» // Северная пчела (далее в библиографических описаниях – СП). 1842. 1 дек.) отрицательно отозвался об опере, но уже в самом начале рецензии отмечал, что «декорации превосходные!». Зотов посвятил премьере обширную статью (СП. 1842. 8, 10 дек.), где довольно сдержанно оценил музыку Глинки, хотя и не отрицал, что в ряде отношений «опера его имеет высокие достоинства». Зато он тоже отметил, что «декорации прелестные, костюмы чудесные», и заключил, что «постановка “Руслана и Людмилы” выше всего, что мы до сих пор видели в этом роде. Это такие роскошь и великолепие, которым бы позавидовали нам все столицы Европы». Но он все же не внял предупреждениям Булгарина и не удержался от того, чтобы не отметить «небольшой анахронисм» в изображении церквей. Обзор рецензий на первые спектакли «Руслана и Людмилы» см.: Ливанова Т.Н., Протопопов В.В. Оперная критика в России. М., 1966. Т. 1, вып. 1. С. 262–287 (в том числе о Булгарине на с. 262–268, о Зотове на с. 272–273).