Из комнаты Олега и Павла тоже ещё не доносилось ни звука, и только в кабинете заведующей уже работал телевизор. Что она там каждое утро смотрит? Боится пропустить чьи-нибудь указы? Отстать от веяний?
Когда я вошла, она меняла серьги – длинные висячие на круглые вращающиеся.
–Доброе утро.
–Чуть позже… – обернулась она от зеркала.
–Я вас не задержу. Вы мне скажите прямо, вы меня оставляете или сокращаете?
–Но Ольга Леонардовна… – Заведующая поморщилась, и с сожалением расставания взглянула на себя в зеркало перед тем как пройти к своему столу и сесть. – По-моему, ответ очевиден.
–И всё-таки я прошу ясности.
–Ну, вы же понимаете, у вас такой стаж…
Она не произнесла слово «возраст».
–…а мне нужно трудоустраивать молодых.
–Значит увольняете. – Всё окаменело у меня внутри, но я не подала виду. – Когда мне написать заявление или как это всё делается?
–Вам позвонят из отдела кадров. Процедура пока уточняется.
–Понятно. Я доработаю эту неделю и больше не выйду.
Я повернулась, чтобы идти.
–В других обстоятельствах я даже подумать бы не могла, чтобы расстаться с вами. И если только что-нибудь изменится… – Она слегка подалась ко мне от своего места, поза её была даже заискивающая, но взгляд холодный. Когда приговор уже вынесен, судье не хочется к нему возвращаться. Но почему она мне судья?
Я вышла. Она не остановила меня. Не догнала, не поблагодарила за работу. Сколько я проработала в этом отделении? Она, наверное, ещё училась в школе, когда я пришла.
Ужасно быть выгнанной. Мне казалось, что стены коридора кричат мне вслед: «Старуха!» Казалось, что все больные выглядывают из палат и ухмыляются. «Вымели метлой! И поделом! Ты же не умеешь общаться! Ты не пользуешься вайбером и вотсапом, ты всё ещё носишь на башке свой дурацкий рефлектор! Ха-ха-ха! Рефлектор – портал! Этот портал для тебя в ад. На тот свет! В безделье, в нищету, во мрак».
Когда я вошла в свою комнату, у меня тряслись колени. Я села за свой стол и тупо смотрела перед собой. Я будто видела комнату впервые. Интересно, та трещина возле потолка была давно или появилась только сейчас, как символ землетрясения? И календарь на противоположной стене. Откуда он взялся? Кто его принёс. Кто повесил?
Появилась Даша. Прошла за шкаф, стала переодеваться, как всегда, напевая. Молодой, весёлый муравьишка. Крикнула оттуда.
–Ольга Леонардовна, вы когда дежурите?
Я еле сдержалась, чтобы не закричать, чтобы меня оставили в покое. Всё во мне сразу отяжелело, невозможно стало подняться, размяться. Несообразная, неповоротливая туша. Мне показалось, что руки и ноги у меня стали огромными, а плоскость стола нереально широкой, стена отдалилась, словно к горизонту, комната раздвинулась до пределов неба. Но голос мой оказался спокоен.
–Послезавтра. В пятницу.
И булькнуло в голове. Да, я уйду! Отдежурю в пятницу в последний раз. Я не хочу здесь больше оставаться. Я проработаю ещё два дня и больше сюда не приду. Я никому не позволю над собой издеваться. Даже больничным стенам.
–А на следующей неделе в среду будете дежурить? –Даша вышла из-за шкафа и теперь стала причёсываться перед зеркалом.
–Нет. Я больше не буду работать.
Дашино лицо я вижу в зеркале, и оно кажется мне слишком молодым и слишком красивым. Неужели я ей завидую?
–Вас что, уволили? Так быстро? –Она бросает расчёску на полку и подходит ко мне.
Теперь на её лице изумление, будто я внезапно умерла, и она об этом от кого-то узнала. «Ольга Леонардовна? Да не может быть! Я же только вчера с ней разговаривала…Как жаль…»
Но я не хочу, чтобы меня жалели.
–Я сама ухожу.
–А куда? – Она спрашивает об этом так, будто я ухожу в отпуск и уезжаю по путёвке.
–Секрет.
–Но хуже или лучше?
–Не знаю.
–Ах, жаль. –Она уже достаёт из кармана свой телефон. -А я-то думала вы подстрахуете в ночь после операции Бочкарёвой. Просто на всякий случай.
–Не получится. Но сочувствую.
–Кому? – Даша меня не понимает.
–Бочкарёвой.
–Да ладно, Ольга Леонардовна, – она уже тычет ноготком в экран. – Всё будет хорошо.
–Бог в помощь.
Вот теперь она смотрит на меня недовольно, прячет телефон в карман и выходит из комнаты. А я чувствую какое-то странное и невольное удовлетворение.
В окне разливается солнечный день, чирикают воробьи, тинькают синицы. Через больничный двор назад в ворота проезжают несколько «Скорых» и скрываются в стремительно распускающейся зелени. Я думаю, что если сейчас и вправду умру, мир за окном совершенно не изменится. И мне себя не то чтобы жаль, я просто не понимаю, зачем тогда это всё со мной было? Вся моя жизнь. Для чего?
Мой телефон лежит на столе. Я вижу, как у него загорается экран и высвечивается какой-то номер. Машинально я нажимаю на экран и говорю:
–Я слушаю.
И мне в ответ шёпотом, но изо всех сил, хрипит из телефона чей-то голос. Он до того изменён, что я вначале не понимаю, мужчина это говорит или женщина.
–Ольга Леонардовна, вы работаете? Мне дали ваш телефон… Ужасно болит горло. И разговаривать не могу.
–Давно?
–Третью неделю.
–И где же вы ходили раньше?
–Да в поликлинику по месту жительства обращалась. Но там, ну, вы сами понимаете… Таблетки, вливания… Ионофорез… Но ничего не помогло.
Я пытаюсь вспомнить, имеет ли силу закон парных случаев, повторяющихся через два десятка лет.
–Ну, приходите сегодня. В крайнем случае, завтра. Имейте в виду, в пятницу я работаю последний день.
–Ой, Ольга Леонардовна, меня с работы не отпустят. Может, таблеточки какие подскажете?
–Не подскажу. Вас смотреть надо.
–А в субботу вы не дежурите?
Мне хочется сказать: «А не пошли бы вы все на…», но я привыкла быть спокойной. Я столько лет уже спокойна!
–Знаете, – говорю я, – вы постарайтесь всё-таки приехать в пятницу. Можно попозднее, вечером. Даже ночью. Но без осмотра ничего вам посоветовать не могу.
–Хорошо, обязательно. – Сказал мне голос в трубке, но по тону я поняла, что женщина не приедет. Она просто хотела получить от меня совет по телефону. Возможно сейчас она звонит кому-то ещё, думая про меня: «У-у-у, жлобина… как денег-то хочется…». Что ж, это её дело. Но я не собираюсь повторять прошлых ошибок, чтобы эта женщина про меня не думала. Я вспомнила улыбку, плечи Володи Мартынова, Фаину Фёдоровну…
Боже, как давно это было.
Я встала, подошла к чайнику и нажала на кнопку «включить». Я всыпала в свою кружку кофе, залила кипятком, прямо с кружкой подошла к окну. Двор был всё тот же, ничего нового не появилось Весна ухмылялась мне в лицо.
–Пусть меня режут на мелкие кусочки, на поликлинический приём я больше не сяду. Никогда! – твёрдо сказала я себе.
В четверг утром Олег зашёл ко мне в кабинет, повертелся, задал какой-то несущественный вопрос и ушёл.
–Зачем он приходил? – спросила Даша.
–Не знаю.
Она взглянула на меня с удивлением.
В пятницу он пришёл тоже, и, как мне показалось, специально выжидал, пока Дарья вышла из комнаты.
–Ещё пока не ответили, – сразу сообщил он, как только она ушла, и уселся на подоконник, стал болтать ногой. Сейчас на нём были не уличные ботинки, а бежевые, довольно разболтанные замшевые кроссовки, в которых он ходил по отделению. И коричневая пижама. И зелёный колпак. И маска спускалась под подбородок. Будто только что отошёл от моего придуманного конвейера.
Он вёл себя так, будто между мной и им был уже какой-то секрет. Ничто не сближает так, как мелкие секреты. Вот ведь чепуха! Зачем мне нужно это сближение?
–Ты о чём?
–О резюме.
Я посмотрела на него с недоумением. Что, я ему – мамка, что он мне докладывается? И зачем он тут сидит? Что ему надо? Что я могу ему сказать в свой последний рабочий день? Я вообще сегодня с трудом пришла на работу. График только и удержал. Если бы я не вышла, кто-то ведь должен был бы дежурить за меня.
–Оля, а ты не думаешь, что можно открыть свой кабинет?
–Не думаю.
Я вообще сейчас ни о чём не думаю. Передо мной лежит гора всякой бумажной документации. Я с трудом собираю мозги в кулачок, чтобы не перепутать слова и правильно расставить запятые. Самое большое желание у меня сейчас – выкинуть все эти бумаги в мусорную корзину.
–А я вот думаю, – говорит он.
Я поднимаю глаза от бумажек и смотрю на него. Мне не просто не хочется с ним разговаривать, я страстно желаю, чтобы он ушёл. Если это называется депрессией, пусть так. С каких это пор человек, которому сломали жизнь, должен быть адекватным, весёлым и счастливым?
–На какие средства кабинет открывать? -Олег рассуждал так, будто я набивалась ему в компаньонки. -Нужна лицензия, помещение, разрешение от СЭС, пожарников, кого-то ещё… Нужна уборщица и администратор-кассир… Налоги… Нужно брать большой кредит. Под высокий процент. А как я буду его отбивать? Где я буду искать больных, чтобы всё это окупить?
Я сказала:
–Стоматологи открывают.
–Так то стоматологи, – он обернулся и посмотрел в окно. –Я не стоматолог.– Он помолчал. – Весна, блин. Надо радоваться. – Он опять помолчал, потом пристукнул кулаком по стеклу и слез с подоконника, пошёл к двери, на полдороге остановился возле меня.
–Оля, а ты себе пока ничего не нашла? –
–Я и не искала. – Меня просто затрясло от злости. Чего было больше в этом вопросе – интереса или ревности? И потом, уж ему-то я, наверное, не «Оля»? А, впрочем, почему? Может быть, мне надо уже привыкать? Куда я должна устраиваться на работу? В лучшем случае в какой-нибудь офис уборщицей. Там уж точно «Ольгой Леонардовной» называть не будут.
–Почему? – спросил он.
–Город у нас небольшой. Вряд ли что найду.
Я просто не хотела ему говорить, что я всё-таки с утра действительно просмотрела вакансии в частных клиниках и городских больницах. Всё было впустую.
–Не такой уж маленький, – сказал он. -Когда я в Германии учился, в соседнем городе вообще был только один отоларинголог. Представляешь? На весь город – только один. Араб из Марокко.