Фаина Федоровна — страница 34 из 59

Паша ржёт, как мужик на ярмарке. И даже прихлопывает себя по ляжкам.

–Ольга Леонардовна, всё равно же на голове! Зато будет двойной приём – по ЛОР и по глазам.

Теперь мы смеёмся оба. Я с иронией, а он – не знаю.

–Будете доучиваться?

–Пройду где-нибудь коротенький курс. Да там не нужно особых знаний. Если что – всегда можно направить в ту же пятую больницу.

Мы некоторое время молчим.

–А Даша где? – Без особенного любопытства, скорее просто так, спрашиваю я.

–Ой, Даша… Вы не в курсе, какие у неё неприятности?

–Нет.

–Она больную прооперировала, вот перед самым тут нашим разломом. И говорит, сделала всё идеально. Даже кровотечения, как такового, не было. Увезли больную в палату. А утром Дашка приходит, а та в коме. В реанимации и вообще под вопросом. В сознание до сих пор не пришла.

–Бочкарёва? – спрашиваю я. Я уверена, что это она.

–Не знаю фамилию. Дашка тут же ушла в отпуск. Но она-то не виновата. Это может анестезиолог чего …, или уже позднее, реаниматоры. – Он посмотрел на мой пакет.

–А вы собираетесь?

–Да.

–Так и не откроете секрета, куда уходите?

–Паша, я правда не знаю!

–Ну, ладно.– Он смотрит на меня осуждающе и недоверчиво. -Счастливо вам! Может, ещё пересечёмся.

–Конечно, увидимся, – говорю я и сама этому верю. -Мир тесен, Паша.

Он уходит, я смотрю ему в спину, а сама думаю о Бочкарёвой и о том, что Фаину Фёдоровну я больше так и не видела ни разу.


Володины родственники подали на меня жалобу в прокуратуру. Я ходила к следователю. Была создана комиссия. Мне дали выговор, но уголовное дело заводить не стали. Комиссия подтвердила, что я допустила врачебную ошибку – неправильно установила диагноз, но эта ошибка на исход заболевания не повлияла. Володя умер бы всё равно. В период разбирательства и главный врач, и заведующая сильно струхнули. Главный вызвал меня к себе и сказал:

–Если тебя будут спрашивать, какую последипломную подготовку ты проходила, скажешь, что ходила на двухнедельные курсы.

Мне было и смешно, и грустно. Я действительно как-то просилась на курсы, мне хотелось вырваться из рутины, узнать что-то новое, хотя курсы эти никакого отношения к Володиному заболеванию не имели.

Я отлично помнила, как главный ответил на мою просьбу:

–Вот проработаешь годков с десяток – тогда пойдёшь!

А теперь он боялся, что я нажалуюсь на него за то, что не отпустил меня, хотя обязан был отпустить раз в год на курсы молодого специалиста.

–А разве я посещала последипломную подготовку? – глядя ему прямо в глаза, спросила я.

–А как же! -ответил главный. Теперь он был сама доброжелательность.

–Я тебе не только отпуск под это дело на две недели дал, как ты просила, мы тебя в командировку на них отправили! – Он посмотрел на меня со значением и веско добавил:

–Командировочные получишь в зарплату.

Деньги мне действительно перечислили, но дело было не в них. Мне не хотелось кляузничать. Ведь не виноват главный врач, если я сама прошляпила опухоль лёгкого?

В прокуратуре тоже особенно не копали.

–Вы, Ольга Леонардовна, молодой специалист?

–Да.

–Какой у вас стаж работы?

–Один год.

–Понятно. – Он взял со стола какую-то бумагу. -… «За время работы в поликлинике врач Григорьева показала себя вполне грамотным, ответственным молодым специалистом…».

–Это главный врач писал? – спросила я.

–Заведующая поликлиникой.

–Вы мне не можете дать копию этой бумаги?

–А вам зачем?

–Просто. На всякий случай.

–Ну, скажите секретарше, она вам сделает. За шоколадку.

Я сама тогда ещё не знала, зачем мне копия. Но, как выяснилось, она мне потом пригодилась.

Удивительно, что тяжело переживая эту свою врачебную ошибку, я довольно скоро забыла о своём любовном влечении к Володе. Как будто и не было никогда моего томления, жара, ожиданий, волнений. Я не хотела ничего вспоминать – ни его руки, ни улыбку, ни плечи пловца… Только долго ещё потом при малейшей охриплости у других больных я тут же гнала всех на рентген. И остановить меня не могли уже никакие нормы и никакие правила поликлиники. А когда месяца через два после того памятного похода с Володей на консультацию, я познакомилась с Сергеем, мне самой стало казаться странным, что абсолютно не похожий на Володю человек вдруг так быстро и сразу завладел моим телом, разумом, желаниями, жизненными установками. В общем, полностью перевернул мою жизнь.

Пакет с манатками снова оказался большим. Откуда всё-таки с годами копится столько вещей? Пока я перепаковывала барахло, в наш кабинет через набок свороченную дверь протиснулась Даша.

–Вы здесь?

Моё присутствие было очевидным. Она прошла к своему столу и начала со злостью выдвигать ящики.

–Ты в отпуске?

–Угу. – Она была в джинсах, в какой-то облезлой, но, по-видимому, модной куртюшке, с разбросанными по плечам светлыми волосами – молоденькая, будто школьница, и совсем не похожа на врача.

–Даша, а у тебя какой стаж работы?

–Зачем вам?

–Просто так.

–Седьмой год.

–А здесь ты сколько работаешь?

–Ну, как пришла после ординатуры, так и работаю.

Я удивилась. Я и не замечала, что мы сидим с ней в этой комнате, оказывается, немало лет. Женщины сейчас выглядят моложе, чем раньше. Выходит, Даше уже почти тридцать. Наверное, я в эти годы выглядела «солиднее». Зато сейчас никто не даёт мне моих лет.

–Даша, я слышала там неприятности с Бочкарёвой?

Даша вдруг резко развернулась ко мне, села на край стола, откинула волосы с глаз.

–Ольга Леонардовна, я вас очень прошу!

Она закусила губу, нервно потёрла лицо. Я вдруг в первый раз обратила внимание, какая у неё ещё маленькая, тоненькая и свежая рука. Не то, что у меня стала теперь – как у крестьянки. От мытья, от нагрузки, от инструментов. А раньше, как у Даши – перчатка шестой размер, колечко – шестнадцатый.

Даша вдруг сказала решительно, не глядя на меня.

–Если вдруг что-то случится, вы не говорите, что я вас просила больную проконсультировать. Ладно? И про бронхоспазм не говорите.

–А кому не говорить?

–Никому не говорите.

–Ах, Даша, Даша. Говорила я вам, не связывайтесь вы с этой операцией. Выписали бы лучше эту больную, как я предлагала. Столько лет эта Бочкарёва носом не дышала, но жива же была?

–Умная вы, больно, Ольга Леонардовна! -вдруг зло сказала Даша.

–Что? – удивилась я.

–Да ничего! -Даша нервно схватила волосы в горсть и стала скручивать их в тугой жгут. – Вы как с другой планеты! Ну, как я могла не взять Бочкарёву на операцию, если заведующая сказала, что надо оперировать, и я деньги за эту операцию уже заплатила!

Мне показалось, я не расслышала.

–Бочкарёва вам заплатила?

–Это я заплатила! И слава богу, что с Бочкарёвой я вообще никаких денег ещё не брала.

Я ничего не могла понять.

–А вы-то кому заплатили?

–Ну, Ольга Леонардовна! – в голосе Даши было и раздражение, и злость, и безысходность. -Ну, не прикидывайтесь же!

–Даша, я правда ничего не понимаю!

Она сидела, сгорбившись, на столе, закинув ногу на ногу. Пошарила в сумке, достала пачку сигарет, мельком глянула на табличку на двери «В отделении курить строго запрещается» и закурила. Тёмная длинная тонкая сигаретка красиво смотрелась в её руке.

–А вы что, не платили?

Когда больные платят врачам, это понятно. Сама я ни у кого ничего не прошу. Люди сами всё понимают, как говорила Фаина Фёдоровна. Что я могу сделать, если так устроено испокон веков? Но чтобы врачи платили больным?

–Мы все платили заведующей.

Даша выпускает в потолок дым. Запах дыма приятен: шоколад и ваниль.

–Как это?

Я пытаюсь вспомнить подробности наших буден. Вот с утра врачи собираются в кабинете заведующей, вот она назначает, кто будет оперировать, какого больного. Всё спокойно, рутинно, без возражений, без намёков, без упрёков…

–Даша, этого быть не может! Я столько лет здесь работаю и ничего не знаю.

Даша переводит на меня взгляд. Теперь он задумчив.

–Вы правда не платили? – Она и верит мне, и не верит.

–Клянусь тебе.

Даша раздумывает.

–Ну, может, заведующая просто связываться с вами не хотела? С другой стороны, разве вы не замечали, что вам уже довольно давно не давали оперировать ничего интересного. Все операции, кроме ушных, разбирали в основном мы с Павлом.

–Интересного? – Для меня это принципиальный вопрос. Я уже давно не хочу оперировать ничего «интересного». Интересное – это значит, не до конца понятное, не до конца отработанное. А я не люблю такие случаи. Я пришла к выводу, что оперировать нужно только тогда, когда совершенно ясно, что без операции не обойтись.

Даша пожимает плечами.

–Так можно всю жизнь на месте простоять.

Я усмехаюсь.

–А мы и стоим. Это конвейер с больными движется. А мы остановились где-то в мёртвой точке.

Даша не слушает меня. Она курит и размышляет вслух.

–А чтобы я заработала без операций?

–Так вы отдавали деньги заведующей, чтобы она вам давала больше оперировать, больница потом получала деньги из страхового фонда, а вам ещё приплачивали больные? Таким образом получалось, что не сам больной, а все вокруг него нуждались в операции?

Я всё ещё не могу поверить, что то, что говорит Даша – правда.

–И парни наши платили?

–Насколько я знаю, Павел – да. – Она стряхивает пепел на грязный пол. Смотрит на меня даже с вызовом.

–А почему вы думаете, Ольга Леонардовна, что платить за операции – это неправильно?

Я смотрю на неё и думаю, что я совсем уже не понимаю, что сейчас правильно, а что неправильно. Мне приходит в голову, что если Даша считает это правильным, значит, так теперь делают везде?

–Потому что поводом для операции должно быть только состояние больного.

–Ну, уж? Лечить можно и консервативно, и оперативно. Операцией вылечишь даже быстрее.

Я теряюсь.

Она покачивает красивой рукой с зажатой сигаретой. От сигареты остался уже только кончик с золотым ободком. Мне приходит в голову, что Даша смотрит на меня, как маленькая юркая ящерица смотрела бы на игрушечного динозавра – с недоумённым разочарованием: и вот это мой предок?