Даша вразумляет меня.
–Фактически, если разобраться, операция – это ведь заказ? Больной заказывает врачу услугу. И за эту услугу платит. Через ОМС или через карман – это всё равно. У нас ведь медицинская помощь называется услугой? А наша заведующая обеспечивает выполнение услуг внутри отделения. Фактически она работает посредником между двумя сторонами. И берёт за это комиссионные. Чем сложнее или выгоднее услуга – тем выше комиссия. Тем более, что многие услуги у нас теперь официально платные. И все прекрасно знают вообще-то, что врачи цветы не едят.
Даша раздавливает окурок прямо на столе, как припечатывает.
Мне становится очень грустно.
–Если наша заведующая когда-нибудь уйдёт и из пятой, вы, Даша, будете прекрасно себя чувствовать на её месте.
Но Даша сарказма не слышит.
–Надеюсь…
–Вот только, если Бочкарёва умрёт, как бы вам это не повредило.
–Причём тут я? Операцию сделана так, что ни один патологоанатом не подкопается.
Мне кажется, что Бочкарёва для Даши – это просто игрушечная машинке.
–Знаете, – говорю я, -есть странное несоответствие между словом «услуга» и операцией на живом. На человеке ли, на собаке, на хомячке. Это в химчистке вам оказывают услугу – чистят пальто.
–Глупости вы говорите! – Даша встаёт и достаёт из сумки пакет и рассматривает его – нет ли дырки. – Это в вас совковое воспитание. Думаете, я не знаю, что в ваше время за такие же услуги колбасой расплачивались? Знаю прекрасно, у меня тётя – терапевт. Вашего же возраста. Услуга, в сущности, прекрасное слово. Мне оно нравится. Я стараюсь. Заведующая это видит. Даёт мне оперировать. Но она ведь тоже отвечает за своё отделение? Мне кажется, даже лучше, что деньги поступают не только в карман, как вы берёте, а через фонд страхования. Наверное, оттуда что-то идёт всё же и на развитие здравоохранения? А из вашего кармана ничего никуда не идёт, кроме как лично вам.
–Всё правильно, -говорю я. -Я не имею права брать деньги. Но я имею право не делать то, что считаю ненужным. И ваша заведующая мне не указ. Я бы ни за что не стала бы оперировать, хоть мне сам бы президент приказал. И как тогда быть конкретно с Бочкарёвой? Вот с этой самой Бочкарёвой, которая сейчас умирает?
–А откуда вы знаете, что она умирает? – Спросила вдруг Даша. – Вы что, узнавали? -В её глазах вдруг мелькнуло какое-то сомнение и может быть даже страх.
–А вы разве не узнавали? Это же ваша больная?
–Я в отпуске, – сказала Даша. -Я всё сделала правильно. Пусть теперь в реанимации разбираются, кто из них виноват.
–Вы заплатили заведующей за операцию, – сказала я, – и поэтому операцию не отложили. Даша, вы не боитесь, что когда-нибудь, какой-нибудь врач может так поступить с вами или с вашим ребёнком?
Она вдруг закричала.
–Ольга Леонардовна! Оставьте меня в покое! Я ничего не сделала неправильного! Я выполнила операцию на отлично! – Она схватила свою сумку, пакет и выскочила из комнаты, прошелестев синтетической курточкой, как летучая мышь. Следом за ней по коридору прошёл ещё кто-то – размашисто, тяжело. В перекошенном дверном проёме теперь была видна лишь ободранная стена коридора, да чья-то тень.
–Паша! – крикнула я, как можно громче. -Если это вы, зайдите на минутку!
Я не ошиблась, это был действительно он. В руках у него был ящик с инструментами и ещё какая-то коробка, из которой торчали разноцветные провода.
–Поставьте на стол всё это хозяйство, – Сказала я. – И ответьте мне на вопрос, только честно.
–Чего вы так строго-то? – пробасил он и привалил ящик к столу, но не отпускал его, будто боялся, что из него что-нибудь выпадет. Из всех Пашиных карманов выглядывали цветные проволочки.
–Паша, это правда, что в нашем отделении все врачи платили заведующей за операции? Все, кроме меня?
Тут он с грохотом задвинул ящик на стол и встал, отирая лоб.
–Господи, я уж думал, не знаю чего… прям, напугали!
–Ну, Паша? – я теперь не думала отступать.
–Ну, платили. А вы что, не знали? – Он почесал голову, но не в замешательстве, а просто потому что устал и вспотел.
–Паша, а вам не кажется, что это как-то… неэтично?
Он даже был удивлён моему волнению.
–Ну… Нет.
–Паша, тогда объясните мне, почему? Почему вы считаете это правильным?
Он стоял передо мной – такой большой, грузный, со своим волнистым хвостом, перетянутым сзади у шеи простой чёрной резинкой, красными щеками и лоснящимся носом, розовым прыщиком посередине лба и казался ребёнком, которого вызвали к доске, а он не уверен правильно ли понимает вопрос учителя.
–Да чё тут такого, Ольга Леонардовна? Так все делают.
Я заорала:
–Все? Прямо, все-все?
Он даже как-то передёрнулся.
–Ну, вот, представьте, я освоил методику… Да тут и представлять не надо. Просто, освоил и всё. Вот, проводочки. Подсоединил их, кажется, так всё просто. А до меня ведь никто до этого не додумался? И я хочу по этой новой своей методике лечить определённые заболевания. Ну, вот у меня такая история. И кто же мне это даст делать, если я никому не заплачу? Это же совершенно новая тема?
–Но если это совершенно новая тема, откуда вы знаете, что больным от этой темы будет лучше, а не хуже?
–Так Ольга Леонардовна, вы же сами мне говорили, что новое – это хорошо забытое старое. Принцип-то уже давно проверен. Я только кое-что…
Я смотрела на него и видела в его круглых тёмных глазах искреннее желание помочь всему миру.
Во мне наступило какое-то опустошение.
–Паша… А вы не знаете, что прежде чем применить что-то на живом человеке нужно подать заявку на изобретение, получить отдалённые результаты, пройти массу комиссий…
–Сейчас этого не надо, – сказал Паша и, вытащив из кармана самую длинную проволочку стал сматывать её в моток. –Можно избежать. Сейчас нет этого бюрократизма. Можно напрямую договориться.
Он засунул моток снова в карман и взялся за свой ящик.
–Я ведь не дурак, Ольга Леонардовна. Больному делать во вред ничего не буду. Не надо всё усложнять. – Он поднял ящик и потопал к двери. Когда он выходил, что-то со стуком упало вдруг на пол. Послышался звон стекла. Паша ругнулся, но не остановился, а как направился, так и двигался к лифту. Я встала, вышла в коридор, чтобы посмотреть, что упало. Табличка «Григорьева О.Л. канд. мед. наук.» валялась на полу. Осколки стекла разлетелись по сторонам. Я подняла табличку, протёрла её тряпкой, сунула в пакет. Стекла носком ноги аккуратно сдвинула в кучку. Почему-то мне было больше не жаль, что я уволилась из этого места.
Вдали в коридоре слышались ещё какие-то неясные звуки. Кажется, они раздавались из той комнаты, где когда-то обретались наши мужчины. Я пошла на звук. В пустой и тоже раздолбанной комнате, спиной ко мне стоял Олег и перебирал какие-то вещи в ящике своего стола.
–Привет! – Сказала я и подошла ближе. -Прости меня за то, что я тебя прогнала вчера. Я, по-настоящему, не хотела…
Олег обернулся, взглянул на меня.
–Я сам ушёл, – он отвернулся снова. Вся его фигура и голос выражали одно желание – чтобы меня больше здесь не было.
–Олег… – Я не хотела встречи с ним, но в глубине души искала её, и всё во мне, как только я поняла, что увижу его, стало каким-то жалким, как в детстве, когда чувствуешь себя виноватой и хочешь просить прощения, но не знаешь, простят ли тебя.
–Я просто зашла спросить… Как у тебя с работой? -Я говорила коротко, глухо.
Он повернулся ко мне, подошёл и крепко взял за локоть, развернул меня лицом к себе, и мне пришлось смотреть на него снизу вверх.
–Ольга, что ты хочешь? – голос его звучал напряжённо, как колокол.
–Не знаю… – честно ответила я, и это было правдой. – Я ничего не знаю.
Я стояла и смотрела в его лицо, в его подбородок, и оно мне казалось таким знакомым, будто я знала его всю жизнь. -Если хочешь, поедем сейчас ко мне.
Он выпустил мою руку и сказал:
–Нет.
Меня будто хлестнули.
–Что, на трезвую голову я тебе уже не нравлюсь? Ты ещё назови меня бабушкой.
Он прищурился.
–А ты уже бабушка? Я не знал.
Нравоучительность и уверенность, это то, что всегда нужно в разговоре с больными. Я представила, что он сидит передо мной на табуретке для больных и коленями упирается мне в ноги. И голос мой теперь звучал, будто я разговаривала с пациентом.
–Я тебя старше всего на тридцать с чем-то лет. Следовательно, я тебе не бабушка, а мама. Ты спал с мамой, которой у тебя не было. Всё по Фрейду. Именно поэтому ты ко мне вчера и пришёл.
Я резко развернулась и пошла в коридор.
–Ольга, постой! – Он вдруг догнал меня и прижал спиной к стене, заключив между двумя своими вытянутыми руками, не давая опомнится, не давая уйти. Он наклонился и заглянул мне в глаза.
–Ну, зачем ты говоришь глупости? При чём тут Фрейд? На фиг мне сдался твой Фрейд?
В глубине коридора, теперь уже от лифта, опять затопали шаги Павла. Очевидно, он возвращался за новой порцией проводов.
–Поедем гулять куда-нибудь? – вдруг быстро сказал Олег.
–Спускайся в машину! – Он разжал руки, я торопливо пошла навстречу Павлу. Когда мы поравнялись, тот посмотрел на меня с удивлением, а потом, будто вспомнив о чём-то, стукнул себя по лбу и сказал:
–Это не ваша книжка случайно? – Он достал что-то из кармана и подал мне.
Я смотрела на него, ничего не соображая.
–Ваша, наверное. Там написано: «Дорогой Ольге Леонардовне на память».
Я машинально протянула руку. Он сунул мне маленький томик – крошечное подарочное издание Есенина в сафьяновом переплёте. На каждой странице мельчайшим шрифтом по одному небольшому стихотворению.
–Откуда она у вас?
–У ремонтников в комнате увидел. Им она ни к чему. – И он пошёл дальше.
Я положила Есенина в сумку и пошла к лифту. Внутри меня пылал солнечный сноп. Он сиял, не давая дышать. Я не гуляла тысячу лет. Можно сказать, что я вообще никогда не гуляла последние двадцать лет. Только в составе туристических групп и строго по часам.