В общем, около месяца мы с Сергеем встречались, в основном, в кино.
Теперь это кажется удивительным, но именно к браку тогда стремились девушки. Брак был способом легализировать секс, найти опору, создать союз на всю жизнь, устроить судьбу и беспрепятственно рожать детей. Беременность вне брака означала именно «бремя» – неприятную необходимость объяснения с парнем, часто – аборт, угрозу последующих выкидышей и бесплодия. Дикарское это было время. И поэтому девушкам нужно было выходить замуж. Особенно ценились (кто бы мог подумать?) военные, инженеры и космонавты, а у парней в приоритете были музыкальные работники, воспитатели, учителя, продавцы и… стоматологи.
Сергей мне нравился ещё и потому, что как раз был инженером-наладчиком. Как тогда говорили: «рукастый мужик».
Как оказалось, он приехал в наш город в командировку на большой завод. То ли чего-то налаживать, то ли, наоборот, учиться налаживать, чтобы потом ехать назад, в другой город, откуда он был родом, и применять на практике полученные у нас знания.
От нашего завода ему дали комнату в общежитии. У него был, так называемый, бокс. Отдельная комната в обычной двухкомнатной квартире. В соседней комнате проживала тоже приезжая семейная пара. Фактически это была обычная коммуналка, но только без прописки; служебная, заводская, в которой жильцы менялись по мере того, как они становились нужны или не нужны заводу.
Вот в эту комнату Сергей как-то и привёл меня после очередного кино, под смехотворным предлогом то ли что-то посмотреть, то ли починить… Ах, да, ему понадобилось подобрать в комнату шторы. После сеанса мы вместе ходили выбирать в магазин тюль и портьеры, и это было похоже на устройство совместного быта. И у меня вдруг от этой глупости сладко заныло сердце. И мы действительно купили тогда простенькие гардины и совсем дешёвенький тюль, и я сидела в его комнате и весь вечер на руках подшивала казавшиеся нескончаемыми полосы ткани.
Не знаю, как в других семьях, но в моей всегда приоритетным считалось получение «настоящей» профессии. Будет профессия – всегда сможешь выжить,– говорили мои родители, и я в этом тоже твёрдо была убеждена. Я не поддавалась на противоречия, которыми полнилось наше воспитание. Девочки должны были уметь готовить, шить, убирать, но в то же время, они должны были быть и матерями, и воспитателями, и специалистами. Я для себя выбрала только одно, потому что всё остальное казалось мне не интересным, но сейчас вдруг исключительно «не моё» занятие по подбору ткани, наполнило меня неведомой доселе радостью. И в тот воскресный вечер, подшивая шторы в комнате у Сергея, я наслаждалась своей женственностью. Потом мы ели жареную на сале картошку и пили чай. Сергей принёс вино – довольно приличный портвейн. Я выпила почти стакан, и всё закружилось у меня в голове – мой дом, поликлиника, Фаина Фёдоровна, родители… Сергей дал мне выпить ещё, и я почувствовала себя, как под анестезией. Проснулись мы вместе, и с этого дня я не то чтобы поселилась у Сергея, но раза три-четыре в неделю, а потом и чаще, приходила, хозяйствовала и оставалась с ним на ночь. Через месяц я уже не появлялась дома. И такое существование вдруг наполнило новым смыслом мою жизнь.
Мне оказалось всё интересным в Сергее. И его город, и родители, и детство, и профессия… Сначала Сергей много рассказывал мне о заводе. Людей, которые работали с ним в цехе, я знала по именам,. Я с удовольствием выслушивала и вникала в многочисленные проблемы по доводке и наладке оборудования и даже не задумывалась о том, что же будет, когда оно будет налажено окончательно. Я радовалась, когда Сергей иногда заходил за мной в поликлинику. Как ни странно, мы по-прежнему часто ходили в кино. Я как бы навёрстывала этим упущенное время. Казалось, что навсегда отодвинулось и исчезло то прошлое, когда я сама себе покупала билет и одна проходила на своё место. Ныне я шла в компании мужчины. Я чувствовала себя кем-то вроде гусыни, важно шествующей к водоему под предводительством гусака.
Через полгода моих ночёвок в общежитии забеспокоились родители.
–Олечка, тот человек, у которого ты живёшь, он что-нибудь говорит о своих планах?
Вопрос этот звучал, как из девятнадцатого века и очень меня злил. Мои первые сексуальные опыты давали о себе знать: я ещё больше похудела, на лбу у меня вскочил огромный непреходящий прыщ, а моя работа в поликлинике казалась всё больше невмоготу.
Сергей категорически отказывался зайти к нам домой.
Каждый раз находилась веская причина. Но я всё равно была очень счастлива тогда, в его комнате с нашими новыми занавесками, квадратным столом, покрытым клетчатой синей клеёнкой. Тогда впервые в жизни я узнала, что такое бессонница. Никогда до этого не страдала. А тут просыпалась от непонятной тревоги и в то же время от счастья под серым и розовым от заводских огней ночным небом и чувствовала на себе непривычную тяжесть мужской горячей руки или видела в темноте контур худой спины Сергея и целовала его уже такие родные, выпирающие лопатки. Счастлива ли я была в эти моменты? Да, я была счастлива, и поэтому сейчас не сержусь. Интересно, где он сейчас, Сергей? Как сложилась потом его жизнь? Впрочем, разве мне действительно это интересно? Разве я не обещала себе всё забыть? Да, я обещала. Но не забыла.
Забавно, что Фаине Фёдоровне Сергей тоже не нравился, как в своё время и Володя. Когда Сергей заходил, она фыркала, хмыкала, отворачивалась и мелко встряхивала головой.
Я не обращала на неё внимание. Но мои родители тоже пребывали в недоумении и тревоге.
–Пригласи твоего знакомого к нам на Восьмое марта. Ну, или хотя бы на Первое мая?
Но как назло и в марте, и в конце апреля Сергея посылали в какие-то длительные командировки, из которых он возвращался уже после праздников.
А я его отъездам не расстраивалась. Честно говоря, мне тяжело было заниматься хозяйством в его общежитии, а мы только и делали по вечерам, если не шли в кино, что готовили еду, прибирались, ели, спали… Я стеснялась готовить на общей кухне, да и готовить не умела. Когда выходила из своей комнаты соседка, я сразу, как мелкий зверёк, скрывалась за нашей дверью. Соседка была сдобная, всегда розовая и весёлая, будто из бани. Каждую неделю появлялась в новом халате – то с оборочками, то с рюшечками. Однажды явилась в необыкновенном пеньюаре – с кружевами в пол. Ей, наверное, хотелось поболтать со мной, но мне не хотелось разговаривать, я стеснялась своего положения гостьи. И вообще постепенно я будто обёртывалась какой-то серой зыбкой паутиной, как в кокон. Я вроде бы и смеялась, и радовалась, и даже не без удовольствия наводила порядок и чистоту, но в глубине души я всё равно чувствовала, что тупею, тупею… И разговаривали с Сергеем «по душам» мы всё реже, реже. Он теперь всё чаще приходил позднее меня и сразу включал маленький телевизор.
–Как у тебя на работе? – спрашивала я.
–Нормально.
–Ты мне теперь почему-то почти ничего не рассказываешь.
–А что рассказывать, ты уже всё про всех знаешь.
По-прежнему радостными оставались для меня только походы в кино и совместные ночи. Правда и с ночами тоже было не всё гладко. Я ужасно боялась забеременеть. Сергей же из всех средств предохранения предпочитал посылать меня в общую ванну. И даже сам купил мне в аптеке спринцовку. От слова «презерватив» лицо его расплывалось в недоумённой улыбке.
–Я же ничего в кондоме не чувствую, – говорил он с видом обиженным и даже оскорблённым.
–Но мне нельзя в эти дни! – недоумевала я. У меня не укладывалось в голове, как человек может не понимать, что отказываясь от презерватива, он со свободной душой обрекает меня на аборт.
–Но другие женщины как-то выходят из положения?
–Выходят. Но мне этот способ не подошёл. – Я действительно стала принимать противозачаточные таблетки. Не знаю уж из чего и где их изготавливали в то время, но меня после нескольких приёмов так страшно стало тошнить и развилось такое ужасное кровотечение, что я тут же выкинула всю оставшуюся пачку в помойку.
Сергей совершенно не мог скрыть досаду по поводу моей осторожности.
–А тогда зачем ты здесь? – спросил он в один из вечеров, когда я собиралась залечь в нашу с ним постель.
–В каком смысле?
–Ну, зачем ты здесь, если тебе нельзя?
–Мне можно, но только с предохранением.
–Я с предохранением не хочу. – Он снова включил уже выключенный на ночь телевизор и стал с преувеличенным вниманием смотреть какую-то передачу.
–А я не хочу делать аборт, – сказала я. И вдруг набралась храбрости. -И если что, я хотела бы знать, ты готов на мне жениться?
Он сделал вид, что не слышит, так и сидел спиной ко мне и лицом к телевизору. Я вылезла из постели, подошла к нему и тронула за плечо. На голом полу ужасно стыли ноги.
–Ты меня слышал?
–Что? – Он не повернул головы.
Холод поднимался от подошв и полз по ногам вверх, по животу к груди, к самому сердцу.
–Если я забеременею, ты женишься на мне?
Конечно, я понимала, что от обещания до действия не всегда один шаг, но мне хотелось получить хотя бы обещание. Я разрывалась от противоречий. С одной стороны, я радовалась, что теперь не одна, что есть мужчина, которого я жду с работы, к которому бегу, которому улыбаюсь, чьи рубашки деловито нюхаю и говорю: «Пора в стирку». Я радовалась тому, что как «взрослая» женщина, как мама, я готовлю еду мужчине, с которым сплю. И вместе с тем я понимала, что вероятно теперь всю жизнь я буду делать одно и то же: бежать после работы в его общежитие (бог знает, когда нам дадут квартиру и вообще, дадут ли, ведь я была обеспечена жилплощадью у родителей), что я буду вечно озабочена проблемой еды и денег, и совершенно неизвестно, смогу ли я при таких обстоятельствах учиться дальше и сможем ли мы хоть когда-нибудь, где-нибудь отдыхать. Дети вообще маячили какой-то неясной и тяжёлой перспективой. Я и так почти ничего теперь не успевала. Я даже не могла читать – ни по работе, ни то, что тогда считалось новинками и публиковалось в журналах. А это делало мою жизнь непривычной и какой-то скучной, не смотря на вспышки счастья, которые я испытывала. И я понимала, что не смогу так жить всю свою жизнь. Но что мне делать, не знала.