–Барышня! – Он перешёл на тон слезливо-истерический. -Пойми ты, барышня! Я не могу в больницу. Перевяжи мне нос чем-нибудь и всё! Я пойду домой и лягу спать. Очень спать хочется. А Колька придёт и всё будет чики-пуки.
–Что за Колька? – спросила Фаина Фёдоровна.
–На рентген, срочно, – сказала я ей.
–Костей носа?
–И черепа.
–Лимит на неделю исчерпан. Вы два дня назад последнее направление выдали.
–Сходите сами, – сказала я. – Скажите, в двух проекциях. Обязательно и быстро.
–Ещё и в двух проекциях!
–Идите уже! -Видимо у меня было что-то такое в лице, что она подхватила больного за рукав и потянула за собой. И он встал и безропотно потрусил за ней, как бродячая собака, странно подгибая колени при каждом шаге. Я смотрела ему вслед и пыталась понять, это у него шаткость походки, как симптом, или просто он так ходит.
Он вдруг внезапно обернулся.
–Чего смотришь?
–Интересно, – грустно сказала я.
–В милицию сообщать будешь?
–Надо будет, сообщу. А пока идите на рентген.
Теперь я поняла, почему он не хотел в больницу. В больницу точно пришёл бы следователь.
–Серьёзная барышня, я смотрю.
–Да пошёл уже! -подтолкнула его Фаина Фёдоровна. – То улыбнуться не может, а то…
В кабинет заглянул следующий больной, и тут же пришёл кто-то из докторов с просьбой проконсультировать родственника, забежала старшая сестра и придирчиво осмотрела пол в кабинете, шкафы и мой внешний вид.
–По кабинетам комиссия будет ходить! Вы уж повнимательнее тут.
Больные всё шли и шли, и опомнилась я часа через полтора после того, как Фаина Фёдоровна ушла вместе с мужиком. Я уже была завалена по уши (смешно звучит для ЛОР-врача, но по-другому не скажешь) грязными инструментами, рецептами и бланками, медицинскими картами и разными другими необходимыми на приме вещами.
Но вот она, наконец, влетела, радостно приплясывая и потирая ручки.
–Ну, где вы ходите? – Я как раз искала тот самый любимый свой ушной зонд и не могла найти без неё. -И что вы сияете, как медный таз? Вас пряником наградили?
–Не пряником, но…
И она вытянула из кармана маленькую шоколадную медальку в жёлтой фольге.
–Это вам. Я в регистратуре стащила.
–Представляете, что будет, если сейчас к нам комиссия войдёт? – я сердито показала ей на заваленный стол.
–Так я же больного в стационар отправляла. – Фаина Фёдоровна расхаживала вокруг моего стола гордая, как павлиниха, образовавшая пару. Чувствовалось, что её распирает, и что она немедленно должна рассказать мне подробности.
–Представляете, смеху было! Больной наш сидит возле рентген кабинета, ждёт, когда ему вынесут снимок и матом ругается, а тут наша заведующая идёт со своей свитой…
–Ладно, потом расскажете, зовите следующего…
Она надулась. Ни слова больше не говоря, она открыла дверь и крикнула: «Заходите!» Но никто не зашёл. Тогда она выглянула в коридор. Он был пуст.
–Нет никого! – буркнула она и ушла в наш манипуляционный отсек. Я удивилась.
–Куда все делись?
Она не ответила. Стала там греметь инструментами. Я пошла вслед за ней.
–Ладно, не сердитесь. Рассказывайте, что с этим мужиком? Где рентгенограмма?
Она ещё подёргала сердито носиком, плечами и спиной, показывая мне, что обиделась, но обиженной долго быть она не могла.
–В больницу поехал ваш больной.
–Я же направление ещё не выписала?
–А сама заведующая отправила.
–Как так?
Оставив на время инструменты, она повернулась ко мне.
–Заведующая шла со свитой мимо рентген кабинета. Комиссия ещё не приехала, так они решили в последний раз всё проверить. А в коридоре наш больной. Вы ж сами его видели – алкаш алкашом. Просто позор. Она сразу: «Откуда? Что он здесь делает?» – и выгнать его хотела, чтобы вида не портил. Всех же больных куда-то разогнали. Оставили человек пять. На стульчики, главное, усадили…
–Так у нас больных поэтому нет?
–А наши, что, особенные что ли? Не бойтесь, вернутся. Вы будете слушать или нет?
–Буду.
–Ну и вот. Не знаю, чтобы было дальше, но тут рентген техник высовывается из-за двери и снимок мне протягивает. Я хотела взять и вам отнести, а заведующая – цап лапой! «У меня будет снимок. А больной пусть завтра приходит». И тут случайно она в заключение глазом зырк! Прочитала, чуть за голову не схватилась. Стала вся, как шёлковая. «Пойдёмте, говорит, она мужику,– мы вас щас в регистратуре тихонечко на скамеечку положим! И сами вас в больницу отправим…» Это представляете, в задней комнате, на ту короткую скамейку, на которую они ногами становятся, чтобы старые карточки из архива доставать с верхних полок!»
–И он там остался?
–А куда ему деваться, если они его на ключ заперли.
–Ну, а на снимке-то что было?
Фаина произнесла торжествуя:
–Перелом основания черепа. Трещина!
Я поморщилась и встала, чтобы открыть окно. Только сейчас я почувствовала, что в кабинете душно и всё ещё воняет перегаром.
–Чепуха. Он же своими ногами пришёл. Я его отправила на рентген на всякий случай.
–А кости носа, так те – просто скорлупа всмятку! – упивалась своим рассказом Фаина. – Я думаю, он у нас с вами пьяный ещё был, как под наркозом.
Я вдруг почувствовала, что задыхаюсь. Мне было тошно, душно, мерзко. Какая-то комиссия, из-за которой надо прятать больного в чулан… А если бы он там умер? А если бы я не послала его на рентген?
–На что жалуетесь?
–На что жалуетесь?
–На что жалуетесь?
–Вот видите! – сказала Фаина Фёдоровна. -Вы оказались правы. Рентгенолог вас вообще зауважал. И даже заведующая сразу заткнулась. В общем, будьте спокойны, увезли его в травму. Можете считать, что вы ему жизнь спасли. Представляете, он бы ходил и не знал, что у него перелом, Кольку бы ждал! А потом потерял бы сознание и прямо на месте умер! Прямо на улице где-нибудь. Или дома. А на вас бы уголовное дело завели.
–Не завели бы.
–Почему?
–На молодых специалистов не заводят.
–И кто бы мог подумать, что у него перелом основания черепа? – Рассуждала она теперь сама с собой, быстро перемывая инструменты. – Сам пришёл. Сам разговаривал. А так бы и понесли вперёд ногами. А вы, несмотря, что молодой специалист, вон как диагностировали!
–Слушайте, Фаина Фёдоровна, помолчите, а?
Она оборвалась. – Да что с вами сегодня такое?
Меня переполняло какое-то странное чувство.
–Вот как вы думаете, вот почему там наверху выбрали этого алкаша, а не Виолетту? Не Моряка? Не Мартынова, наконец?
Она посмотрела на меня как-то странно. Я не поняла, что было в её глазах – ирония? Сарказм? Вообще-то это всё было ей не свойственно.
–Ой, ну, у вас и вопросики, – сказала она, невольно повторяя нашего больного. -Вы, что же, хотели бы разменять алкаша на Виолетту?
–Не разменять, но…Ну, пусть бы они оба жили. А то вот этому повезло, а Виолетта…
–Так не бывает, – сказала Фаина Фёдоровна. -Это вам не сказки. Вот моего мужа убили, а негодяи целы остались. Кто это решил? – Не ирония, а что-то другое, горькое, ненавидящее полыхнуло из её глаз.
Я замолчала. Фаина тоже ничего больше не сказала, стала прибирать на моём столе. Шоколадную медаль мы с ней разделили поровну, когда сели пить чай, но не успели насладиться покоем. Снова кто-то из больных заглянул в дверь.
Так мы поняли, что комиссия ушла. А из начальства к нам в кабинет так никто и не заглянул.
Мой короткий совместный опыт жизни с Сергеем внушил мне не только разочарование, но даже страх перед семейной жизнью. Эти несколько месяцев очень изменили меня. Практически всегда я теперь пребывала в плохом настроении, шутки и бутерброды Фаины Фёдоровны меня раздражали. Коридоры поликлиники, кстати, действительно ставшие более свободными к концу второго года моей работы, казались невыносимыми. За два года я действительно подлечила нашу районную «популяцию» больных. Хронические уже ходили гораздо реже: своими процедурами я ввела их в состояние длительной и стойкой ремиссии; Балабанов уехал, острых больных я лечила на раз-два, тяжёлых больных практически больше не появлялось. Фаина Фёдоровна радовалась.
–Ещё годочек поживём спокойно, как люди! А потом вы – в аспирантуру, а я на пенсию. Вы уж меня не забывайте, заходите в гости!
Но я не хотела, не могла больше оставаться в поликлинике «ещё годочек». Я усердно посещала заседания научного общества, я написала две-три работы в местный научный сборник, но аспирантура по отоларингологии отодвигалась всё дальше. На кафедру приходили новые, какие-то незнакомые мне люди, в основном, мужчины гораздо старше меня, и я со своим невзрачным личиком и невысоким росточком интересовала институтское начальство всё меньше и меньше. Я была в отчаянии. Я стала ходить на работу, как автомат. Я и раньше почти не улыбалась, теперь я даже говорила сквозь зубы.
Решилось всё практически за неделю.
Это был снова июль, жара, тополиный пух лежал по обочинам тротуаров, лез в глаза и нос, чесалось лицо, хотелось плакать. Идя домой после работы, я случайно встретила нашего бывшего преподавателя Алексея Порфирьевича. Того самого, который был с нами, студентами, в колхозе, а потом вёл занятия на третьем курсе.
–Оля! Как у тебя дела? Где ты работаешь? Как живёшь?
Группы у нас в институте были маленькие, преподаватели работали с нами постоянно и плотно. Знали всех и помнили долгие годы.
–Ах, Алексей Порфирьевич! Если бы вы знали… – то ли пух был тому виной, то ли нервы у меня были на взводе, но глаза у меня сразу налились слезами. Я плакала, как крестьянская девушка, отданная замуж в злую и жадную семью.
–Что такое? Что случилось?! – Он всполошился, обнял меня за плечи, наклонился, заглянул в лицо. -Оля! Перестань!
Но я не могла перестать.
–Вы нас так учили, Алексей Порфирьевич! Вы с нас так требовали! А я теперь хорошо если пользуюсь десятью процентами тех знаний, которые нам давались с таким трудом… А вернее будет – пятью! – Мне вдруг действительно вспомнились наши экзамены, наши бессонные ночи… Как мне стало вдруг жалко себя!