И еще отрывок из воспоминаний Сергея Юрьевича Юрского: «После спектакля, после премьеры, после сотого представления, после трудов. Именно сюда стараются проникнуть посторонние — „закулисье“ притягивает более, чем само представление. Зрители почему-то думают, что на сцене им показывают не лучшее, а лучшее прячут у себя за кулисами, как скаредные хозяева прячут самые вкусные блюда от не очень дорогих гостей. Это неправда! Много грехов у актеров, но на сцене они отдают все, что имеют, все, чем богаты. А потом, когда отгремели аплодисменты (они ведь гремят всегда, и проходят годы, пока научишься различать, кто аплодирует и за что аплодирует), когда закрылся занавес, до того, как придет понимание, кому сколько славы и дивидендов досталось, актерам хочется остаться одним, без посторонних, и ВСЕМ вместе. Именно сюда, бывает, влезают телевизионные камеры, микрофоны, корреспонденты, просто тусовщики, чтобы вот так, попросту попросить сказать пару слов, тут ведь все свои… Нет! Если они проникли в наше святая святых, то уже не все свои…»
В роли Фелицаты Раневская больше на сцену не вышла. Это была ее последняя роль в этом спектакле. Лебединая песня. Впрочем, последний раз она вышла на сцену в спектакле «Дальше — тишина». Еще раз подумалось мне, как гениально назвал этот спектакль словами Гамлета его постановщик Анатолий Эфрос. Действительно, дальше — тишина, ставшая вечностью…
Юрский побывал в Таганроге, когда Фаины Георгиевны уже не было в живых. Естественно, подошел к дому, на котором была мемориальная доска «Здесь родилась и жила в детские годы народная артистка СССР Ф. Г. Раневская». Сергея Юрьевича как током ударило, и всколыхнулось в памяти многое, связанное в его жизни с Раневской: «Моя дорогая, моя незабвенная Фаина Георгиевна, с которой мы еще, кажется, совсем недавно играли и, взявшись за руки, выходили кланяться публике, которой, вдруг понимаю, более 15 лет нету на этом свете. Она ведь сменила фамилию и взяла прекрасное имя Раневской не только потому, что любила героиню пьесы „Вишневый сад“, но по землячеству — Чеховы-то соседи. И опять все три века закручиваются в моем сознании в единый канат, на котором держусь и который не мне расплести на составные части.
В правительственной больнице, в отдельной палате Раневскую окружало множество приборов и специальных медицинских приспособлений. Но легче от этого не было. Она хотела домой, к своим книгам, к своему дивану, к своей собаке, к своему одиночеству. Она лежала, закрыв глаза, и изредка стонала. И вдруг, тоже как стон, низким своим голосом сказала напевно: „Дай… мне… ручку“. Я замер. Стало страшно. Никогда она не обращалась ко мне на „ты“. Я наклонился и взял ее за руку. Она выдохнула: „Каждый пальчик… я их все перецелую“. Только тут я понял, что Раневская поет. Голос набирал силу. Слова ложились ровнее, и мелодия стала определенней:
Обниму тебя еще раз,
И уйду, и затоскую…
И уйду…
И затоскую.
„Хорошо я спела? — спросила она, не открывая глаз. — Это замечательный романс“. Потом глаза открылись. Они были огромные и выпуклые. Она произнесла шепотом: „Как мне страшно умирать“».
Читая эти слова Юрского, я вспомнил почему-то высказывание Ларошфуко: «Мы всего боимся, как и положено смертным, и всего хотим, как будто награждены бессмертием». Судя по воспоминаниям многих, знавших близко Фаину Георгиевну, она, как и положено всем смертным, боялась последнего дня жизни и иногда, наверное, думала: «А может быть, мы награждены бессмертием?» Но прав был Гераклит, сказав однажды: «Бессмертные — смертны, смертные — бессмертны; смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают».
Размышляя о Фаине Георгиевне, хочу процитировать слова Ф. Бэкона: «Бессмертие животных — в потомстве, человека же — в славе, заслугах и деяниях». Уж чего-чего, а славы и великих деяний Фаине Георгиевне Раневской выпало более чем достаточно.
И снова вернемся к последним дням жизни Фаины Георгиевны: в больнице ее часто навещали друзья, что вызывало недовольство медперсонала. Одно из последних больничных воспоминаний оставила нам Марина Неелова. Лето 1984 года выдалось жарким. Марина Неелова, позвонив в больницу, попросила разрешения навестить Раневскую.
— Можете навестить ее в четверг. Может быть, вам это удастся, но помните, ей ничего нельзя есть.
Фаина Георгиевна узнала Марину, очень обрадовалась:
— Вы меня вспоминаете?
— Нет, Фаина Георгиевна, помню всегда.
В тот день консилиум врачей решил делать операцию — оторвался тромб. Фаина Георгиевна, рассказав об этом Марине Нееловой, четко произнесла, как вердикт: «Операцию не хочу!» Неелова попыталась успокоить ее, что это нужно для скорейшего выздоровления: «Чтобы быстрее встали на ноги и не хромали». На что Раневская со свойственным ей юмором ответила:
— А вы что, думаете, я собираюсь играть «Даму с камелиями»? Нет, не собираюсь…
Фаина Георгиевна упорно отказывалась что-нибудь съесть, и Марина Мстиславовна в сердцах даже назвала ее хулиганкой.
— Вот уж не думала, что меня перед самой смертью обвинят в хулиганстве!
Прощаясь, Неелова обещала после выхода Фаины Георгиевны из больницы прийти к ней домой. Прощаясь с ней, Раневская сказала:
— Благослови вас Господь, деточка. Будьте счастливы!
Это была ее последняя фраза. На следующий день, 19 июля в 10.30 утра, Фаина Георгиевна Раневская скончалась.
Из воспоминаний Нееловой: «Она без нас, а мы без нее! Я успела только попрощаться. Теперь всегда буду помнить эту палату, ее, спящую и держащуюся за треугольник, висящий из-под потолка, ее руки похудевшие, с пятнышками на коже, но крепкие и нежные». Очень беспокоилась Фаина Георгиевна за судьбу Мальчика, если он останется без нее. Впрочем, успокаивала себя: «Я завещаю его Лизе Абдуловой. Тем более она сумеет говорить с ним по-французски». Мальчик, за которого так беспокоилась Фаина Георгиевна, пережил ее почти на шесть лет.
Некрологи по случаю смерти актрисы появились во всех центральных газетах. Вот отрывок из некролога, напечатанного в газете «Советская культура» 27 июля 1984 года:
«Советское искусство понесло тяжелую утрату. На 88-м году жизни скончалась Фаина Георгиевна Раневская, выдающаяся советская актриса театра и кино, народная артистка СССР, лауреат Государственных премий СССР. Ф. Г. Раневская родилась в 1896 году в г. Таганроге. Около 70 лет жизни она отдала творческой работе, из них более четверти века — Академическому театру имени Моссовета.
Ушла из жизни актриса, внесшая большой вклад в развитие театрального и киноискусства. Талантливый, многогранный художник, Ф. Г. Раневская создала в театре замечательные сценические образы в спектаклях „Васса Железнова“ М. Горького, „Шторм“ В. Билль-Белоцерковского, „Последняя жертва“ А. Островского. В историю отечественного кинематографа вошли такие фильмы с ее участием, как „Мечта“, „Подкидыш“, „Весна“ и другие.
Творчество Ф. Г. Раневской снискало любовь и признание многочисленных зрителей. Ее актерские работы отмечены блестящим мастерством, жизненной правдой, точностью социальных характеристик. Искусству Ф. Г. Раневской, глубоко реалистическому по природе, были присущи высокая гражданственность, оптимизм, вера в человека.
Богатый сценический и жизненный опыт Ф. Г. Раневская щедро передавала молодежи. Своим вдохновенным трудом она оказывала значительное влияние на формирование советской актерской школы.
Родина высоко оценила заслуги Ф. Г. Раневской, наградив ее орденом Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом „Знак Почета“, трижды ей присуждалась Государственная премия СССР.
Ф. Г. Раневская, выдающаяся советская актриса, верная дочь социалистической Родины, останется в нашей памяти».
Под некрологом стояли подписи не только членов Политбюро, но и выдающихся деятелей культуры: Ю. К. Борисовой, Е. И. Габриловича, А. А. Гончарова, О. Н. Ефремова, Е. В. Зайцева, Л. И. Касаткиной, Л. Ф. Лосева, М. В. Пашкова, Т. И. Пельтцер, Р. Я. Плятта, Е. Р. Симонова, А. И. Степановой, Г. А. Товстоногова, 3. П. Тумановой, Л. В. Шапошниковой, М. И. Царева.
Раневская похоронена на Донском кладбище. Она покоится в той же могиле, что и ее сестра Белла.
…На похоронах Михоэлса Фаина Георгиевна сказала Анастасии Павловне Потоцкой: «Если будет на то моя воля, я завещаю, чтобы меня похоронили на этом же кладбище. Я понимаю, что рядом с Соломоном Михайловичем места не будет, но хотя бы на одном кладбище… Вы ведь знаете мое безразличие к цветам, я не люблю их. Но деревья — совсем другое дело, ведь не зря говорят: „Деревья умирают стоя“. Нам с вами, Анастасия Павловна, надо еще жить, чтобы, глядя на нас, люди вспоминали о тех, кого мы помним и любим».
Эпилог. Раневская о Раневской
Дописав последнюю страницу, автор подумал, что все равно о личности Фаины Раневской никто не расскажет лучше ее самой. Поэтому он собрал из высказываний актрисы, опубликованных в различных книгах и на страницах СМИ, некое подобие «избранного», которым и завершается эта книга.
«Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга „Судьба — шлюха“».
«Бог мой, как прошмыгнула жизнь! Я даже никогда не слышала, как поют соловьи».
«Всю жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй».
«Старость — это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность».
«Бог создал женщин красивыми, чтобы их могли любить мужчины, и — глупыми, чтобы они могли любить мужчин».
«Если больной очень хочет жить, врачи бессильны».
«Здоровье — это когда у вас каждый день болит в другом месте».
«Мне всегда было непонятно — люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства».
«Мне попадаются не лица, а личное оскорбление».
«Сняться в плохом фильме — все равно что плюнуть в вечность».
«Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда».