— Как сотрудник службы биобезопасности, вы должны знать, что риск на Базе одинаков для обоих полов.
— Так именно это мне и не нравится, — проникновенно сказал Сергей. — Я не считаю, что женщины должны рисковать так же, как мужчины. Вот вы, Аруна, — очень ли нескромно будет спросить, как вы решились заключить этот контракт? Неужели ваши родные не были против?
— Они были против. Но я хотела не тратить время на чепуху, а сразу заняться чем-то по-настоящему интересным, вы понимаете? Здесь на собеседовании молодость считается плюсом, а не минусом, потому что важно здоровье. А на Земле ни один ученый ранга доктора Хиггс меня бы не пригласил.
— Доктор Хиггс — действительно крупный ученый?
— Конечно, — с легким оттенком презрения, «что-ты-в-этом-смыслишь», ответила Аруна.
— Вам интересно работать под ее руководством?
— Очень. Мы каждый день продвигаемся на шаг вперед.
— Мне она показалась достаточно жестким человеком. Строгим к себе и окружающим.
Девушка хотела что-то ответить и вдруг уставилась на Сергея. Нет, на что-то позади него. Снова просияла белозубой улыбкой и толкнула его в плечо: обернись, мол.
На свободном пятачке стояли трое: два постдока из отделения физиологии, один лысый, другой кудрявый, и… Кэтрин Хиггс? Не может быть.
На строгом и жестком человеке было платье шоколадного цвета, с лентой-поясом и широкой юбкой, обшитой по краям медными бусинами. Плоский офисный зачес пропал, голова Кэтрин была похожа на пламенную розу, на огненный шторм. И лицо переменилось. Нет, красавицей она не стала — никуда не делись короткий нос с раздвоенным кончиком, тонкие губы — но мужеподобным это лицо никто бы не назвал.
Сколько же времени она тратит каждое утро, чтобы прилизать волосы? Или наоборот, сколько времени она потратила сегодня, чтобы завить их и вздыбить? Сергей обдумал все, что знал о женских прическах, и решил, что возможно и то, и другое.
— Смотрите, смотрите! — Аруна дернула его за рукав.
Звуки скрипки взмыли к потолку, закружились по залу — конечно, скрипка тоже не настоящая, вон кто-то таскает «бегунок» по черной коробочке, но все как следует, отчаянно лихо и чуть-чуть фальшиво. Гитара подхватила ритм, и трое в пустом круге подпрыгнули на месте.
Сергей с удивлением услышал легкий перестук каблучков. Да, это туфельки доктора Хиггс, мужчины пляшут бесшумно. Она вытянулась в струнку, сжала руки крестом под грудью, будто мерзла — зато ноги, силы небесные…
Не то чтобы он впервые в жизни видел ирландский танец. Видал и отлаженную машинерию шоу-дэнса, и козлиный галоп после пятой кружки, когда танцующие сшибаются ногами и налетают на столы, и робкие аккуратные подскоки учеников школы танцев. Тут было другое. Эти трое танцевали неплохо, но ясно ощущалось, — более для своего удовольствия, нежели для зрительского. И вот чего, конечно, на Земле не увидишь — чтобы танцоры буквально реяли в воздухе, еле касаясь пола. (Ну, разве, может, на зеленых холмах в лунные ночи, или где там пляшут эльфы.) Высокие прыжки в конце такта были ощутимо более долгими, и скрипка замирала на долю секунды, ожидая, пока снова цокнет каблучок, — чтобы потом закружить с новой силой. Сергей понял, что бусины на подоле платья не были простым украшением: без них слабое лунное тяготение не справилось бы с требованиями приличий.
Я думал, ей лет сорок-пятьдесят. Ладно, тяготение пониженное, но темп… Парней возле нее просто не видно. Она что-то празднует, вдруг подумал Сергей. Ставлю месячное жалованье против чашки кофе, тут не просто любовь к танцам. Если бы она ТАК любила танцевать, сидела бы на Земле. Осанка, взгляд, поворот головы… К делу этого не подошьешь, но Кэтрин Хиггс очень счастлива.
Скрипка вывела последний стремительный росчерк, финальные ноты заглушило аплодисментами и воплями. Коллеги обступили доктора Хиггс и повели за столик. Аруна напевала мелодию танца и хлопала в ладоши, Эрвин угодливо предлагал начальству стакан с лимонной водой, и даже на бородатой физиономии Йозефа появилась улыбка. Сергей незаметно пристроился рядом.
— Кэтрин, а почему ты не работаешь руками, когда танцуешь? — Эрвин как бы невзначай положил свою руку на спинку стула начальницы — похоже, принципы спасовали перед привычками. — Это специально?
— Специально. Моим предкам, — она чуть задыхалась, — священники говорили, что делать движения руками во время танцев — распутство.
— А… э-э… делать движения ногами, вот вроде тех, что мы сейчас видели — это не распутство, по их мнению?
— Трудно ответить. Скорее всего, этого просто не смогли запретить.
По лицу Эрвина было видно, что данная идея сильно подействовала на его воображение.
— Все не так плохо. Любое ограничение стимулирует…
— Изобретательность?
— В том числе. И создает стиль.
Ирландский вечер продолжался, молодежь уже исполняла «Мика Магвайра» под тот же стрингборд и синтез-скрипку. Пели на нескольких языках одновременно.
— Майкл, а вам понравилось?
Сергей пару раз моргнул и прочистил горло.
— Доктор Хиггс… я в восхищении. — В такие минуты говорить женщинам правду не просто надо, а необходимо, и с максимальной экспрессией.
— Сейчас просто Кэтрин, — ответила начальник группы.
Джонни, вставай, давай вставай, чего ты там притих?
Видишь, это Мик Магвайр, он сестры твоей жених!
Есть у Магвайра деньги, и даже ферма есть,
Ты весь день отдыхал, вставай, нахал, дай Мику Магвайру сесть![1]
Любители ирландской культуры горланили громко и с чувством. Йозеф поднялся с места и вышел, показав рукой: мол, еще вернусь. Аруна, прихватив свой чай, снова направилась к столику со сластями, за ней пошел Эрвин с каким-то по счету бокалом пива. Уселся рядом, на взгляд Сергея — ближе, чем допустимо между просто друзьями. Коротко о чем-то спросил, уже совсем интимно приблизив губы к ушку. И где твои принципы, старый ты козел, мало того, что вы вместе работаете — она же тебе не по возрасту…
Кэтрин наблюдала за ним, явно забавляясь. За ту секунду, что он переглядывался с ней, диспозиция изменилась. Аруна выставила перед собой руку ладошкой вперед и сделала движение, будто толкает тяжелую створку двери. Эрвин неохотно восстановил приличную дистанцию. Кэтрин рассмеялась.
— Вы так беспокоитесь, Майкл! Для Эрвина это просто игра, что до Аруны, я не вижу причин за нее волноваться. Она умная девочка.
— Сколько ей лет?
— Не помню точно, — Кэтрин пожала плечами. — Двадцать четыре, может быть, двадцать пять, она только перед отлетом окончила университет. Это есть в ее личном деле.
— Извините, я не должен был спрашивать. Но я все никак не приду в себя. Никогда не считал женщин-ученых синими чулками («никогда — это примерно последние полчаса?»), но такого не мог и вообразить!.. Ваше здоровье.
Он отсалютовал ей бокалом, глядя прямо в глаза и улыбаясь. Ответная улыбка была скорее скептической, но свой бокал она тоже подняла. Надо же, доктор Хиггс не разучилась краснеть под мужским взглядом.
— Вы давно занимаетесь танцами?
— С детства, — коротко ответила она. — Майкл, а вы, собственно, кто? Я имею в виду, служба безопасности или научный шпионаж?
Сергей открыл рот, чтобы выразить изумление, но она остановила его презрительной гримаской.
— При заборе проб вы сделали три ошибки в первые же пять минут. Вы никогда раньше этим не занимались. Вы такой же инспектор биобезопасности, как я Джим Уотсон. А кроме того, вы говорите teep вместо tip, у вас примерно такое же произношение, как у Йозефа. Полагаю, вы скорее Михаил Коган, чем Майкл Коэн, или же вас зовут совсем по-другому.
Джонни, садись, давай садись, а то он стул займет!
Видишь, это Мик Магвайр, он последний идиот!
Не слушай его, Джонни, он пьяный раздолбай,
Никуда не ходи, сынок, сиди и стул ему не давай!
Дидигилон-дилон-дилон-дилон…
Кэтрин постукивала туфелькой в такт и без улыбки смотрела ему в лицо.
— Моя мама родилась в Москве, — не моргнув глазом ответил Сергей. — А что касается проб, я прошел инструктаж и делаю все так, как меня учили. Возможно, и неправильно, вам виднее.
— Неправильно — это сказано очень слабо, — тихо проговорила Кэтрин. — Вы не специалист.
— Вы рассказали об этом сотрудникам?
— Они сами не без глаз. Но я хочу знать, что происходит на самом деле.
— Конечно, у вас есть предположения, — с галантной улыбкой сказал Сергей. С одной стороны, сделать руководителя группы своим союзником — именно то, что ему сейчас нужно. С другой стороны, нельзя поручиться, что Умник — не она сама.
— Ну, тот, кто явился бы выведывать наши предварительные результаты, вероятно, лучше соображал бы, — безжалостно сказала Кэтрин. — Но нужно принять во внимание, что выбор кандидатур ограничен местным контингентом — до кого дотянулись и кого смогли устроить, того и заслали. Что в пользу другой версии — в вашем внедрении явно замешана администрация. Такая наглость более характерна для наших внутренних служб.
— Великолепно. И ваши дальнейшие действия?
— Если вы из безопасности без приставки «био», то писать жалобы бесполезно. Но, будьте уверены, я сумею от вас избавиться, и вы, лично вы, пожалеете, что взялись за это. В чем бы вы ни подозревали моих людей, это не может быть важнее нашей работы, зарубите на носу. Если же вы заняты научным шпионажем — я буду считать инцидент исчерпанным, если вы больше не появитесь в лаборатории. Я даже не спрашиваю, кто ваш заказчик. Просто передайте ему, чтобы в другой раз лучше готовился.
Известная нелюбовь яйцеголовых к безопасникам, желание отстоять сотрудников от малейшего нашего посягательства, нежелание уступить даже клочок своей территории. Или бравада непойманного преступника, старое доброе «я знаю, что ты знаешь, и ты знай, что я знаю»? В конце концов, Островски, можем ли мы со стопроцентной гарантией исключить сообщничество? Что если она знает о делах Умника и покровительствует этим делам? Умнику, раз уж он так умен, ничего не стоит вычислить ту, кто его не сдаст…