— Обычная цыганская метода, — оценил Комов. — Чужими руками жар загребать.
— Вообще-то, — протянул Григорянц, — их тоже понять можно. Когда у них звезда взорвалась, им кто-то помогал?
— Мы бы помогли, — уверенно сказал Славин.
— Девяносто пять процентов цивилизаций верхнего уровня развития, — заметил Горбовский, — гибнут от сидеральных технологий. Звёзды очень хрупкие... Руди, извини за отвлечение. Я твой отчёт читал, претензий нет. Так что ты сделал по теме Вандерхузе?
— Сделал то, что было в моих силах. Послал команду Бойцова. Под свою ответственность.
— Послал каким образом?
— На корабле. Я сначала думал, что на станции нет нуль-Т. Но когда корабль подошёл на два парсека, то пилоты поймали деформацию нейтринного поля. Просто дегебешники там всё блокировали. Тогда наши техники запитали внутреннюю сеть станции через нуль. Мы тоже кое-что умеем.
— Если мне не изменяет память, эта технология тоже не совсем наша, — прищурился Горбовский. — Подожди-ка, а как ты переслал людей, если ге-пе-пе-четырнадцать у Вандерхузе не поддерживался?
— Ну и вот они зашли, как и должны были... — как бы не услышав вопроса, продолжил Сикорски.
— Тихо все! — распорядился Горбовский. — Так, дайте-ка соображу... А-а-а. Понятно. Вы переслали людей по ОТП. Как мёртвый груз. В экранированной капсуле. Чем она была покрыта? Мезовещество? Абсолютный отражатель?
— Стасис-поле, — сказал Сикорски. — Отлично глушит детекторы.
— Вы понимаете, что подвергли опасности жизнь и здоровье людей? — осведомился Горбовский.
— Не было другого выхода. Только ломать станцию, — угрюмо признал очевидное Сикорски.
— Об этом мы с вами ещё поговорим, Руди, — пообещал Горбовский. — Какие инструкции получил Бойцов с командой?
— Обычные. Убить, голову в пакет. И немедленно переслать её на Землю.
— А зачем "герцог"? "Герцог"-то зачем?
— Извините, это личное. Я хотел, чтобы Целмс знал, кто именно его нашёл.
— Хм-хм. Теперь вы, небось, не рады... Арам Самвелович, дорогой, это вы занимались ментоскопированием убойной команды? Доложитесь.
— Да ничего такого нету, — пожал плечами Григорянц. — Они Вандерхузе видели. Обычный Вандерхузе. Только толще нашего. Кушал много, наверное. Хотели исполнить его, кибер их заплевал каким-то клеем. Всё как в мемуаре написано.
— Трёх мастеров субакса заплевал клеем один кибер? — не поверил Комов. — Может, нам заменить команду Бойцова киберами?
— Кибер не должен убивать людей, — покачал головой Григорянц. — Такое нельзя. Просто нельзя. Вы знаете.
— Допустим. Но это мастера субакса. Даже если учесть, что они только что из-под стасиса... Хотя да, вот это могло повлиять.
— Кибер очень быстрый, — добавил Григорянц. — Вандерхузе его под тряпкой держал. Пиф, паф, везде клей. Очень быстро застывает, — добавил он.
— Нагробили и проштрафились, — сделал вывод Горбовский. — Что-нибудь ещё интересное было?
— Да. Толик удивился сильно. Вандерхузе на него ругался по-собачьи. Откуда Вандерхузе собачий знает?
— По-собачьи? — снова не понял Горбовский.
— Он ему сказал... — лицо Григорянца исказила хищная гримаса, нижняя челюсть подалась вперёд, — пргрржуур, галрлаххёюп. Так голованы ругаются. "Глупый молодой пёс". "Маленький щенок, у которого в носу слизь". У них считается очень обидно.
— Dumkopf. Rotznase, — перевёл Сикорски. — Это он мне хотел передать. Чёртов ублюдок.
— Вандерхузе?
— Нет никакого Вандерхузе! Это Целмс! Целмс! — снова заорал Сикорски.
— Руди, держите себя в руках! — рявкнул Горбовский. — И как вы объясните, — продолжил он обычным голосом, — что люди Бойцова видели там именно Вандерхузе?
— Электронная маска, например, — сказал Сикорски. — Пластика лица. Экспресс-гипноз. Голограмма на месте человека. Мало ли что.
— Голограмму Толик увидел бы, — уверенно сказал Григорянц.
— П-позвольте... - неожиданно подал голос Завадский. — Уж если я здесь и, так сказать, участвую... А он точно сказал именно это? Ну вот именно такие... звуки?
Григорянц с удивлением посмотрел на архивариуса.
— Толик его так понял. Мы же смотрели ментограмму, а не запись голоса.
— Ага, понятно... Просто в мемуаре сказано "прогружур, галахуп". Я подумал, что на тагорянском...
Внезапно Горбовский зааплодировал — громко, демонстративно.
— Валентин Петрович! — сказал он, отхлопав. — Вы меня только что уели. Поставили на место. Морально уничтожили. Я забыл! Представляете? Я — забыл! А вы вспомнили. Ну конечно! Тьуйньийг нь бид упмлдсэн, зурхний баатульд! — торжественно продекламировал он. — Олохолуу дууддаг хувь зогсолтгуй!
— Да-да, вот я тоже об этом подумал. Харин ургац, ъг, — архивариус издал неприятный горловой звук, напоминающий подавленную икоту, — проыгружур гбдээ галлаххуб.
— Я так понимаю, это Теннисон на тагорянском? — поинтересовался Сикорски. — Тогда уж — галлакхуб. Ну да. Целмс родился на Тагоре, мог и так выпендриться.
— Переведите для меня, пожалуйста, — попросил Григорянц.
— Последняя строчка "Улисса" в классическом переводе на тагорянский, — пояснил Завадский. — To strive, to seek, to find, and not to yield. На общий переводят как "бороться, искать, найти и не уступать". Если переводить последнее слово обратно с тагорянского, там дополнительные значения. Что-то вроде "покинуть родной полип, но не согласиться на вытеснение в глубину своего выводка личинок". Слово старое, ещё до Великой Генетической...
— Стоп-стоп, — сказал Комов. — Мы, кажется, попадаем в классическую ловушку. Любое слово на каком-нибудь языке что-нибудь да значит. У меня другой вопрос. Остались какие-то материальные следы? Отпечатки пальцев на клею хотя бы? Кто этим занимался?
— Я, — сказал Григорянц. — Почти ничего. В двух местах на Толике немножко чужая кровь. Идентичная крови Якова Вандерхузе.
— Целмс где-то разжился, — буркнул Сикорски.
— Ну вот, Целмс у вас уже какой-то волшебник, — Горбовский страдальчески поморщился. — Теперь он уже и кровь подделывает.
— А что сложного? Вырастил кровяные тельца на обычной медицинской аппаратуре. Образец... достал откуда-нибудь.
— Все эти "откуда-нибудь" — уже за пределами рационального, — вынес вердикт Горбовский. — Похоже, у нашего Руди разыгралась паранойя.
— Можете считать меня параноиком, — набычился Сикорски. — А также шизофреником, дебилом и просто клиническим идиотом. Я это переживу. Я не прощу себе одного: если я недооценю опасность.
— И если в нашем доме вдруг завоняло серой... — выразительно продекламировал Григорянц.
Комов фыркнул. Остальные заулыбались.
— Да, именно, — спокойно сказал Сикорски. — И если в нашем доме вдруг завоняло серой, я просто не имею права пускаться в рассуждения о молекулярных флуктуациях. А вот почему вы так любите всё объяснять молекулярными флуктуациями?
— Вы — это кто? — нехорошим голосом сказал Комов.
— Вы все, — ощерился Сикорски. — Иногда кажется, что Целмс вам чем-то дорог.
— Так. Замолчали все, — распорядился Горбовский. — Рудольф, вы позволили себе лишнее. Ждём извинений.
— Прошу извинить за резкость, коллеги, — сказал Сикорски с таким выражением лица, будто ему хочется добавить "но только за это".
— Условно принимается. И ещё вопрос. Там же были галакты. Которые блокировали станцию и вели переговоры с Вандерхузе или кто там на станции сидел. Куда они подевались?
— Не знаю, — сказал Сикорски.
— А эти наши спасатели? Ребята из ГСП? Вы их проверяли?
— В первую очередь. Нет, это не агенты. Самые обычные придурки. В экваторию попали случайно. Направлялись на Бригантину, на слёт. Палатки ставить и песни петь. Про звёздочку лесную и как рёбра трещат в перегрузке, — добавил он с неожиданной злобой в голосе.
— Вот тоже, — сказал Комов. — Мне кто-нибудь объяснит, зачем лететь на Бригантину? Там что, нет нуль-Т?
— Нету, — с ещё большей злобой сказал Сикорски. — Это у них принципиально — добираться кораблём. И обязательно с отключёнными гравикомпенсаторами. Поэтому они туда и залетели. Не выдержали манёвра, включилась автоматика, вынесло их в левую экваторию. Дурачьё.
— Понятно. А вот куда пропали дегебешники — не очень понятно. Так что я на вашем месте это дурачьё проверил бы ещё раз. А их кораблик — дважды. Мне представляется, что на нём может обнаружиться интересная аппаратура... А также небесное тело... как оно там в мемуаре? "Напоминающее картофелину, но при этом лиловое". Поищите его и посмотрите, что у него внутри. Галакты любят апериодические тела со сложной орбитой. Во всяком случае, раньше любили, — задумчиво протянул он. — Ну и не помешало бы очень, очень тщательно исследовать мозги Бойцова, Серосовина и Олеся Котика. На предмет ментоскопического вмешательства. Потому что нам их передали именно эти славные парни. У которых были все возможности слазить им в мозги. И не факт, что этого не сделал ещё раньше Вандерхузе.
— И кто тут параноик? — Комов поднял выцветшую левую бровь.
— Вы хотите отправить меня разбираться со всем этим? Снова отрывая от срочных дел? — Горбовский посмотрел на него так, что Рудольф стушевался. — Хорошо, я понял, — сказал он. — Я отработаю эти версии.
— Просто отдайте соответствующие распоряжения и не мелите чепухи, — раздражённо откомментировал Горбовский. — Вот же себя накрутил! Да, маленькая деталь. Когда началась стрельба? До того, как Вандерхузе начал что-то выкрикивать? Или после?
— В мемуаре сказано, что эти слова включали кибера... — начал было Григорянц.
— Это как минимум две секунды, — сказал Славин. — За это время Толик может убить пятерых.
— Но в мемуаре...
— Вообще-то, — припомнил Горбовский, — в мемуаре это не сказано. Там сказано вот что: "Поэтому я пригнулся и заорал что есть мочи: "прогружур — галахуп!" Мне эти словечки дурацкие когда-то приснились, вот и запомнил. Зато такое случайно не выговоришь. И тут началось".
— Но как же он его включил? — не понял Славин.