С какой-то точки зрения это произведение можно было считать выдающимся. Хотя бы потому, что несло в себе черты трёх доселе неизвестных в Арканаре жанров: политического памфлета, готического романа и психологического триллера. Во всяком случае, на непривычных арканарцев брошюра произвела сильнейшее впечатление. Грамотные платили за экземпляр контрабандного чтива серебром. Некоторые, впрочем, отбивали деньги тем, что читали брошюру вслух неграмотным. Те распространяли историю дальше — по памяти, изукрашивая своими добавлениями. Город гудел, как улей.
Когда зловредное сочинение, наконец, доставили во дворец, Пиц Четвёртый чрезвычайно разгневался. Он самолично составил и подписал коронное оглашение "О непотребных писаниях и сочинениях, возбуждающих беспорядки", строго запрещающее хранение и распространение зловредной книжицы. Вот только огласить его не удалось: на документе не успели просохнуть чернила, когда пришли вести, что на королевской площади скапливается толпа. Король приказал дворцовой страже разогнать чернь, но поздно: народу было слишком много, к тому же в первые ряды выставили городских магистратов, цеховых мастеров и всяких уважаемых людей, которых выволокли из домов — а некоторых так даже вытряхнули из собственных постелей — и потащили на общий сбор. В такой ситуацией алебардами особенно не помашешь и арбалетами не постреляешь.
Через некоторое время на дворцовом крыльце образовался Его Величества личный мажордом, который осведомился, как они смеют поднимать бунт и что их на то сподвигло. Тут же из толпы высунулся огромный мужик и закричал во всю мощь, что они никакие не бунтовщики, а верные и преданные подданные Его Величества, а собрались они, чтобы спасти королевство от злодея и колдуна Юсмы, который прячется во дворце. Какового злодея они требуют выдать для праведного суда. Толпа оратора поддержала одобрительным воем и свистом.
И тут на том же крыльце появился сам дон Юсма. Который закричал, что ему надоели грязные сплетни, порочащие его честь, и что если уж его хотят судить, то он требует суда не человеческого, но божьего. И что вот прямо сейчас он готов сразиться с первым, кто назовёт его злодеем, на любом оружии или же голыми руками.
У него были шансы. Даже очень здоровый мужик из простонародья не устоял бы перед благородным доном, с детства обученным воинским искусствам. Однако Юсма просчитался в другом: его считали не просто преступником, а колдуном, способным на всякое. Никто не стал бы честно драться с колдуном. В Юсму полетели камни. Один — явно пущенный умелым пращником — пробил ему череп.
Разумеется, королевские войска прошерстили Арканар, как сито. Было схвачено около двухсот нищих, мошенников, разбойников, просто подозрительных субъектов. Половина из них под пытками призналась в убийстве благородного дона или хотя бы соучастии в этом преступлении. Все они были приговорены к квалифицированной казни второй степени. Последнее обстоятельство обратило на себя внимание знатоков: квалифицированная казнь первой степени (крайне жуткая процедура) предназначалась для преступников, посягнувших на короля или наследника трона, а за убийство благородного дона полагалась только третья степень. Вторая предназначалась разбойникам и душегубам, убившим многих, в том числе благородных. Так что вопрос о статусе покойника — был он всё-таки наследником престола или нет — так и остался открытым. Дело дополнительно запутвыалось тем, что казнь была непубличной, так что неизвестным осталось даже то, какой смертью умерли на самом деле все эти люди.
Ситуацию не прояснили и похороны: дома Юсму упокоили не на родине, в усыпальнице предков, а во дворце, в подземной усыпальнице для верных слуг и друзей короля. Что было большой честью, но не отвечало на вопрос, можно ли считать покойника законным сыном своего отца, или всё-таки бастардом. Зато прежний старший, потом средний, а теперь снова старший сын второго герцога Арканарского вступил во владение наследством.
Ну а соанская брошюра, наделавшая столько шума, была изъята у всех её владельцев — с более или менее тяжкими последствиями для таковых — и все обнаруженные экземпляры были торжественно сожжены на королевской площади. Засим последовало королевское запрещение отныне и впредь издавать, переписывать и распространять вредоносное сочинение.
Всё это нисколько не помешало свободной продаже "Ужасающего преступника и колдуна" — как и ряда других некода произведений — при Пице Шестом. Который, никоим образом не смея отменить решения предшественников, справедливо рассудил, что самого короля они касаться не могут, равно как и его верных слуг. Поэтому копии "Ужасающего преступника", выходящие из-под перьев королевских писцов и королевских же печатных досок, были легальными — что удваивало их цену.
Вот именно это самое сочинение и переводил с арканарского Антон, коротая время до прибытия в пункт назначения.
День 91
А солидно я вчера расписался! Хотя, с другой стороны, других-то дел нет. Ну как нет. На самом деле есть. Стирка, например. Кстати, хорошо ещё, что не хожу в модном-натуральном. А то и проблема глажения встала бы во весь рост. Хотя с натуральным и глаженье не всегда помогает. У Григорянца одно время был такой бзик — ходил в льняном пиджачке и таких же брючках. Спереди ничего, а сзади — будто корова жевала, как выражается Славин в таких случаях. Ну, Арам человек неглупый, отстегнул человеко-часов одной лаборатории и оделся в тагорянскую нитяную водоросль. Тряпки из неё и натуральные, и дышат, и не мнутся. Кстати, на Араме ничего так смотрится. А вот про Сикорски рассказывают, что у него даже носки из бронестекла. Кстати, очередная байка. То есть Руди, конечно, пижон, и выглядит странно, но у него пижонство не в ту сторону. Это он догудбайные американские вещи коллекционирует, которые из-подо льда выкапывают. Например, пиджачок у него — Маркс и Спенсер, две тысячи тридцать первый год Ʉ. Восстановленный, конечно. Но восстановлен буквально нитка в нитку. Смокинг, правда, современной работы, но тоже — полная копия классического образца, специально делали. Вот бабочка откуда — этого не знаю. Но тоже, наверное, какая-нибудь классика.
Пёс... расстроился я. Кстати, вот тоже странно: вспоминаю море, пляжи, женщин — и ничего, просто грусть такая светлая накатывает. А вот как подумаю про работу, про контору, про накладные всякие и проводки со складов, про Комова или того же Сикорски с его интригами — такая тоска за душу берёт, что просто выть хочется.
Провериться бы. То есть понятно, что у меня не всё в порядке. Всё в порядке у меня быть не может по определению. Но хочется знать, что именно. Где допустимые отклонения, а где уже за чертой. Но — эх, не на чем.
Лучше поработаю. Что у нас там на очереди?
Ну, всяких баек про Арканар я рассказал вроде бы достаточно. Хотя бы для того, чтобы понять: Пицы были людьми серьёзными, дельными. Понятно, что у них были свои шпионские сети, перекрывающиеся и захватывающие разные группы населения, от низов до верха. В таких условиях землянам надо было вести себя достаточно аккуратно. Они это, в общем, имели в виду, хотя — как потом выяснилось — противника всё-таки недооценивали.
Малышева высадили на старом континенте, в пустыне, в неделе ходьбы до ближайшего оазиса. Туда он добрался такой, как надо — обожжённый солнцем и шатающийся от голода. Он выдал себя за арканарца, ехавшего с караваном и случайно выжившего после разбойничьего налёта. И выжившего в пустыне буквально чудом — ему удалось поймать нескольких ящериц и змей и их съесть, выпив кровь и зажарив мясо на раскалённых солнцем камнях.
Недоверия его рассказ не вызвал. Караван действительно был, налёт тоже. Местные разбойники и в самом деле предпочитали свидетелей не оставлять. К тому же у пришедшего сохранилось немного серебра. Которого хватило, чтобы напиться, поесть и заплатить за место в караване, идущем на побережье. Там Антон нашёл работу писаря в купеческой лавке: купцу нужен был человек, знающий арканарский и владеющий счётом. Через три месяца дельный молодой человек убедил купца дать кредит, получил гильдейское свидетельство и развернул торговлю полотном, которая пошла очень успешно. А через полгода он уже рассчитался по кредиту, продал тому же купцу своё дело и приобрёл дорогое, по меркам Припроливья, оружие. После чего присоединился к группе наёмников, осуществлявшей охрану караванных путей, но бравшихся и за другие дела, вплоть до заказных убийств и захвата заложников.
Само собой, ролевую программу подготовили специалисты Института. Смысл был простой: отработка языковых навыков и привыкание к местным реалиям (достаточно тяжёлым и неприятным даже для подготовленного землянина), потом освоение местной экономической реальности (для человека с Земли — достаточно сложной и непонятной), и, наконец, развитие навыков обращения с оружием, а главное — способность его применять по людям. Так вот, Антон Малышев все три роли отработал отлично, а последнюю — просто блестяще. Хотя двое его товарищей сошли с дистанции именно на этой теме: не смогли применить оружие. Ну то есть ударить реальным мечом живого человека, чтобы его ранить, или, не дай пёс, убить. Антон с этой задачей справился блестяще. Настолько, что руководство встревожилось: слишком уж хорошо парень вжился в реалии. Малышева кто-то об этом информировал. Тот принял информацию к сведению и в дальнейшем вёл себя осторожно. В частности — смог поставить себя таким образом, чтобы иметь повод почаще махать мечами, не доводя при этом дело до смерти противника. Хотя об этом я ещё отдельно напишу.
После успешной годовой стажировки Антон приступил к выполнению основной миссии в роли Руматы Эсторского, необыкновенно богатого и родовитого имперского аристократа, вынужденно эмигрировавшего в Запроливье.
Разумеется, появление неизвестного отпрыска известного рода было делом совершенно невозможным. Благородный дон Румата существовал на самом деле. Человеком он был молодым, испорченным и при этом неумным. Такое сочетание качеств весьма закономерно привело его в фамильный склеп, где он и упокоился после недлинных и не особенно пышных похорон. Убили его, судя по всему, родственники — молодой дон примкнул не к той придворной партии и к тому же обходился семье слишком дорого. В этом не было ничего удивительного: к тому времени эсторская аристократия превратилась в клубок шипящих змей. Как и любое сообщество, вынужденное делить всё сокращающийся пирог.