Что произошло на самом деле. Барон Пампа действительно захватил отца Гамару и его людей, причём не на своей земле, а сделав вылазку на коронные территории. Одного этого было вполне достаточно, чтобы стать врагом Ордена, со всеми вытекающими последствиями. Далее, он удерживал его около десяти дней. Орденскую делегацию, явившуюся для переговоров об освобождении епископа, он задержал тоже — хотя вреда не причинил и обращался хорошо. Наконец, епископ был отпущен.
Дальнейшие события на посторонний взгляд выглядели странно. Никаких враждебных действий со стороны Ордена в отношении барона-самодура не последовало. Более того, по слухам — упоминаемым в очередном отчёте всё того же аккуратного Бунге — имел место сугубо неофициальный визит в Бау неких высокопоставленных лиц из орденской верхушки. Видимо, имели место какие-то переговоры.
Павел на очередной встрече попросил Антона, чтобы тот поинтересовался у своего друга-барона, что они там замышляют. Малышев обещал узнать. И буквально на следующий день уехал в Соан, чтобы ознакомиться с устройством тамошней академии. На поездку у него ушло три месяца, так что вопрос как-то сам собой снялся.
Что подумал по этому поводу Левин — понятно. Я бы то же самое подумал. Вопрос только в том, что именно Званцев показал почтенному епископу и о чём рассказал. Скорее всего, он рассказал или правду, или что-то очень близкое к ней. Всякие земные штучки, которые могли впечатлить епископа, у него, наверное, были. И, конечно, посулы. Посулить он мог вообще всё что угодно.
Поведение Антона тоже понятно. Отчим, видимо, не известил его о своих планах, чтобы пасынок не стал ему мешать. Ну или наоборот, помогать. Когда уже всё случилось, он каким-то образом объяснил ему своё поведение. Или, проще говоря, что-то наплёл. А может быть, к тому времени Малышев уже знал правду, или хотя бы часть правды. Уж больно резво он забегал, заметая следы.
Что было дальше — непонятно, информации не сохранилось. Но, похоже, контакты Званцева-Пампы с Орденом не просто продолжились, а перешли на постоянную основу.
Вступил ли Званцев в Орден? Левин не пришёл ни к какому определённому выводу. С одной стороны, вступление предполагало принятие орденских обетов — прежде всего безбрачия и отказа от имущества. Барон Пампа до самого последнего момента изображал из себя настоящего барона, со всеми вытекающими. С другой стороны, ситуация была исключительная: орденские получили уникальный шанс воспользоваться знаниями и возможностями другого мира, и тут они могли закрыть глаза на многое. Так что, скорее всего, ему присвоили какой-нибудь временный специальный статус, который позволял Званцеву отдавать приказы и распоряжения рядовым членам ордена, но не давал шансов на занятие настоящих властных позиций.
Интересно, когда они поняли, что Званцев — фанатик куда похлеше их самих? И что власть как таковая его не интересует совершенно?
День 109
Сегодня проснулся от головной боли. Принял половинку таблетки. Отпустило. То есть не отпустило, а оглушило, но не так сильно, как вчера. Писать не хотелось, есть тоже, а музыка после этих таблеток почему-то совершенно не воспринимается. Просто как какой-то шум бессмысленный. Пошёл мыться.
И во время мытья задумался, откуда у меня эта головная боль. Стал вспоминать, когда и как она началась — и совершенно чётко уловил, что от таких мыслей она у меня как бы увеличивается. Как бы, потому что таблетка саму боль глушит. Но какое-то неприятное напряжение — явно усиливается, да. Вот даже сейчас пишу, и чувствую: если бы не таблетка, у меня башка бы раскалывалась.
Ну сначала я опять подумал — может, я не живой и мою голову буравят? Нет, вроде не должно это так работать. Во всяком случае, судя по тому, что я про эти дела знаю. К тому же от самой этой мысли мне ни жарко, ни холодно. Там что-то другое. Я даже догадываюсь, что. Какая-то идея меня беспокоит. Причём она болезненная, и голова пытается её не думать. Ну как бы это объяснить? Вот есть камешек в ботинке. Он маленький, но, пёс его дери, мешается, а разуться и вытрясти его — времени нет. И ты стараешься как бы отогнать его в какое-то место, где он болтается, но ногу не ранит. Обычно в носок. И пока он там остаётся, можно идти нормально. Ну или почти нормально, потому что он всё время норовит обратно под стопу. Так и ходишь. Вот только камешек в конце концов можно вытряхнуть, а мысль — нет.
Пишу, и чувствую — в голове нехорошо. Лучше уж обратно в Арканар. Вот от этого у меня ничего не болит, проверено.
У меня какая проблема. Всё время приходится отвлекаться, рассказывать про то, про сё. А самого действия не вырисовывается. Даже не так. Оно как бы излагается кусками. Ну а что делать, если историю Ордена мы знаем, биографию Араты восстановить можем, а вот про то, что происходило между Званцевым и Малышевым, не осталось практически ничего? Остаётся гадать. Чем тот же Левин и занимался.
Что делал на Авроре Званцев — мы точно установить не можем. У нас есть только догадки. Про Малышева мы знаем больше, так как он был на виду, писал отчёты, он упоминался в отчётах других агентов, ну и так далее. Наконец, одним из источников является его сочинение, в целом фальшивое, но именно в этой части относительно адекватное, что подтверждается параллельными источниками.
В первое время пребывания при дворе Пица Шестого Антон-Румата занимался тем, что пытался внедрить какие-нибудь прогрессивные идеи в не очень широкие массы высшей аристократии и придворных интеллектуалов. Получалось у него это так себе. Самым большим его успехом стало внедрение при дворе нового предмета туалета — носового платка. Что касается собственно культуры, а также и науки, то все попытки как-то простимулировать её развитие натыкались на равнодушие светских людей и снобизм профессиональных интеллектуалов-книгочеев. Например, когда Антон пытался объяснить астроному Багиру Киссэнскому природу движущихся звёзд, тот вежливо выслушал, а потом сказал, что не стоит благородному дону утруждать себя размышлениями о столь сложных предметах. Примерно то же самое ему пришлось выслушать от придворного лейб-знахаря Таты, когда он попытался навести его на мысль о сущности системы кровообращения. Зато литератор Цурэн Правдивый, которому Малышев показал свой перевод "Гамлета", простодушно переписал часть текста и вставил его в свою высокопатриотическую трагедию "Злодейства герцога Ируканского, или Попранная добродетель". Это не помешало ему и дальше считать дона Румату профаном, ничего не смыслящем в истинном искусстве.
С книгочеями непридворными — с которыми Антон постарался тоже свести знакомство — всё получалось ещё хуже. Про Пэга Паршивого, оказавшегося наводчиком, я вроде как уже писал. Или история с отцом Кабани, о которой я, может, напишу подробнее. Было ещё несколько случаев аналогичного свойства, о которых Малышев упоминал в отчётах. Как правило, глухо и без подробностей. В общем, отношения с книгочеями как-то не складывались. Ровнёхонько до до начала репрессий дона Рэбы.
Начались они, надо сказать, ещё до организации "охранных отрядов". Фактически — почти сразу после организации Министерства охраны короны. Что и дало возможность Званцеву впоследствии утверждать, что дон Рэба одержим желанием истребить культуру как таковую, а Малышеву — повод в это поверить.
На самом деле ситуация была ровно та же, что и с "серыми ротами". Новой структуре нужно было на ком-то потренироваться. Начинать с уважаемых людей было ей не по чину, да и не по зубам. А вот придворные интеллектуалы были причастны к разным делам и много знали, но серьёзной защиты у них не было.
Начал дон Рэба с астрологов, конкретно — со знаменитого Багира Кэссенского. Который постоянно нуждался в деньгах. И потому, что любил комфорт, и потому, что астрономические инструменты стоили дорого. Поэтому он охотно брался за составление гороскопов, гадание по мерцанию звёзд, и прочее в том же духе — в первую очередь для нужд двора. Сам он во всё это не верил, заказчиков подобных предсказаний он презирал и считал идиотами, а себя полагал непревзойдённым гением. Это-то его и погубило.
Незадолго до учреждения Министерства к Багиру обратился министр финансов, дон Рата. Он заказал гороскоп одной серьёзной финансовой операции, конкретно — вложения немалой части королевских денег в соанскую морскую торговлю вдоль пролива.
Чтобы было понятно. Увеличение транспортной связности Арканара было стратегической линией династии. Причём если меридиональная дорожная сеть была, в общем, вполне достойной — тракты доходили до Красного Хребта — то в широтном направлении всё было гораздо хуже. Для побережья Арканара основной транспортной артерией оставался пролив — неуютный и небезопасный во всех смыслах, так как сильного военного флота у Арканара никогда не было.
Решений было три. Во-первых, вложиться в чью-то налаженную систему — например, соанскую. Во-вторых, усилить собственный флот, обеспечив купцов конвоями и т.п. Наконец, существовал проект рокадной дороги, параллельной побережью.
Стратегически правильным было бы третье решение. Дорога имела не только экономическое, но и военно-стратегическое значение. Однако сколько-нибудь масштабные инфраструктурные проекты в преддверии больших потрясений, запланированных Его Величеством, были крайне рискованными. К тому же столь масштабному строительству препятствовали положения Статута о дружеском согласии, фиксирующие "узуфруктный" характер королевских прав на полуостров — на что можно было, в общем-то, в текущих исторических условиях и плюнуть, но определённые проблемы оно всё-таки создавало.
Что касается усиления флота, то оно автоматически означало усиление позиций флотских, которым король не доверял от слова "совсем".
Но и вот так прямо отдаваться в руки соанцев ему тоже категорически не хотелось.
В таких случаях Его Величество обычно возлагал ответственность за принятие решения на кого-то другого, и здесь им оказался министр финансов.
Надо сказать, что дон Рата был весьма состоятельным человеком со скромными личными потребностями. Поэтому, в отличие от многих других высших чиновников, он заботился не столько о личном обогащении, сколько о репутации и влиянии. Конечно, деньги он брал, в том числе и у соанцав. Но серьёзные решения принимал сам, исходя из своих представлений о благе Арканара и правящей династии.