Однако у нас осталось всего восемнадцать «Биби» и «Зверей». Оба корабля связи, «Шляпные вешалки», погибли. Оставались еще шлюпки — «Дядя Сэм», «Звезды», «Полосы», несколько баллистических кораблей, пара-тройка буксиров, курьеров и других судов, не предназначенных для боя.
Нам пришлось отвести огромную зону памяти компьютера для всех известных сведений о «Левиафане» и его нынешнем положении. Джослин добавила туда же все записи наших камер, сделанные во время полета вокруг огромного корабля.
Вначале информация прибывала мощным потоком, но постепенно уменьшилась до размеров средней реки, превратилась в ручеек и исчезла.
Разумеется, штаб мог бы отправить нам в несколько раз больше данных, но даже полученной частью мы были почти не в состоянии распорядиться. Наши компьютеры были полны под завязку, данными заполнился каждый используемый байт памяти. Оставалось лишь немного места для данных, которые должны были поступать с кораблей — и только.
Все линии связи были переключены на компьютеры, и у нас не оказалось возможности поговорить с людьми на Камне. Тех из них, которых требовалось спасти, уже увозили медленные, не приспособленные для войны буксиры, кое-кто выбросился в космос в скафандрах — в надежде, что их поймают. Некоторым удалось спастись. Других так и не нашли.
На Камне осталось лишь несколько человек команды, ждущих смерти спутника. Из всего штаба я знал лишь Еву и Джорджа.
Мари и ее команду уже увезли с Камня на Вапаус, где им предстояло разгадать следующий ход гардианов. Мари-Франсуаза настояла, чтобы Джордж присоединился к ее команде. Он был лучшим источником информации по гардианам, и Мари не позволила ему остаться на спутнике и ждать смерти, которая разрешила бы все его сомнения.
Не помню, как я попрощался с Евой. Не припоминаю, что я сказал, сказал ли я что-нибудь вообще и ответили ли мне.
Все, что осталось у меня в памяти — ее лицо в последние минуты, когда видеокамеры показали нам тех, кто остался в штабе. Ева выглядела неимоверно усталой и изможденной, и в первый миг мне показалось, что на этом лице незачем искать отражение других чувств. Но я ошибся.
Приглядевшись, я увидел, что на нем отражается гнев, решительность, может, даже намек на азарт воина перед битвой. Ева не боялась — у нее не было ни времени, ни желания поддаваться страху. В этот момент первая ракета достигла цели, следом — вторая и третья, и те, кого мы только что видели на экране, погибли в пламени взрыва.
Камеры показали нам, как взрываются ракеты. Камень медленно распался на части. Несколько только что появившихся метеоритов угодили в Новую Финляндию, Куу и Вапаус, а потом все было кончено.
— Мак, с Вапауса сообщили, что ракета взорвалась точно в десяти километрах от посадочной зоны, — произнесла Джослин. — Нам ясно дают понять — убирайте штаб с Вапауса, или мы уничтожим его.
— И это наш козырь. «Левиафан», вероятно, считает, что мы врезались в Куу, — задумчиво отозвался я.
— Сомневаюсь, что они станут нас искать. Зачем им вообще направлять радары в нашу сторону? У нас есть явное преимущество. Мак. Информация на борту этого корабля — абсолютный, единственный и самый последний шанс наших выиграть войну. — Она помедлила. — И вы, сэр, командир этого корабля. Значит, судьба всех нас в ваших руках.
Все-таки я влип. Цепь командования распалась звено за звеном — Тейлор, Берман — и остановилась на мне.
Теперь все командование было передано мне. Мне одному. В мои руки. Я вдруг понял, что пристально разглядываю собственные руки, словно ожидая от них ответа, что делать, как спасти нас на этом последнем рубеже. Подняв руки, я на мгновение спрятал в них лицо, глубоко вздохнул и уставился на экраны, распрямив спину и постепенно овладевая собой. Какая-то часть моего существа наверняка знала, что я погибну. Это был не страх, а убеждение — слишком сильное, чтобы назвать его иначе, чем знанием, что я обречен.
Вместе с ним появилась решимость продолжать то, что было начато другими, как следует взяться за эту работу и преуспеть в ней, насколько это возможно. Патриотизм, верность клятве, даже инстинкт самосохранения — все эти слова на время превратились для меня в пустой звук. Все, к чему я стремился, — продолжать бой.
Где-то в глубине души я нашел секрет командования. Здесь, рассеянные в космосе, ждали мужчины и женщины, которые нуждались в руководстве. Обстоятельства сложились так, что принять на себя это руководство мог только я, и эхо множества настойчивых и неразличимых голосов побуждало меня сделать решительный шаг.
— Джослин, мы должны выиграть.
— Да.
— Это значит, что мы должны уничтожить ракетную систему и продержаться, пока нам не пришлют подкрепление.
— Верно. И это, в свою очередь, значит, что мы должны добраться до центра управления ракетной системой…
— …который находится в совершенно недоступном месте — на корабле размером с астероид. Надо пробраться на борт «Левиафана».
— А это весьма неприятная задача.
— Похоже, у меня появилась идея… но сначала надо поговорить с Мари-Франсуазой.
Среди переданных нам штабом программ была программа контроля секретных коммуникаций. Все сообщения посылались с помощью лазеров, и даже при этом они кодировались. Теоретически прочесть лазерное сообщение мог только тот, кому оно предназначалось, но теория слишком часто не оправдывала себя, а среди шпионов всегда находились умельцы. Мы действовали крайне осторожно — и за это я теперь был благодарен, как бы ни раздражала меня прежде замедленная и затрудненная связь. Если бы мы пользовались прямой радиосвязью, я никогда бы не осмелился связаться с Вапаусом, опасаясь, что таким образом помогу противнику обнаружить цель.
Но теперь мы были совершенно уверены, что не подвергаем опасности свою орбитальную базу. Когда мы связались с разведцентром, там как раз дежурила Мари-Франсуаза. На ее лице отразилось усталое удивление, едва она увидела, с кем говорит.
— Я думала, вы давно погибли.
Я чертыхнулся. Боевой дух наших сторонников меня не волновал, но мне бы хотелось унаследовать более информированную службу разведки. Затем я вспомнил, что Вапаус только что вышел из-за планеты и что в отсутствие спутников трансляции Мари-Франсуаза просто не могла знать о произошедшем за последние сорок пять минут.
— Мак, — начала она после паузы, — что нам теперь делать? Мы лишились командования. У нас остались истребители, но они почти бесполезны: я не решусь использовать это место в качестве командного центра. Нас моментально уничтожат.
— Мари, с Камня нам успели передать всю информацию штаба, — сообщила Джослин. — Теперь штаб — это мы.
Еле заметная искра надежды промелькнула в глазах Мари-Франсуазы.
— И у вас хватит данных? Хватит, чтобы разобраться во всем, что происходит?
— Да, — подтвердил я, сомневаясь в собственной правоте. Но тут же идея, осенившая меня не так давно, приобрела законченную форму. — Мари-Франсуаза, ты, должно быть, теперь знаешь «Левиафан» лучше, чем его капитан. Скажи, какой может быть максимальная относительная скорость входа «Левиафана» в атмосферу?
— К тому времени как они достигнут плотных слоев — не более пятисот пятидесяти — шестисот километров в час.
— На каком расстоянии от атмосферы корабль должен сбросить скорость? Назови расстояние и время.
— Подожди, дай подумать… если он будет следовать по оптимальной траектории, выполнит поворотный маневр, выровняет высоту… не менее ста километров и двадцать пять минут. Максимум — сто двадцать километров и тридцать минут.
— У тебя есть последние сведения о наших истребителях? Кажется, их оставалось восемнадцать.
— Правильно. Более новых сведений у меня нет.
— Отлично. А теперь я хочу кое-что рассказать — и тебе, и Джоз. Я задумал одну штуку, которая зависит от того, насколько быстро и слаженно мы будем действовать. Я хочу, чтобы все наши истребители отступили и вернулись к Вапаусу Планета скроет этот маневр от «Левиафана». Скажи, когда последний из истребителей сможет вернуться на базу? И сможет ли Вапаус принять их — все сразу?
— На последний вопрос я могу сразу же дать утвердительный ответ.
— Вот и хорошо. Сейчас работы хватит вам обеим. Я хочу сымитировать бой — в предположении, что вы обе будете знать, самые последние новости.
— Надо отдать приказ? — спросила Джослин.
— Пока — нет. И еще одно: Мари-Франсуаза, найди среди своих подчиненных людей, которым нечем заняться. Пусть разузнают о всех судах, которые способны совершить баллистическую посадку с людьми на борту — даже если потом не смогут взлететь. Сейчас главное — посадка. Затем сообщи мне, каким количеством людей мы можем пожертвовать для чрезвычайно опасного дела — имей в виду, учитывать надо только добровольцев, не брать обоих родителей, у которых есть дети, и тому подобное. Ты сможешь провернуть это побыстрее?
— Запросто. Но что ты задумал? Мне было бы легче действовать, зная о твоих планах.
— Ты узнаешь о них чуть позже, сначала помоги мне. Это необходимо. Займись делом, а потом вновь выходи на связь. Мне надо кое-что обдумать.
Я прервал связь и потянулся — даже невесомость не прогнала боль из мышц. Шесть «g» слишком повлияли на них. Усевшись поудобнее, я задумался.
Использование боевой тактики Евы было бы уважением памяти погибших, но не наилучшим выходом. Я размышлял о том, удастся ли мне придумать что-нибудь получше. И вот теперь я нашел выход.
Ева пыталась подавить сопротивление «Левиафана», даже не представляя себе, что будет делать потом. Она постоянно опасалась ввести в бой слишком большие силы, и в результате малочисленные отряды понесли огромные потери.
Таково было унаследованное мною положение. Мы имели единственное преимущество: у нас осталось больше пилотов. Каким бы огромным ни был «Левиафан», он не мог везти замену каждому из пилотов. Вместе с каждым разбитым кораблем погибал пилот. «Левиафан» вез не только воздушные, но и космические суда. Очевидно, для каждого типа судов предназначался особый отряд пилотов — нельзя ждать, чтобы один человек умел пилотировать и космические, и воздушные истребители.