Факел свободы — страница 17 из 133

Андерманцы знали достаточно, чтобы понимать, что КБР не та безобидно звучащая организация, за которую он себя выдавал, но, вероятно, не намного больше. КБР не очень активно действовал на территории андерманцев. Что касается хевенитов...

Трудно было быть уверенным, что они знали или не знали, хотя это не всегда было так. На самом деле было время, когда Республика Хевен была почти так же тесно связана с Беовульфом, как Мантикора, но это закончилось более ста сорока стандартных лет назад.

По большей части, беовульфиане были менее чем вне себя от радости, когда Хевен официально стал Народной республикой после Конституционного конвента 1750 года, но принятый в 1778 году закон о сохранении технического потенциала фактически поставил последний поцелуй смерти на некогда сердечных отношениях. Сделав преступлением стремление инженеров или специалистов эмигрировать из Народной республики по любой причине, Законодатели подтолкнули поклоняющееся меритократии общественное мнение Беовульфа за критическую точку.

НРХ ответила на громкую критику Беовульфа, начав энергичную антибеовульфскую пропагандистскую кампанию (средства общественной информации уже тогда были опытными в такой тактике), и отношения между двумя звездными нациями резко ухудшились.

Конечно, военное сотрудничество между НРХ и Беовульфом сокращалось задолго до 1778 года, но оно прекратилось полностью после принятия Законодателями ЗСТП. К этому времени беовульфиане были почти уверены, что регулярные вооруженные силы Республики Хевен считали корпус биологической разведки именно тем, за что он себя выдавал, а именно: гражданское подразделение, но которое, учитывая, что оно часто отправлялось в галактические эквиваленты криминогенных районов, было довольно жестким. Конечно, ничто по сравнению с реальными военными силами.

Но это, возможно, не относилось к государственной безопасности Хевена во времена режима Пьера-Сен-Жюста. А вопрос, сколько институциональных знаний госбезопасности было передано наследующему ей разведывательному подразделению - которое также было одним из ее палачей - оставался открытым.

Однако, вероятно, это не имело большого значения. Корпус биологической разведки Беовульфа никогда не проводил много времени в хевенитском пространстве.

Во-первых, потому, что это стало... невежливо после разрыва отношений между Хевеном и Беовульфом. А во-вторых, потому что для этого не было причин, учитывая давнее неприятие Хевеном генетического рабства. Что бы ни говорили о Законодателях - и, если уж на то пошло, о сумасшедших из Комитета общественного спасения - их оппозиция рабству осталась неизменной. Что касается самого Хью, и, несмотря на его личную склонность к Мантикоре, он всегда был готов до некоторой степени простить Хевену слабину в других областях, учитывая его агрессивное соблюдение Конвенции Червелла. Он был почти уверен, что большинство его товарищей в КБР также разделяют его мнение на этот счет, хотя некоторые представители других видов войск Беовульфа могут чувствовать себя несколько иначе.

Тем не менее, основную миссию корпуса биологической разведки лучше всего можно охарактеризовать как ведение секретной войны против "Рабсилы, Инкорпорейтед" и Мезы, что давало персоналу несколько иную точку зрения. В конце концов, у них была прагматичная, узко определенная цель - точка зрения, которую Хью был с радостью готов признать абсолютно без всяких извинений. Сохраняющаяся галактическая известность Беовульфа в области наук о жизни повлияла на все аспекты культуры беовульфиан, в том числе в военном деле, и это было особенно верно для КБР. Предполагая, что вы могли бы заставить какую-то из его боевых групп обсудить их деятельность - что маловероятно, по меньшей мере - они, наверное, сказали бы что-то о том, что человек стреляет в свою собаку, когда она становится бешеной.

Шли столетия, и большая часть галактики забыла или, по крайней мере, наполовину забыла, что люди, которые основали "Рабсилу, Инкорпорейтед", были беовульфианскими ренегатами. Но Беовульф никогда не забывал.

- О чем, во имя Божие, он думал? - пробормотал Араи.

Марти Гарнер усмехнулась.

- О каком Боге идет речь на этой неделе, Хью? Если это одна из наиболее архаичных иудейско-христианско-исламских разновидностей, к которым ты, кажется, проявил совершенно непонятный интерес в последнее время, то...

Она сделала паузу и посмотрела, ища содействия, на члена команды, находившегося слева от нее.

- Каково твое мнение, Харука? Я представляю, что этакий ветхозаветный маньяк - извините, этот "Маньяк" с большой буквы "м" - приказал бедному старому Майклу Пармли построить сумасшедшую станцию, чтобы продемонстрировать свое послушание.

Харука Такано - в других вооруженных силах он назывался бы офицером разведки подразделения - открыл глаза и спокойно посмотрел на огромный и странный парк развлечений, который продолжал разбухать на экране.

- Откуда мне знать? - пожаловался он. - У меня японское происхождение, если ты помнишь.

Гарнер и Араи одарили его взглядами, которые, мягко говоря, можно было назвать скептическими. Это было, пожалуй, не удивительно, учитывая голубые глаза Такано, очень темную кожу, черты лица, которые казались более южноазиатскими, чем все остальное - и полное отсутствие даже следов эпикантуса.

- Я имею в виду духовное происхождение, - уточнил Такано. - Я пожизненный и преданный приверженец беовульфианской ветви древнего синто.

Взоры его спутников остались скептическими.

- Это небольшое вероучение, - признался он.

- Для одного? - Это пришло от Марти Гарнер.

- Ну, да. Но дело в том, что я понятия не имею, что могло сказать или сделать какое-то ненормальное божество из Леванта. - Он неуклюже приподнялся, чтобы более внимательно всмотреться в экран. - Я имею в виду... посмотри на чертову штуку. Что это? Шесть километров в диаметре? Семь?

Заговорил четвертый человек на командной палубе корабля.

- Диаметр - бессмысленный термин. Эта структура не имеет ни малейшего сходства со сферой. Или любой рациональной геометрией.

Стефани Хенсон, как и Хью Араи, стояла на ногах, а не развалилась в кресле. Она показала пальцем на объект, который все они изучали на экране.

- Эта сумасшедшая конструкция не похожа ни на что, кроме галлюцинации.

- На самом деле, это неправда, - сказал Такано. - Когда Пармли строил станцию более полувека назад, он руководствовался некоторыми древними проектами. В эпоху до расселения эти места на Земле назывались Диснейленд и Кони-Айленд. Там от них не осталось ничего существенного, кроме археологических следов, но сохранилось большое количество изображений. Я потратил немного времени на их изучение.

Станция теперь заполняла большую часть экрана. Специалист по разведке поднялся на ноги и начал указывать на различные части сооружения.

- Эта штука, которая, кажется, петляет и мечется повсюду, то, что называется "американские горки". Конечно, как и любая часть станции, которая не содержится внутри прочного корпуса, она была адаптирована к условиям вакуума. И, по крайней мере, если я правильно интерпретировал некоторые отчеты по станции, которые я смог отследить, они включали ряд функций микрогравитации.

Он указал на одну-единственную часть огромного сооружения, имевшую простую геометрическую форму.

- Это называется "колесо обозрения". Не спрашивайте меня, к чему относится этот термин, потому что я понятия не имею.

- Но... что оно делает? - спросила Хенсон, нахмурившись. - Это своего рода приводной механизм?

- Это точно ничего не делает. Люди забираются в те герметизированные кабины, которые вы можете увидеть, и колесо запускается - так что большая часть названия имеет смысл, по крайней мере - и везет их через пространство. Я думаю, дело в том, чтобы дать людям наилучший обзор окрестностей. Которые, надо признать, довольно впечатляющи на орбите вокруг Аметы и столь близкой туманности Ямато.

- А это что? - спросила Гарнер, указывая на еще одну часть станции, к которой они приближались.

Такано поморщился.

- Это гротескно увеличенная и экстравагантная, абсурдная и нелепая - также приходят на ум термины "бессмысленная" и "смехотворная" - версия сооружения, которое было частью древнего "Диснейленда". Сооружение было очень причудливым воплощением примитивного укрепленного жилища, называемого "замком". Оно получило название "Страна фантазий". - Он указал на какой-то шпиль, возвышающийся над станцией. - Это называется "башня". Теоретически, это оборонительное сооружение.

Запищал коммуникатор, извещая о входящем сообщении. Араи скорчил свою собственную гримасу и выпрямился на кресле.

- Кстати, о пресловутом дьяволе, - сказал он. - Подожди... скажем, семь секунд, Марти, а затем ответь на вызов.

- Почему семь? - пожаловалась она. - Почему не пять или десять?

Араи прищелкнул языком.

- Пять слишком мало, десять слишком много - для неряшливой команды, вовлеченной в рискованное предприятие.

- Это заняло всего около семи секунд, - восхищенно сказал Такано.

Но Гарнер уже начала говорить. Однако она не потрудилась сделать какой-либо утихомиривающий жест. Несмотря на потрепанный и устаревший внешний вид, оборудование на командной палубе "Уробороса" было таким же, как на остальном корабле - продукт новейших беовульфианских технологий под невзрачной внешностью. Никто на другом конце системы связи не будет слышать или видеть что-то, кроме лица и голоса Марти Гарнер.

Ее ответ на сигнал, само собой разумеется, был бы потрясением для любой настоящей воинской части.

- Да. "Уроборос" здесь.

Лицо человека появилось на экране комма.

- Идентифицируйте себя и...

- Ой, прекрати нести чушь. Проверьте свои записи. Вы прекрасно знаете, кто мы такие.

Человек на другом конце пробормотал что-то, что было, вероятно, ругательством. Затем он сказал:

- Подожди. Мы свяжемся с вами.

Экран погас. Предположительно, он консультировался с кем-то, кто был главным. На самом деле, на станции Пармли не было никаких записей об "Уроборосе" - по той простой причине, что корабль никогда не прибывал сюда раньше. Но команда Араи посудила, что беспорядочная и нестабильная манера, с которой использующие станцию работорговцы эксплуатировали обслуживающий персонал, насколько можно было вообще применять этот термин, означала, что отсутствие записей просто будет объяснено нынешними надзирателями за операциями как результат небрежности со стороны их предшественников.