>.
<Именно к этим> святым и пророкам буддисты обращают свои обеты и почтение, возводят башни, которые противостоят разрушению веков. В них погребали они этих <легендарных> святых или же хранили части их: зуб, руку, ногу или несколько волосков Будды.
Развалины громадного здания видны вокруг<метрах в ста от> башни, которое, кажется, принадлежало браманиченским жрецам, т.к. неподалёку находится пагода, посвящённая Шиве. Эта пагода <в окрестностях Бенареса> считается самою священною из всех пагод<храмов> в окрестности<стране>.
Кирпичи, которые находили в мусоре<большом количестве при раскопках> вокруг башни [Сарнатх], не оставили сомнения в том, что она принадлежала буддистам, потому что на каждом из них видно оттиснутое изображение Будды в его обычной сидящей позе, с руками, положенными на колена…
Почти по всей Азии встречаются подобные развалины, которые свидетельствуют, как <необычайно широко> был распространён буддизм в далёкие века.
И действительно, примитивная религия Будды, допускающая лишь одно божество, отвергающая принцип каст и неравноправия, воздающая каждому по его заслугам, конечно, должна была привлечь к себе всех пасынков старого индусского строя — париев и рабов.
<Не будет заблуждением считать, что все реформы античности совершались под эгидой религии лишь потому, что это было велением времени, но в каждом религиозном движении мы имеем дело с настоящей социальной революцией.>
В браманический мир Будда вторгся, уничтожая рабство и проповедуя личную независимость, [и именно] ему принадлежит символ<известное изречение>: «Каждому по его заслугам». <Погасив в крови эту религиозную революцию, брамины, как люди умелые, открыли для Будды свой Олимп и сделали его воплощением Вишну.> Теперь во всей Индии не найти ни одного буддиста…
<Вот так, в изучении древних руин — красноречивого урока прошлого — быстро пролетело время, проведённое мною в древнем Каши. Ничто так не наводит на мечты и меланхолию, как уединение, царящее вокруг этих зданий, куда когда-то устремлялись тысячи верующих, где священники совершали богослужения со всей пышностью этого азиатского культа, о котором никакая европейская торжественность не может дать ни малейшего представления, и где теперь лишь убежища для шакалов и гиен, которых можно видеть выходящими стадами из этих пустынных мест на рассвете…>
На возвратном пути в Бенарес мы встретились с небольшим гвардейским кавалерийским отрядом <сикхов>. Видя всадников, гарцующих на горячих конях, можно подумать, что в Индии ещё осталось что-то от её былого блеска. Но увы! Здесь то же, что и в остатках великолепных произведениях архитектуры, где снаружи всё прекрасно сохранилось, а внутри мерзость запустения<картина самой ужасающей ветхости>. Целый полк сипаев не устоит перед ротой европейских солдат. Англичане хотели заставить нас принять всерьёз их туземную армию, но это ни что иное, как размалёванная декорация, и вряд ли эти солдаты смогут оказать сопротивление русским, если те явятся через равнины Афганистана, чтобы покорить себе Индию.
Англия выставит вперёд [все] свои европейские войска, и судьба Индустана будет решена в две-три битвы. Если англичане потерпят поражение, то им останется сейчас же покинуть страну, так как они не могут надеяться на туземные войска, которые, увидев неудачу своих властителей, тотчас же перейдут на сторону завоевателей и безжалостно перережут горло тем, кому повиновались ещё вчера.
Не говоря уже о том, что вообще восточный характер изменчив, и что Индия находится под игом уже много веков, ещё приходится считаться с тем, что Англию и англичан так сильно ненавидят в Индии от мыса Коморин до подножия Гималаев и берегов Инда, что если случится какой-нибудь европейской державе одержать над англичанами верх, то в Индии не протянется ни одна рука, чтобы поддержать их.
Да!.. Если бы я имел счастье направлять русскую политику, то в Константинополь я явился бы через Индию.
Вернувшись в Бенарес, я приказал Амуду готовиться к отъезду, так как меня охватывало нетерпение раскинуть мою палатку в диких областях, где берёт свой исток Годавари неподалёку от руин Эллоры, таинственное происхождение которых скрыто от нас в тумане веков.
Часть вторая [ЖЕНСКИЕ ЧАРЫ]
[Потомок махратских раджей] — [Британское владычество в Индии] — Причины восстания <сипаев> в 1857 году — Ужасные зверства — Что такое английская месть — Женщины Бенгалии — Визит в гарем Пейхвы — [Рассказ англичанки — Любовь баядерки — Страсть индийской принцессы] Отъезд в Аурангабад
Что меня поразило в Бенаресе, этом древнем святилище чистых браманических верований, это влияние мусульманства на некоторые нравы и обычаи индусов, самых упорных противников всякой чужеземной идеи.
Что касается религиозных вопросов, то между ними остаётся та же граница, что и раньше. Обе расы с отвращением оттолкнули бы всякую мысль о смешанных браках, не стали бы ни носить одинаковые материи, ни есть общих кушаний, ни сели бы вместе обедать за один стол, и ещё, может быть, в течение многих веков они не будут переступать порог один другого.
А потому большая часть домов в Бенаресе походит на крепости, и построены дома так, чтобы уничтожить всякую возможность увидеть с улицы в окне женщину, а также и ей не позволить выглянуть в окно на улицу.
Высокие стены окружают дворы и сады, откуда бедные затворницы могут видеть только голубое небо.
Иногда им разрешается, но и то только после заката солнца, выходить на высокие террасы, где они могут подышать свежим воздухом.
Нельзя себе представить, в каком неведении держат этих очаровательных созданий. Со мною было странное приключение: благодаря счастливому стечению обстоятельств мне удалось посетить гарем Пейхвы. Из моих разговоров с прелестными затворницами можно заключить, как они детски наивны и какое представление имеют о внешней жизни.
Однажды утром, когда я уже заканчивал приготовления к отъезду, Амуду доложил мне, что меня пришёл навестить Пейхва. Потомок древних махратских раджей, он был очень умён и жаждал узнать как можно больше о Европе. Не проходило дня, чтобы он не зашёл ко мне поговорить час, другой.
Я воспользовался этим визитом, чтобы поблагодарить за любезное гостеприимство, и предложил ему несколько подарков, которые просил принять от меня на память.
Глаза Рам-Кондор-Пейхвы заблестели, как у ребёнка, когда между прочими предметами я передал ему прекрасный револьвер американской системы, украшенный золотом и платиной, он так был доволен, что предложил мне потребовать от него, что угодно.
Это обычный ответ индуса каждый раз, как вы делаете ему подарок.
Похвалить какую-нибудь вещь — это значит получить её сейчас же в подарок.
Стоит вам сказать: «Чудная лошадь!.. Прелестная жемчужина!.. Прекрасный алмаз!..» — и не успеете окончить фразы как услышите: «Пользуйтесь ими, так как отныне они ваши».
Но принять этот подарок, значит показать недостаток воспитания.
По обычаю я ответил Пейхве, что мне ничего не нужно, что воспоминание о чисто царском гостеприимстве не изгладится в моём сердце. Но Пейхва настаивал, и очень упорно. Я со своей стороны продолжал отказываться.
— Благодарю тебя, Пейхва, — отвечал я, — уверяю тебя, что мне ничего не надо.
Но Пейхва заупрямился, он вбил себе в голову сделать мне приятное и категорически отказывался от моих подарков, если я не пожелаю чего-нибудь для себя.
— Какова бы ни была твоя просьба, она заранее исполнена, — наконец, заявил он.
— Берегись, не бери на себя так много, — ответил я.
— Не бойся, — горделиво ответил раджа, — правда, англичане лишили Пейхву трона, но это ещё не значит, что он пал так низко, что слово его стоит не более слова раба.
— Хорошо, раз ты этого требуешь, я скажу, чего мне хочется больше всего в эту минуту, но пеняй на себя, если моё желание окажется невыполнимым.
— Я слушаю тебя.
— Мне хотелось бы прежде, чем покинуть Бенарес, побывать в каком-нибудь гареме.
— Это невозможно!
— Разве я не говорил этого?
— Почему выбрал ты то, что по нашим нравам и обычаям совершенно невозможно?
— Потому что это единственное, чего я хочу в настоящую минуту.
Пейха подумал несколько минут, потом просто сказал:
— Хорошо… Ты увидишь гарем, но ты должен будешь переодеться, чтобы скрыть твою национальность и твой пол.
— Я сделаю всё, что ты хочешь.
— Я могу выдать тебя за мусульманскую торговку, но ты не должен поднимать вуали.
— Эта мысль неудачна, Пейхва.
— Но почему же?
— Я слишком плохо говорю по-бенгальски, так что не будет никакой иллюзии.
— Но кто же заставляет тебя говорить?
— Тогда мой визит в гарем не имеет смысла. Мне совсем не интересно смотреть на женщин, которые никогда не переступали порога своего дома, раззолоченной тюрьмы, куда их запирает ревность мужа; мне интересно поговорить с ними и узнать, какое понятие имеют они о внешнем мире, которого никогда не видали.
— Я тебя понимаю. В таком случае, я выдам тебя за доктора, местри, единственного мужчину, которого мы имеем право вводить в наши гинекеи, и я припоминаю, доктор-англичанин бывал несколько раз во дворце у раджи Аудского. Я предупрежу моих жён о твоём приходе, под предлогом осмотра детей. Осматривая ты можешь поговорить с их матерями. Салям, я зайду вечером.
Когда Рам-Кондор удалился, я облокотился на край террасы и залюбовался полным величия видом, расстилавшимся у моих ног. Против меня величавый Ганг, залитый солнцем, сверкает, как золото, а вокруг дома, дворцы, храмы, пагоды и кружевные минареты мечети Аурензеба сверкают белизной, вырисовываясь на лазурном небе… дивная, незабвенная картина!
Вдали, на военном поле, на том самом, где в 1857 году англичане опозорили себя ужасной бойней, гарцует кавалерийский полк. И ещё до сих пор это поле зовётся