Базары переполнены мясом, птицей и дичью. Я купил целую клетку, наполненную живыми курами, индейками, куропатками, утками и индийскими фазанами. Все они сидели в разных отделениях.
На лотках у продавцов лежали груды прекрасной рыбы из Ганга, и, странная вещь, я встретил там многих английских фермеров, устроившихся, как в родной стране. Они делают сыр и масло, откармливают свиней, которых превращают в копчёное сало и в очень аппетитную йоркскую ветчину. Но несмотря на её привлекательный внешний вид, я не решился купить эту ветчину, предпочитая ей привозную из Англии — всё-таки опасно есть свинину, взращённую под тропиками.
<В городе есть прекрасный театр и хорошо организованный клуб; я провел несколько часов в последнем заведении, которое посещают только офицеры и чиновники государственной службы, и нашёл там всё тот же неизменный комфорт, который англичане приносят с собой повсюду с постоянством, свидетельствующим скорее об их национальной гордости и преданности привычкам, чем об их уме. В самом деле, ведь ясно, что огромные куски изысканной говядины с морем алкогольного светлого эля, и это постоянное злоупотребление бренди (соотносится коньяку), а также их преувеличенная мания к содовой, кларету и виски не очень подходят для всепоглощающего климата Индии; и что такой режим, едва выносимый под туманным небом Англии. становится тем же самоубийством на экваторе и в тропиках.
Природа, гораздо более умная, чем англичане — как видно, ребята не вполне убеждены в этом — дала каждому климату продукты, необходимые для питания людей, в нём живущих: фрукты, овощи, зерно, а также чистую воду для питья и мало мяса (или совсем без него) на экваторе и в тропиках; мяса же и вина щедро — только в холодном климате. Но пойдите-ка и убедите англичанина, что он убивает себя, объедаясь говядиной и [упиваясь] бренди при сорокаградусной жаре; этот человек ответит на вашу попытку той холодной, тщеславной, надменной улыбкой, которую носят все добрые англичане на континенте, как все они носят одни и те же перчатки, одну и ту же куртку, одну и ту же сумку, одну и ту же подзорную трубу — все, от члена парламента до торговца ножами из Бирмингема…>
Мы простояли лагерем у Канпура два дня, но так как не оказалось ничего особенно любопытного для осмотра, то я подал сигнал к отправлению в Агру, до которой было около десяти дней пути. На другой день <после отбытия> мы достигли левого берега Джумны [(Ямуны)], самого большого притока Ганга. Вечером мы расположились на небольшой площадке, окружённой кустарником; я уже давно заметил на песке следы тигра, и мне хотелось поместить мой маленький караван так, чтобы ему не грозили какие-нибудь неприятные сюрпризы, <которые могли быть скрыты в кустах и густых зарослях кактусов и гуаявы>. И я хорошо сделал, так как рёв диких зверей стал беспокоить моих быков.
<Я спал, как говорят в просторечии, вполглаза, лежа в моей фуре, положив руку на оружие; небольшой костёр рядом, поддерживаемый Тчи-Нага, отбрасывал мерцающие отблески на предметы вокруг, что придавало им фантастический вид.
Утренняя свежесть начала охватывать мои члены,> веки мои отяжелели, и по всем признакам ночь обещала пройти спокойно… как вдруг раздался выстрел метрах в пятидесяти от меня. По короткому серебристому звуку я узнал карабин Амуду.
В одно мгновенье я вскочил и выпрыгнул из фуры.
— Берегись, господин! — крикнул мне Амуду. — Берегись, это тигр, и он лишь ранен!
Тчи-Нага бежал за мной с большим факелом в руках.
Эта предосторожность моего верного бохи спасла, быть может, мне жизнь.
В трёх метрах от меня, я заметил тёмную массу, которая, видимо, с трудом приближалась ко мне, я вскинул ружье к плечу и выстрелил, масса эта покачнулась и осталась неподвижной. Мы могли теперь безбоязненно приблизиться к ней.
Перед нами лежал громадный королевский тигр, но в таком виде, что сразу стало видно, что нам не придётся воспользоваться его шкурой, Амуду выстрелил ему в спину и разрывная пуля изуродовала её, моя же попала тигру прямо в грудь и сделала его неузнаваемым.
Эти разрывные пули ужасны; как защита, они прекрасны, так как животное погибает почти сразу, но зато на трофей в виде его шкуры надежда плоха.
Я побранил Амуду за то, что он неосторожно удалился от лагеря и пошёл бродить ночью между кустарником. Бедный малый клялся, что это в последний раз, но я не очень-то поверил его клятвам, так как слышал их уже сотни раз; как только мой чернокожий попадал в лес или в джунгли, то его дикие инстинкты бывшего охотника нубийских пустынь брали верх, и искушение было так велико, что никто не мог удержать его — первое рыкание в лесу заставляло его забывать всё на свете и бежать навстречу опасности.
Всю свою молодость он провёл с отцом-проводником караванов, идущих из Египта в Нубию, Абиссинию, Судан и Дарфур, и относительно спокойная жизнь у меня не заглушила его любовь к приключениям.
До конца путешествия нас больше никто не беспокоил, потому что я принимал все меры, чтобы наш маленький караван становился на ночь подальше от мест, посещаемых хищными животными.
Как я и предполагал, в Агру мы прибыли на десятый день нашего отъезда из Канпура.
Восточный берег Джумны в Агре покрыт обширными роскошными садами, лимонными деревьями и виноградом, и всё это изобилует восхитительными фруктами, воздух там освежается многочисленными фонтанами, а пышные мраморные павильоны, разбросанные в рощицах, как бы приглашают к отдыху тех, кто любит эту ленивую и праздную жизнь, которая составляет счастье Востока.
Я решил пробыть в Агре пять-шесть дней и без стеснения разбил свой лагерь в [парке] Чахар-багх [(перс., «четыре сада»)], очаровательном приюте раджи<одном из самых восхитительных мест отдыха раджей страны>.
По мере того, как мы продвигались по величественным аллеям этого парка, мне казалось, что я вижу наяву те дивные сказочные картины, которые возникли в воображении арабских сказочников, давших нам «Тысячу и одну ночь». <Нет ничего более завораживающего, чем вид, который внезапно предстал перед моим взором из павильона Чахар-багха, построенного напротив Агры, на своеобразном небольшом мысе с видом на реку.>
Из павильона Ягары перед моими очарованными глазами раскинулся чудесный вид.
Джумна катит свои воды по каменистому дну, а её песчаные берега кишат весёлым пернатым населением. Чайки-рыболовы подхватывают на лету серебристых рыбок. В ветвях деревьев, спускающихся к самой воде, воркуют зелёные голуби и пронзительно перекликаются ара с желтыми шейками.
На противоположном берегу красивейший город Индии Агра глядится в воду своими роскошными зданиями. Мраморный дворец Шах-Джахана, построенный у самой воды, отражает в ней свои восхитительные башенки, свои террасы и колоннады.
Дальше — стены бастионов и массивные ворота крепости, увенчанные сверкающими куполами мечетей, полуприкрытых пышной растительностью баобабов, тополей и тамариндов, обширная и величественная перспектива башен, дворцов, садов и густых рощиц заканчивается высокими минаретами и величественным куполом Тадж-Махала. Я не знаю более красивой и блестящей панорамы, как вид Агры в тот момент, когда восходящее солнце заливает его волнами пурпура и золота.
Вдали, на пустынной равнине, виднеется мавзолей Ахмеда-Дулах, который я посетил на другой же день <после своего приезда>. Это здание является лучшим образцом могольской архитектуры.
Знаменитая Нур-Махал [(жена падишаха Джахангира, отца Шах-Джахана)] воздвигла его в память своего отца; сначала она хотела поставить мавзолей из массивного серебра, но её уговорили поставить мраморный, чтобы дурные люди не покусились на него. В сравнении с другими надмогильными памятниками этот может показаться небольшим, но он удивительно красив и изящен, и мельчайшие подробности поражают своей художественностью. Он состоит из центральной залы с восьмигранными покоями по углам и заканчивается куполом с четырьмя ажурными минаретами.
Всё здание сплошь покрыто мраморным трельяжем<резным решётчатым узором>, украшено мозаичными цветами и листьями дивной работы. К несчастью, этот удивительный мавзолей, который англичане не трудятся поддерживать, начинает уже поддаваться разрушительному времени. Стены окружающего его сада потрескались, заброшенные площадки<клумбы> заросли травою, а когда я проник внутрь мавзолея, то увидал там стадо мирно пасущихся коров.
<Красоту и прежний простор города Агры можно вообразить, глядя на многочисленные руины, лежащих по обе стороны Джумны. Обширная территория, покрытая старыми зданиями, остатки стен, погребённые под вьющимися растениями и зеленью, до сих пор свидетельствуют о былом величии этого древнего города>
Жаль смотреть на состояние запустения, в котором находится очаровательная мечеть Джама-Масджид. Возможно, это происходит из-за того, что она <одиноко стоит> в стороне, и даже не все путешественники дают себе труд проникнуть внутрь её. Она стоит против <Делийских> ворот Дели и крепости того же названия и занимает огромное пространство, живописно заросшее зеленью и покрытое руинами на протяжении нескольких миль до остатков старой стены, некогда окружавшей город.
Архитектура этой мечети полна величия и благородства, стены покоятся на могучих сводах, по углам возвышаются восьмигранные башни. Над высоким порталом, ведущим внутрь, возвышаются два минарета, самая внутренность мечети очень проста, но вместе с тем грандиозна.
<Мусульманская религия отвергает всякое внешнее украшательство культовых сооружений, так что мечеть не покрыта теми цветочными орнаментами, теми арабесками, которыми Моголы, подражая покорённым ими индусам, щедро одаривали свои дворцы и гробницы. Эта мечеть до сих пор находится в хорошем состоянии.>
<Делийские> ворота и крепость являются прекрасно сохранившимся образцом прежних укреплений в Индии. Конечно, при нынешних пушках, защитить эту цитадель было бы трудно, но в своё время она была неуязвима. Её высокие и широкие стены из шлифованного гранита, её величественные башни переносят вас в век феодализма; гордый символ Моголов, золотой полумесяц, ещё сверкает на вершине купола. К счастью для искусства и