Между такими аскетами мне указали одного, прибывшего за несколько месяцев перед тем с мыса Коморин. Он сидел между двумя кострами и уже достиг почти полной нечувствительности.
Велико было моё удивление, когда я заметил знакомый широкий рубец на его лбу — неужели это мой факир из Тривандерама? Я приблизился к нему и на звучном языке юга, который он так любил, спросил его, помнит ли он франки из Бенареса.
Точно молния сверкнула в полупотухший глазах, и дрогнувшие губы чуть слышно прошептали те два слова, которые были написаны светящимися буквами в наш последний сеанс:
«Дивьявапур гатва»
(«Я принял флюидическое тело»)…
Это было всё, что мне удалось добиться от Кавиндасами.
Окрестные жители, поражённые его страшной худобой и видом скелета, звали его Карли-сава, т.е. живой мертвец Карли.
Так кончают индусские медиумы, медленно доводящие себя до полного отупения и почти до идиотизма.
<Проезжая через Бонделькунд, Кандейч и Берар, провинции, где старые браманические обычаи сохранились почти в чистоте от всякого внешнего влияния, у меня ещё будет возможность снова увидеть вблизи некоторых факиров пагод, поэтому я подожду, прежде чем выносить окончательное суждение о них.>
Как говорят брамины, все эти чудеса и явления есть не что иное, как доказательства существования Питри, то есть, душ предков, которые ими пользуются для сношений с людьми.
Смеяться над этим верованием не следует, т.к. все религии, а в особенности христианство, признают существование посредников между людьми и высшими мирами. У каждой свои и имена их — питри, дэва, ангелы, святые, дивы, духи… И как индусы верят в огненные руки и явления духов, так и верующие христиане верят в огненные языки апостолов, явления святых и во все чудеса своей религии.
Единственная разница в том, что в Индии каждый волен творить чудеса, между тем, как в Европе полицейский комиссар непременно сунет свой нос и начнёт разбирать в чём дело… <т.е. для всего необычного необходимо выбирать отдалённые места, где чудесные явления могут быть явлены до вмешательства властей…>
После отъезда факира я решил осмотреть подробнее Бенарес и начал осмотр с самого старинного памятника священного города, а именно с мечети Аурензеба, которую этот победитель возвёл на развалинах индусской пагоды, чтобы унизить гордость побеждённых.
Аурензеб был самым замечательным из всех властителей, царствовавших в Индии, — это была странная смесь пороков и величия, жестокости и справедливости. В памяти индусов он оставил такие глубокие следы, что и до сих пор они его зовут не иначе, как великий император. И действительно это интересная личность в истории не только Индии, но и всего мира.
Чтобы достигнуть трона, он зарезал своих двух старших братьев Дару и Худжа, и, свергнув родного отца Шах-Джахана, посадил его в крепость.
Несколько анекдотов выкажут более ясно характер Аурензеба и нравы индусских дворов, нежели мои личные заключения.
Старый государь Шах-Джахан скончался на восьмом году после потери своего трона, и надо сказать, что Аурензеб обращался с узником с почётом и уважением, должными бывшему монарху.
Однажды он посватался к дочери своего брата Дара для своего сына Акбара, в надежде, что этот союз соединит вновь две семьи, но Шах-Джахан и его приближённые сочли это за оскорбление.
Свергнутый император ответил, что наглость узурпатора может равняться лишь его преступлениям, а молодая принцесса, вооружившись кинжалом, заявила, что предпочитает лучше тысячу раз умереть, нежели выйти за сына убийцы своего отца.
Всё это, конечно, было передано Аурензебу, который не подал вида, что он недоволен и, по-видимому, покинул этот проект.
В другой раз он попросил у бывшего императора некоторые из драгоценностей, которые, по его мнению, должны были стать украшением его трона. Шах-Джахан ответил, что он велит разбить их молотком, если только попробуют взять их у него силой.
— Пусть же он хранит их, — ответил новый император, — и передайте ему, что он может взять хоть все мои бриллианты.
Старый властитель был тронут этой скромностью и послал почти все драгоценности, которые у него просили, и приложил к ним письмо, в котором говорил: «Возьми эти драгоценности, носи их с достоинством и постарайся заставить твою семью забыть о некоторых из её бед».
Читая это письмо, Аурензеб прослезился, и, можно верить, что эти слезы были искренни.
Своим почтением, сдержанностью, вниманием к советам, за которыми он обращался к отцу, он заставил того, если не извинить его, то во всяком случае изменить своё мнение к лучшему.
Правда, когда Аурензеб узнал о близкой кончине своего отца, то всё-таки не посмел явиться перед ним, а послал одного из своих сыновей, Шахалама, но тот уже не застал старика в живых.
Властитель Индустана выказал при этой потере самую искреннюю скорбь и ухватился за случай помириться со своей сестрой Джаханарой, оставшейся верной отцу.
Аурензеб занимал трон Индустана, который под его управлением достиг наибольшего процветания. А когда он присоединил к своей империи три царства — Декан, Кабул и Ассам, то его владения и подданные были многочисленнее римской империи в эпоху её расцвета.
Государственный доход достигал миллиарда франков — суммы, которой до сих пор не могло достичь ни одно европейское государство. Причём надо принять во внимание, что по нынешней цене денег это составляет ровно четыре миллиарда.
Но преступления, которые доставили Аурензебу трон, ужасны.
Император Шах-Джахан назначил Дара, своего любимца, наследником престола. Тотчас же Мурад и Аурензеб восстали против своего отца.
Победоносное войско Мурада и Аурензеба осадили Агру, которая скоро пала под их власть. Раненый при этом Мурад предоставил Аурензебу командование армией.
Тогда Аурензеб задумал проект завладеть своим отцом. Предприятие это было трудное и щекотливое. Укреплённый дворец, в котором жил Шах-Джахан, мог выдержать очень долгую осаду, да и вооруженное нападение сына на отца, на монарха, очень популярного в своей стране, могло поставить бунтовщиков в далеко невыгодное положение…
Выманить отца можно было лишь хитростью, но какая хитрость могла провести старого, искушённого в азиатских кознях властителя?
А всё-таки Аурензеб решил попытаться. Его посланец явился к императору и начал клясться, что господин его всегда питал к отцу сыновние чувства и был верен ему как самый преданный подданный. Шах-Джахан не особенно-то поверил в эти излияния, но всё-таки, чтобы выиграть время, он послал к сыновьям дочь свою Джаханару с поручением разузнать истинное положение дела.
Прежде всего она отправилась к Мураду, а тот, зная её привязанность к Дару, любимцу императора, принял её очень грубо.
Оскорблённая принцесса поспешила усесться в свой паланкин, но при выходе из лагеря она вдруг встретила Аурензеба, который начал отвешивать ей самые почтительные поклоны, нежно упрекать в том, что она, как будто бы, избегает его, и, в конце концов, убедил её зайти к нему в палатку.
Там он рассказал ей, как он терзается упреками совести за свой проступок, тем более, что его, мол, заставили следовать за братом чуть не силою, и уверял, что он готов на всё, лишь бы загладить свои провинности.
Джаханара обрадовалась, думая, что узнает все его секреты, и стала допытываться, кто за её отца и кто против, на кого из начальников можно положиться и тому подобное. Аурензеб с готовностью отвечал на все её расспросы.
Прощаясь с сестрою, он уверил её, что вполне предан отцу и ей, и что не пройдёт двух дней, как император увидит у своих ног раскаявшегося сына.
Джаханара поспешила передать отцу такие радостные известия, но старый монарх не особенно доверял им; однако веря в то, что Аурензеб действительно посетит его, он решил принять все предосторожности. Но он не знал, что в деле измены сын его стоял много выше его самого.
Аурензеб послал ему двойное посольство под тем предлогом, что виновные всегда очень робки, и, чувствуя за собою свою громадную вину, он не решится войти во дворец, прежде чем не позволят его сыну Магомету явиться туда раньше с небольшою свитою.
Шах-Джахан был очень уверен в своей ловкости, и, кроме того, объяснение сына было вполне логично, а потому он и разрешил явиться Магомету со свитой.
Магомет явился во дворец и был там принят очень сердечно, но его острые глаза живо заметили искусно спрятанных воинов. Тогда он пошёл к самому императору и начал сетовать на недоверие к его отцу, прибавив, что если только сейчас же не уберут войска, то он должен предупредить об этом своего отца и отговорить от посещения дворца.
Старик, жаждавший скорее захватить непокорного сына, согласился на отсылку войска, забывая, что теперь дворец может оказаться во власти Магомета и его свиты.
Прискакал гонец с известием, что Аурензеб сел на коня и приближается со своим эскортом.
Император, со своей стороны, сел на трон, чтобы встретить в полном величии раскаявшегося бунтовщика, но вдруг его известили, что Аурензеб, вместо того, чтобы явиться в тронный зал, отправился сначала поклониться могиле Акбара.
Приняв этот поступок за оскорбление, Шах-Джахан воскликнул:
— Что означает подобное поведение Аурензеба?
— Мой отец, — отвечал холодно Магомет, — и не собирался посетить императора.
— Но зачем же тогда явился ты?
— Чтобы принять командование над крепостью.
Шах-Джахан увидел, в какую пропасть он сам поверг себя, и принялся осыпать Аурензеба всевозможными ругательствами, так что Магомет ушёл, чтобы не слышать их.
Обдумав своё положение, старик прислал за Магометом и стал умолять его, чтобы тот выпустил его на свободу и даже обещал ему сделать его своим наследником, т.е. будущим императором Индии.
Одну минуту колебался Магомет, но только одну минуту, и, резко повернувшись, вышел и потом уже никакие мольбы не действовали на него.
Аурензебу оставалось освободиться от своего брата Мурада, но он его не боялся, хотя выздоровевший Мурад и принял вновь командование над армией.