г-педиатр схватил меня за руку и вывел в коридор. Не скрывая возмущения, он раскритиковал мое нестандартное назначение и обвинил меня в халатности, утверждая, что я просто хочу вернуться домой к ужину. Он настаивал, чтобы я поставил ребенку капельницу.
Я не на шутку рассердился.
— Такова здесь стандартная процедура, — пояснил я. — На установку капельницы у меня уйдет полчаса, и высок риск, что медсестра потом напортачит. И да, порой мне приходится возвращаться домой к ужину, ведь иначе мы с семьей здесь и месяца не протянули бы.
Мой друг не смог с этим смириться. Еще несколько часов он провел в больнице, пытаясь ввести иглу в тончайшую вену.
Когда он наконец вернулся домой, мы продолжили спорить.
— Ты должен делать все возможное для каждого пациента больницы, — заявил он.
— Нет, — ответил я. — Я не имею права тратить все свои силы и время на спасение тех, кто обращается в больницу. Наладив уход за стенами больницы, я сумею спасти больше детей. Я в ответе за все детские смерти в этом округе — не только за те, что происходят у меня на глазах, но и за те, которые я не вижу.
Друг не согласился со мной. Пожалуй, со мной не согласилось бы большинство докторов, да и большинство обывателей.
— Ты обязан делать все возможное для своих пациентов. Ты утверждаешь, что можешь спасти больше детей за пределами больницы, но это лишь жестокая догадка.
Я очень устал. Решив не продолжать спор, я отправился спать, но на следующий день приступил к подсчетам.
Все посчитать мне помогла моя жена Агнета, которая руководила родильным отделением. Мы знали, что в тот год в больницу положили 946 детей. Почти все они были младше пяти лет. Из них скончалось 52 ребенка (5 процентов). Нам нужно было сравнить это число с количеством детских смертей во всем округе.
В то время уровень детской смертности в Мозамбике составлял 26 процентов. Округ Накалы ничем не выделялся на общем фоне, поэтому мы могли использовать эту цифру. Уровень детской смертности рассчитывается путем деления числа детских смертей за год на число рождений за тот же период.
Зная число рождений в округе, мы могли определить число смертей, ориентируясь на 26-процентный уровень детской смертности в стране. Недавняя перепись населения дала нам число рождений в городе — около 3000 в год. Численность населения округа в пять раз превосходила городскую, поэтому мы прикинули, что число рождений тоже в пять раз больше — 15 000 в год. Вычислив 26 процентов от них, мы увидели, что я должен был стремиться предотвратить 3900 детских смертей в год, причем только 52 ребенка умирали в больнице. Я выполнял лишь 1,3 процента своей работы.
Теперь у меня была цифра, подтверждающая мои подозрения. Обеспечение доступа к базовому здравоохранению на территории всего округа помогло бы лечить диарею, пневмонию и малярию на ранних стадиях и спасать больше жизней, чем постановка капельниц смертельно больным детям в больнице. Я считал, что не имею права тратить больше ресурсов в больнице, пока подавляющая часть населения — и 98,7 процента умирающих детей, которые не попадали в больницу, — не получит доступ к базовому здравоохранению.
Мы стали обучать деревенских фельдшеров, чтобы вакцинировать как можно больше детей и начинать лечение опаснейших болезней как можно раньше — в небольших медпунктах, куда могли добраться даже те матери, которым приходилось идти пешком.
Такова жестокая математика нищеты. Казалось бесчеловечным отворачиваться от умирающего ребенка, чтобы увидеть сотни безымянных детей, которые умирали вне поля моего зрения.
Я вспомнил слова Ингегерды Рут, которая работала сестрой-миссионеркой в Конго и Танзании, а затем стала моей наставницей. Она всегда говорила мне: «В крайней нищете не стоит стремиться к совершенству, иначе получится, что ты крадешь ресурсы из мест, где им найдется лучшее применение».
Уделяя слишком много внимания страданиям одного человека, мы рискуем направить все ресурсы на решение лишь малой части проблемы и спасти в результате гораздо меньше жизней. Этот принцип работает везде, где приходится распределять ограниченные ресурсы. Людям сложно говорить о ресурсах, когда на кону стоит спасение жизней, увеличение их продолжительности или повышение их качества. В таких ситуациях разговоры о ресурсах кажутся проявлением бессердечия. И все же, пока ресурсы не бесконечны — а они всегда не бесконечны, — гуманнее всего обдумать ситуацию и понять, как использовать их по максимуму.
В этой главе содержится огромное количество данных о мертвых детях, потому что спасение детских жизней я считаю важнее всего остального. Я рискую показаться жестоким и бессердечным, считая мертвых детей и говоря об экономической эффективности их спасения. Однако, задумавшись об этом, вы поймете, что попытку найти наиболее экономически эффективный способ спасения как можно большего числа детских жизней никак нельзя назвать бессердечной.
Ранее я призывал вас смотреть на отдельные истории, скрывающиеся за статистикой, а теперь прошу взглянуть на статистику, которая теряется на фоне отдельных историй. Мир не понять без цифр. Но одних цифр для его понимания мало.
Вы склонны делать из мухи слона. Я не хочу вас обидеть. Людям вообще свойственно неправильно оценивать масштабы происходящего. Мы смотрим на одинокую цифру и инстинктивно переоцениваем ее важность. Так же инстинктивно, как в больнице в Накале, мы переоцениваем важность отдельного случая или идентифицируемой жертвы. Именно этим обусловлен наш инстинкт размера.
Пресса дружит с этим инстинктом. Фактически журналист считает своей профессиональной обязанностью заставить любое событие, факт или цифру казаться важнее, чем они есть на самом деле. И журналисты знают, что люди считают бесчеловечным отворачиваться от страданий других людей.
Два аспекта — инстинкт размера вкупе с инстинктом негатива — заставляют нас систематически недооценивать прогресс, который наблюдается в мире. При ответе на вопросы о глобальных пропорциях люди обычно говорят, что базовые потребности удовлетворяет лишь 20 процентов населения планеты. На самом деле в большинстве случаев правильный ответ — 80 или почти 90 процентов. Доля вакцинируемых детей — 88 процентов. Доля людей, имеющих доступ к электричеству, — 85 процентов. Доля девочек, учащихся в начальной школе, — 90 процентов. Использование таких огромных цифр на фоне картин страдания, постоянно рисуемых благотворительными фондами и прессой, искажает мировосприятие людей, которые систематически недооценивают эти показатели и этот прогресс.
В то же время мы систематически переоцениваем другие показатели. Процент иммигрантов в наших странах. Процент людей, выступающих против гомосексуальности. В каждом из случаев, по крайней мере в США и Европе, наши представления гораздо страшнее реальности.
Инстинкт размера направляет наше внимание и ограниченные ресурсы на отдельные случаи идентифицируемых жертв, которые страдают на наших глазах. Сегодня доступен огромный объем данных, чтобы проводить такие же сравнения, какие я делал в Накале, в глобальном масштабе, и результат неизменен: в странах первого и второго уровней детские жизни спасают не врачи и не больничные койки. Врачей и койки пересчитать легко, а политики обожают открывать новые больницы. Однако снижение детской смертности достигается в основном благодаря мерам, предпринимаемым за стенами больниц силами местных медсестер, акушерок и образованных родителей. Особенно матерей: данные показывают, что повышение уровня детской выживаемости в мире наполовину обусловлено грамотностью матерей. Сегодня выживает больше детей, потому что эти дети не заболевают. Обученные акушерки помогают их матерям при беременности и родах. Медсестры их прививают. У них достаточно еды, их родители растят их в тепле и чистоте, люди вокруг моют руки, а их матери в состоянии прочитать инструкцию на пузырьке с лекарством. Если вы вкладываете деньги в улучшение здоровья на первом и втором уровнях, вкладывать их следует в начальные школы, образование медсестер и вакцинацию. Большие сияющие больницы подождут.
Чтобы не делать из мухи слона, вам потребуется всего два волшебных инструмента: умение сравнивать и делить. Что-что? Вы и так это умеете? Прекрасно, тогда используйте свои навыки. Возьмите это в привычку! Я покажу вам как.
Сравнивайте цифры
Избегая одиноких цифр, вы будете реже ошибаться при оценке важности тех или иных показателей. Никогда не оставляйте цифры в одиночестве. Не верьте, что одной цифры достаточно. Если вам дают одну цифру, просите хотя бы еще одну. Цифры нужно сравнивать.
Особенно остерегайтесь больших чисел. Как ни странно, числа определенной величины, которые ни с чем не сравниваются, всегда кажутся большими. А разве может большое не быть важным?
4,2 миллиона мертвых детей
В прошлом году умерло 4,2 миллиона детей.
Это самый свежий показатель детской смертности до года в мире, представляемый ЮНИСЕФ. Мы часто видим одинокие и эмоционально заряженные цифры вроде этой в новостях и материалах благотворительных фондов и организаций. Такие цифры вызывают отклик.
Вы можете представить 4,2 миллиона мертвых младенцев? Цифра кажется жуткой, тем более мы знаем, что почти все они умерли от легко предотвращаемых болезней. Разве кто-то способен сказать, что она не огромна? Вероятно, вы тоже считаете ее неоспоримо громадной, но вы ошибаетесь. Именно поэтому я ее и назвал. На самом деле она не огромна, а приятно мала.
Если представить, как трагична каждая из этих смертей для родителей, которые так долго ждали, когда их ребенок впервые улыбнется, сделает первые шаги и начнет играть, а вместо этого похоронили младенца, от этой цифры захочется плакать. Но слезами горю не поможешь. Лучше трезво поразмыслить о человеческих страданиях.
Цифра 4,2 миллиона относится к 2016 году. Годом ранее умерло 4,4 миллиона младенцев. Еще годом ранее — 4,5 миллиона. В 1950 году — 14,4 миллиона. Иначе говоря, в сравнении с сегодняшним днем тогда умирало почти на 10 миллионов младенцев больше. Вот так вдруг эта страшная цифра начинает казаться меньше. На самом деле этот показатель сегодня достиг минимума.