М-да… Ожидаемое развитие событий. Я знал, что это произойдет, еще даже до того, как увидел. Но Калашников должен был прочитать эту записку, дабы окончательно въехать что к чему. Хорошо, конечно, когда семья есть, но не в таких вот жестких играх. Куча крючков появляется, которыми тебя зацепить можно. Меня вот сейчас хрен зацепишь – нечем. Обтекаемый болид, покрытый сплошной гладкой броней. Восемьдесят два килограмма концентрированной смерти.
Я смотрел, как Калашников стоит бледный, потерянный, кулаки его судорожно сжимаются и разжимаются, и меня душила ненависть. Как и его.
– Тварь! – вырвалось у подполковника. – Вот тварь!
– Глеб Александрович, – негромко позвал я, но он не отреагировал, и мне пришлось повторить оклик погромче.
– Что?
– Вы же ФСБ. У вас в базах кого только нет. И уж собственные сотрудники точно. Включая начальника управления «А».
– К чему вы клоните?
– Полковник Сердитых. Его семья, дети… Я слышал, их четверо. Старшему сыну тридцать лет, дочь на выданье и близнецы младшего школьного… Так где они? Где их найти?
Что-то, видимо, было в моем голосе и взгляде такое, что бледность подполковника еще усилилась, и он едва удержался, чтобы не отпрянуть от меня, как от прокаженного.
– Вы же это не всерьез? Вы же не сделаете этого?
– Я?! – Одолевавшая дикая злоба мешала говорить, а то, что получалось, звучало как нечто среднее между криком и шипением. – Я НЕ СДЕЛАЮ?!
– Не сделаете. – Он старался говорить спокойно, но было заметно, что ярость моя давила на него чуть ли не физически. – Потому что чем вы тогда будете…
– Отличаться от них, да?! – закончил я его фразу вне себя от бешенства. – Отличный аргумент нашли! Высокоморальный до тошноты! Переполненный общечеловеческими ценностями. – Последние два слова я почти выплюнул. – Но знаете что? Мне плевать! И на ценности, и на мораль! Эти мрази – Сердитых, Носкевич, их кодла «лояльных», Сид с присными – у меня все отняли: семью, друзей, всех, кого я любил! Жизнь отобрали, понимаете?! Душа моя помертвела! А вы говорите «не сделаю»! Сделаю, еще как! Не уподобляться, говорите?! Им, значит, можно, а нам нельзя? Неравные условия, вы не находите? Мне уже пофиг, как я буду выглядеть со стороны и что про меня подумают! Мне терять нечего – я убийца! И как убийца я сделаю все, что посчитаю нужным, с этими выродками! В мелкую пыль их разотру! Или, вернее, размажу в мерзкую вонючую слизь, из которой они и состоят!
– Вот их и размазывайте! – не отступил Калашников. – Или растирайте. Это уж как хотите. Но дети их тут ни при чем!
– А ваши при чем? Ваши жена и дочка?! Моя семья при чем?! Сестра Света, племянница Кристинка, невинная душа, двоюродный брат Пашка, они при чем?!
– Ни при чем, – спокойно возразил подполковник. Он уже взял себя в руки. – Но разница в том, что я в отличие от этих уродов состою не из мерзкой, вонючей слизи. И вы тоже.
Я успокоился. Как-то сразу и вдруг. Посмотрел на него другим взглядом. Испытующим, рентгеновским.
– Так что же вы предлагаете? – мой голос звучал тихо, но Калашников все четко слышал. – Сдаться? Лапки поднять? Просто чтобы «не уподобляться»? Готовы принести жену и дочь в жертву своим моральным принципам?
– Нет, не готов, – глухо отозвался он.
– Да ну? Я ведь предлагаю вам вариант. Рабочий вариант. Обмен. Бескровный, заметьте. Я не собираюсь ни с кого сдирать живьем кожу или глаза выкалывать! Я, конечно, монстр, но после того, как подвергаю пыткам чужих детей, сплю почему-то плохо. К врачу, что ли, сходить?
– Не юродствуйте! – в голосе Калашникова звучала смертельная усталость.
– А мне, знаете ли, хочется! Настроение соответствующее. Потому что тяжело выплывать со связанными руками и ногами. Не сомневаюсь, что Сердитых приставил к своим отпрыскам хорошую охрану. Но меня она не остановит, вы знаете. И тогда мы с этим упырем сможем поговорить на равных.
– Нет. Должен быть другой способ.
Я скривился.
– Чистеньким, значит, хотите остаться? Чтоб даже не знать ни о чем таком?
– Есть граница, через которую я никогда не переступлю, – уперся подполковник.
– Граница, значит? Хорошо. А давайте тогда посмотрим на ситуацию с моей точки зрения. Мой план вы принимать не хотите, потому что он может запятнать вашу карму, чистоту которой вы истово блюдете. Это понятно. Но что же предлагаете вы? Пойти с вами и покорно отдаться в руки вашего начальника, дабы он радостно выкачал из меня всю кровь ради блага своего великого дела? А мне-то, простите, это зачем? У Сердитых ваши жена и дочь, не мои! Вы мне, конечно, как человек приятны, но не настолько же! Не сват, не брат, не друг… Возможно, вам известно много полезного, ну да ничего, обойдусь как-нибудь! Я же монстр, как уже было сказано! А монстрам не положено ставить на кон собственную жизнь ради чужой семьи!
– Ну зачем вы так?
На Калашникова было жалко смотреть. Этот бодрый пятидесятилетний человек, стойкий и принципиальный, боец по натуре, в считаные минуты, казалось, превратился в глубокого старика. Спина ссутулилась, а плечи поникли, словно под невероятной тяжестью. А из лица будто жизнь откачали. Какое-то оно стало бесцветное и полное отчаяния. Вот только «жалко» – не моя категория. Я специально давил на болевые точки подполковника, чтобы вытащить его из болота, в которое он совершенно добровольно погружался.
– А как, Глеб Александрович? Вам угодно гордо тонуть, не замарав рук? Что ж, тоните. Но один. Я, уж простите, вам компанию не составлю – у меня другие планы на жизнь.
– Помогите мне вытащить моих, Стрельцов… – он запнулся. – Михаил. И я сделаю для вас все! Поверьте, у меня еще есть возможности!
– Как вытащить? – устало спросил я. – Если вы придете без меня, Сердитых это не устроит. Я ему нужен гораздо больше, чем вы. В этом случае он убьет и вас, и вашу жену с дочкой. Если придете со мной, он все равно никого не отпустит. Только до кучи умру еще и я. Если мы вычислим место, где держат ваших, и попытаемся взять его штурмом… Поверьте, при них наверняка держат скоростников, которые успеют убить заложников раньше, чем мы до них доберемся.
– А если… – внезапно пришедшая мысль зажгла глаза Калашникова лихорадочным блеском, – ваша кровь, та, из-за которой столько было шума… Что, если ввести ее мне?
Ну вот… И он туда же. Что ж вы все так до моей крови докопались? Панацея вам, что ли? Суперменами хотите стать? Думаете, тогда все проблемы сразу рассосутся? Мои вот что-то не рассасываются. Пока только растут…
– Подумайте! – с жаром продолжал Калашников. – Они ведь ждут в гости обычного человека и сувайвора! А тут будет два… ну ладно, полтора сувайвора. А из эффекта неожиданности можно будет что-то извлечь!
Я пока плохо представлял, что можно извлечь из такого эффекта неожиданности, зато понимал, что дошедший до края подполковник цепляется за соломинку, предлагая безумные идеи, лишь бы…
Накрыло меня, как всегда, без предупреждения. И на сей раз пророческий дар не стал изъясняться аллегориями. Понятно было почти все и сразу.
– Что такое? – Калашников сразу заметил мое изменившееся лицо. – Вы что-то увидели?
– Что-то увидел… – медленно произнес я. – Не сказать, чтоб ваша идея была прямо очень плоха… но она вас почти наверняка убьет.
– Она?
– Моя кровь. Она даст нам шанс на успех, но… сожжет вас дотла. Похоже, это очень забористая штука, кровь моя. И человеческий организм не в состоянии ее долго вынести.
Он помолчал, глядя, казалось, куда-то в астрал, будто надеясь там получить ответ, и наконец произнес:
– Если это даст нам шанс, я готов.
Я посмотрел на него долгим взглядом и холодно констатировал:
– Вы сошли с ума, товарищ подполковник. Но безумец лучше, чем рохля и чистоплюй. С безумцем я готов играть в одной команде.
Окрестности Нижнего Новгорода
Формулировка «в гости», как и следовало ожидать, означала не здание управления. Даже в АПБР далеко не все были в курсе заговора кураторов, а в ФСБ причастных было и того меньше. Поэтому полковник Сердитых предпочитал свои грязные делишки обтяпывать не на работе. Его дачка представляла собой очень внушительное сооружение. Как говорится, почувствуйте разницу между начальником управления и его замом. Безвременно почивший коттедж Калашникова, в общем-то вполне себе неплохой, на фоне виллы его шефа был бы почти незаметен. Нашим глазам предстало нечто могучее, трехэтажное, с флигелем, гостевым домом и еще кучей дополнительных прибамбасов, кои перечислять столь же долго, сколь и бессмысленно. Вдобавок все это выглядело настоящей крепостью как визуально, так и по ощущениям. Моим особым ощущениям.
Дом просто кишел «лояльными». Их было даже больше, чем там, на даче Калашникова. Полковник Сердитых очень заботился о своей драгоценной шкуре. Удалось мне также определить, где именно держат семью Калашникова, – пророческая сила сработала сразу, стоило мне взглянуть на дом. Впрочем, толку от этого знания было не много: теоретически сквозь окружающий заложников мощный заслон пробиться было можно, но в процессе их десять раз убить успеют. На то и был расчет при планировании обороны сей дачки. Однако мы штурмовать и не собирались. Увидев все, что хотели в этом первом, разведывательном подходе, второй, через час, мы предприняли уже подготовленные.
Шли пешком. Я двигался впереди с руками, скованными за спиной наручниками. Калашников сразу за мной с пистолетом, направленным мне между лопаток. Оживление при нашем приближении было заметно и без всяких особых чувств, которые, кстати, у меня в данный момент не работали: в крови гуляла четко отмеренная доза стана, глушившая все. Я мог только чувствовать множество подозрительных, недоверчивых взглядов. Похоже, «лояльным» казалось невероятным, что сувайвор, наводивший на них такой страх, идет сейчас в наручниках и беспомощный, захваченный всего одним обычным человеком. Впрочем, это было ожидаемое недоверие, и оно учитывалось нашим планом.