- Сейчас!
Карелла улыбнулся девушке:
- Чем могу служить, мисс Форрест?
- Меня почти все зовут Синди,- ответила она.
- Хорошо, пусть будет Синди. Итак, Синди?
- Дело в том… Папу похоронили в субботу, вы знаете?
- Да, я знаю.
- Я прочитала в газетах, что еще одного человека убили. - Как вы думаете, это тот же самый?
- Мы не знаем.
- У вас еще нет никакой версии?
- Мы ищем.
- Я спросила моего преподавателя психологии. Видите ли, я посещаю педагогические курсы. Я у него спросила, что он думает об этих убийствах, - сказала Синди, на секунду замолчала, потом снова заговорила: - Это ведь убийца-снайпер, не так ли?
- Может быть. Так что же вам сказал ваш преподаватель психологии?
- Что он не так много знает о снайперах и даже не знает, изучали ли их вообще. Но у него есть несколько собственных соображений по этому поводу.
- Да? И каких же?
- Он считает, что снайперы очень похожи на любителей подглядывать.
- Да что вы?
- Да. Он сказал, что их динамические схемы почти идентичны.
- Как это - «динамические схемы»?
- Реакция на увиденный в детстве акт грехопадения.
- Акт грехопадения?
- Да.
- А что это такое? - наивно спросил Карелла.
Не моргнув глазом Синди ответила:
- Сексуальные отношения между родителями.
- А!
- Мой преподаватель говорит, что подглядывают все дети, но стараются притвориться, что не смотрят. Снайпер - носитель видимого символа: обычно он пользуется оптическим прицелом, он смотрит, оставаясь невидимым, действует и не попадается.
- Понятно, - произнес Карелла.
- Мой преподаватель говорит, что такой человек действует в основном под сильным импульсом сексуальной агрессивности. Его поступок дает ему сексуальный стимул и даже сексуальное удовлетворение. - Синди посмотрела на Кареллу огромными голубыми глазами - детскими и наивными. - Что вы об этом думаете?
- Я? Не знаю.
- Разве у вас нет психологов? - спросила Синди.
- Есть один.
- Так почему вы не спросите у него, что он обо всем этом думает?
- Все это хорошо для телевидения.
- Значит, я ошибалась, думая, что современная полиция хочет докопаться до психологических мотивов, побуждающих преступников к действию.
Мои соображения…
- Бросьте, - сказал Карелла. - Вы слишком юны и милы, чтобы обижаться на старого дурня полицейского.
- Я не юная и не милая, а вы не дурень, - возразила Синди.
- Вам девятнадцать лет…
- В июне будет двадцать.
- И почему же вы не милая?
- Потому что я слишком много видела и слышала.
- Что, например?
- Ничего, - сухо ответила она.
- Но мне интересно, Синди.
Синди собрала свои книги и прижала их к груди.
- Мистер Карелла, не забывайте, что мы живем не во времена королевы Виктории.
- Постараюсь. Но, может быть, вы все-таки объясните, что вы хотели всем этим сказать?
- Я хотела сказать, что в наши дни большинство семнадцатилетних уже видели и слышали все, что можно видеть и слышать.
- Ну и скучно же им, должно быть, - сказал Карелла. - А что вы делаете, когда вам исполняется восемнадцать или девятнадцать?
- В девятнадцать, - ледяным тоном ответила Синди, - вы идете к полицейскому, который объявил вам о смерти вашего отца, в надежде рассказать ему кое о чем, чего он, может быть, не знает и что могло бы ему помочь. И вот тогда, как это всегда бывает с так называемыми взрослыми, вы осознаете, что вас даже не слушают. Это разочаровывает.
- Сядьте, Синди. Что вы хотите мне рассказать о снайпере? Если, конечно, это был снайпер.
- Тот, кто стреляет в людей с крыши, может быть только снайпером.
- Необязательно.
- Он убил уже двоих одним способом!
- Если это он их убил…
- В газетах пишут, что патроны были одинаковые.
- Это может означать очень многое, а может и совершенно не иметь смысла.
- Нет, серьезно, не будете же вы меня убеждать, что верите в простое совпадение?
- Я лишь могу вам сказать, что мы рассматриваем все варианты. Сядьте, прошу вас, у меня от вас голова кружится.
Синди резко села и снова бросила книги на стол. Хотя она и была девятнадцатилетней девушкой, которая все видела и слышала, в этот момент она выглядела просто девятнадцатилетней девушкой.
- Хорошо, - сказала Синди. - Допустим, что моего отца и этого человека убил один и тот же тип; допустим, что это действительно снайпер. Тогда, мне кажется, вам следует рассмотреть, не действовал ли он по сексуальным причинам.
- Мы не преминем это сделать.
Синди вскочила и собрала свои книги.
- Вы смеетесь надо мной, инспектор Карелла, - гневно сказала она. - И это мне совсем не нравится!
- Нет же, я вовсе не смеюсь над вами! Я все понял, что вы сказали Неужели вы думаете, Синди, что мы никогда не имели дела с подобными типами?
- Что?
- Я вас спросил: неужели вы думаете, что полиция никогда не имела дела…
- Ох!
Синди снова села и положила книги на стол.
- Мне и в голову не пришло. Простите меня.
- Да ничего.
- Нет, действительно, простите меня. Конечно. Вы, конечно, должны видеть кучу всякого. Мне так стыдно.
- Во всяком случае, Синди, я рад, что вы пришли поговорить со мной.
- Правда? - быстро спросила она.
- Нам не часто приходится видеть здесь симпатичных и умных ребят, а это оказывает хорошее влияние.
- Хорошая девчонка с соседней улицы, да? - спросила Синди со странной улыбкой. Она встала, пожала Карелле руку, поблагодарила его и ушла.
В женщине, которая брела по Кэлвер-авеню, не было ничего от хорошей девчонки с соседней улицы. Ей был сорок один год - выцветшие светлые волосы, слишком ярко накрашенные губы и щеки. На ней была черная юбка в обтяжку, которую она испачкала рисовой пудрой, когда красилась. Грудь ее, высоко задранную лифчиком, чрезмерно облегал довольно грязный белый пуловер.
В руке у нее была черная кожаная сумочка. Она выглядела совсем как проститутка, и не без оснований…
Денек выдался трудный. Она была проституткой и к тому же пьяницей. Она проснулась в шесть утра. Летучие мыши и крысы вытанцовывали сарабанду в ее грязной меблированной комнате с осыпающимся потолком, а увидев, что в бутылке, стоявшей рядом с кроватью, не осталось ни капли, она быстро оделась, тем более что под одеждой редко носила что-то кроме лифчика, и вышла на улицу. К полудню она набрала денег на бутылку дешевого виски; к часу дня бутылка была пуста. В четыре часа она проснулась, летучие мыши и крысы возобновили свой танец по комнате; бутылка у кровати была пуста. Она надела лифчик, пуловер, черную юбку и черные босоножки на высоком каблуке, напудрилась, ярко намазала губы и слишком ярко нарумянилась. Теперь она ходила взад и вперед по знакомому тротуару, на город мало-помалу спускались сумерки.
У нее вошло в привычку ходить по этому тротуару каждый вечер, потому что на углу Кэлвер-авеню и Пятнадцатой Северной улицы был завод, рабочие которого кончали работу в половине шестого. Когда ей улыбалась удача, она подхватывала клиента, платившего ей четыре доллара за быстрое удовольствие, а при большой удаче парня удавалось заполучить на ночь, и он платил сумасшедшую цену - пятнадцать долларов в звонкой американской монете.
В этот вечер она чувствовала себя в ударе. В этот вечер она смотрела на мужчин, группами выходивших из заводских ворот на углу улицы, и чувствовала, что скоро вытащит главный приз. Чуть-чуть удачи, и парню захочется немного выпить перед тем, как лечь в кровать. И кто знает, вдруг он безумно влюбится в нее. Какой-нибудь мастер или даже директор… с ума будет сходить по ее волосам, глазам и увезет ее с собой в огромный особняк в шикарном пригороде; у нее будет горничная, дворецкий, и любовью она будет заниматься только тогда, когда захочет… и… не смеши меня!
Но все-таки… она чувствовала себя в ударе. Она все так же была уверена в удаче, когда пуля пробила ее верхнюю губу, разбила зуб, прорвала трахею и разворотила огромное выходное отверстие в затылке.
Пуля расплющилась о кирпичную стену здания, возле которого она упала, убитая наповал.
Пуля была от «Ремингтона-308».
VI
Гарри Уолач жил или чаще всего бывал в одной компании с проституткой по имени Бланш Леттиджер - той самой женщиной, которая была убита вечером тридцатого апреля. Полиции не составило труда найти его. Все знали дружка Бланш. Его забрали на следующее утро в бильярдной на Сорок первой Северной, привели в комиссариат, усадили и начали задавать вопросы. Он был высокого роста, хорошо Одет, с седеющими висками и проницательными зелеными глазами. Он попросил у инспекторов разрешения закурить, зажег пятидесятицентовую сигару и, когда Карелла заговорил, преспокойно устроился поудобнее на стуле, снисходительно улыбаясь.
- Чем ты зарабатываешь на жизнь, Уолач?
- Биржа.
- И во что помещаешь капитал? - спросил Мейер.
- Акции, недвижимость… Все в таком духе.
- Какая сегодня котировка у Эй-Ти-Ти? - спросил Карелла.
- У меня нет этих акций.
- А какие есть?
- Так сразу и не вспомню.
- А маклер у тебя есть?
- Да.
- Его имя?
Он сейчас в Майами, отдыхает.
- Тебя не спрашивают, где он. Тебя спрашивают, как его зовут.
- Дейв.
- Дейв, а дальше?
- Дейв Миллас.
- Где он остановился в Майами?
- Не имею ни малейшего представления.
- Хорошо, Уолач, - сказал Мейер. - Что ты знаешь об этой женщине - Бланш Леттиджер?
- Бланш… как?
- Хочешь нас поводить за нос? А, Уолач? Так, что ли?
- Нет, уверяю вас, это имя мне незнакомо.
- Неужели! Бланш, Леттиджер. Ты живешь вместе с ней на Кэлвер-авеню, в квартире шесть «б», снятой на имя Фрэнка Уолача, и живешь ты там уже полтора года. Теперь это имя тебе что-нибудь говорит?
- Не знаю, о чем это вы.
- Стив, может, это он ее пришил?
- Начинаю думать, что так.