ого оружия у него было, превращающегося на моих глазах в винторез). Только молча поразился: откуда у него такой арсенал? И на хрена?.. Следак глянул на меня исподлобья, угол его рта чуть шевельнулся (единственный на неподвижном лице), он навинтил на дуло глушитель, мягко клацнул затвором, поднял агрегат, направил ствол на меня, не вставая, припал глазом к трубке прицела. Увиденное там - судя по тени удовлетворения на роже - Альто устроило. Он опустил винтарь, посмотрел на меня внимательно уже невооруженным взглядом, помедлил пару секунд и произнес:
- Одевайтесь, скоро пойдем. Придется и вам мне кое в чем помочь.
- Если я когда-нибудь удавлюсь в общественном сортире, - Славка с ненавистью покосился на стеклопакет - тяжко молотящий снаружи ледяной ливень сменился огнестрельным щелканьем града, - то это точно произойдет в ноябре.
К пяти часам пополудни замызганные сумерки, обтекающие мокрым снегом, снова накрылись тьмой египетской. Градусник дополз с нуля до плюс трех, ветер раскачался до двадцати метров в секунду, объявили штормовое предупреждение. Осклизлые лысые ветки бешено мотало в сфере влияния остатних фонарей, чьей зашуганной подсветки местами хватало еще отслеживать расползание в болотах экс-газонов сопливых вчерашних сугробиков. Брала нешуточная злость на того волосатого узколобого туриста с торчащей нижней челюстью, которому не сиделось, понимаешь, в желтой жаркой Африке, в центральной ее части, где дцать тысячелетий назад он, сползя с ветки (вечнозеленой!), решил заделаться сапиенсом - который поперся за каким-то хреном в эти промозглые, ледяные, унылые, принципиально не предназначенные для приматов широты…
- Вовка, - вспомнил я, - сколько процентов территории России приходится на зону вечной мерзлоты?
- Что-то типа двух третей, - откликнулся Володька, не переставая барабанить по клавишам.
- А вы еще спрашиваете, почему мы живем так, как живем… - Я в очередной раз повертел в руках бутылку - словно за последнюю минуту там могло самозародиться граммов пятьдесят.
«Никто, собственно, и не спрашивает…» - пробормотал Вовка, а Славка вдруг вскинулся:
- Мерзлота… А кто-нибудь из вас знает, что это такое - настоящая тундра? Я однажды был в Норильске. Туда из Дудинки ходит электричка - ходила, по крайней мере, когда-то. И вот все время, что ты едешь, несколько часов, ты видишь только одно: абсолютно голую плоскость серо-ржавого цвета. И серое небо. И все. Ничего больше нет в мире. А вообще там еще ночь по полгода. И минус сорок - нормальная температура. И, между прочим, живут люди. Так что вы, блин, не выпендривайтесь…
Словно не с его подачи этот базар завязался… Я с досадой сунул стеклотару в мусорник.
- Я был в городе Харп, - сказал Вовка как-то озадаченно: словно город Харп произвел на него впечатление, с которым он по сю пору не освоился. Он даже печатать перестал. - Это замечательный город. Когда-то там был бетонный завод, но его разворовали и обанкротили. Так что теперь там есть только две зоны - и больше ничего. И вечная мерзлота. А еще на въезде в город Харп стоит - со старых времен - гигантская серая бетонная стела, с обшарпанной совдеповской символикой и надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХАРП!» И еще там есть кладбище… Вот я в августе в Эдинбург летал, вы в курсе, выпивал на тамошнем кладбище. Делаешь глоток сингл-молт скотч уиски пятнадцатилетней выдержки, смотришь на надгробие: «Тысяча семьсот такой-то год. Сэр Джон Мак-Хуйкин, эсквайр…» В городе Харп совсем не такое кладбище. Никаких надгробий там нет. И вообще ничего там нет. Могилы - оплывшие земляные холмики. В некоторые из них воткнуты деревянные шесты - это типа элитные захоронения. В большинство - ничего не воткнуто…
Все замолчали. Очередной порыв шарахнул в стекло. Ежась, я потрогал батарею - еле теплая.
- Русь, Русь! - вдруг дурным рэперским речитативом завопил Славка, делая головой и руками соответствующие движения. - Я прусь, прусь!.. [6]
6
Стихи Дм. Быкова.
[Закрыть]
- Кто за водкой пойдет? - не выдержал я.
- Ты же на колесах…
- Я лучше разобьюсь, чем повешусь.
- Эй, начальнички, - Вовка крутнулся в нашу сторону на стуле, заложив руки за голову, - вы когда-нибудь роман писателя Набокова «Дар» читали? Так я и думал. Между прочим, как минимум одним он ценен - эпиграфом. Это цитата из дореволюционной детской грамматики, где перечисляются хрестоматийные истины: дуб - это дерево, роза - цветок, воробей - птица. Россия - наше отечество. Точка. Смерть неизбежна. Точка.
Парк сползал по склону: зеленая гора поднималась у меня за спиной, а подо и передо мной лежал весь город, и море за ним; и, как всегда на высоте, кругом было полно неба. Море с небом соревновались насыщенностью одного и того же цвета; город был буйно-пестр. Он одновременно будоражил и завораживал: чудной, вычурный, неправдоподобный. Не то сказочный, не то сновидческий. Сказочными казались и плюс двадцать-с-чем-то в середине ноября - я в итоге снял флис и остался в одной майке (пугая соседей новыми синяками)… И эта скамейка - тоже разноцветная, сплошь мозаичная и вызывающе странная вопреки банальнейшей своей сущности: извилистая, длиной сто метров. И весь этот пестрый марсианский парк с ни на что не похожими гротами, колоннадами и павильонами: декорация не то к инфантильной фантасмагории а-ля Тим Бертон, не то к щедро раскрашенному «Кабинету доктора Калигари»…
Задание у меня было несложное: сидеть и ждать. Альто даже не сказал, кого именно, - вы, мол, друг друга узнаете. Гадать я и не пытался: сидел и ждал. Солнце снижалось за гору, но было повсюду: слепили грани парных высотных «пеналов» прямо-впереди, близ воды, отсвечивало огромное облако над морем, спичками вспыхивали на его, облака, фоне темные силуэты разворачивающихся в виду берега - один за другим - самолетов.
Лимит ожидания ограничен не был. В отсутствие часов я оценивал время сидения по высоте солнца и количеству народа вокруг. Когда я приземлялся на шизоидную скамейку, мне еще пришлось поискать место, чтоб не смешаться ни с одной из бесчисленных компаний, - а теперь нас на все сто метров было десятка полтора человек.
Вертикали группировались симметрично: справа - темный готический шпиль (видимо, местного кафедрала), слева - перемешавшиеся со строительными кранами гигантские сталагмиты, несусветного размера горки мокрого песка (не иначе та самая Саграда-Фамилия безумного Гауди), внизу и рядом - мультяшные башенки двух «гаудишных» же домиков (жить в которых - разве что толкиеновским хоббитам)…
С одной стороны от меня на этой скамейке смуглые неформальные ребята с дредами, не стесняясь, забивали косяки. C другой - двое громких русскоязычных обалдуев лет тридцати, чередуя мат с филологическими терминами, разливали по пластиковым стаканчикам Jerez Seco из литрухи темного стекла. Сзади, в пальмовой аллее, маленькие собачки покорно гонялись за вялыми джоггерами.
Не сказать, что мне так уж нравилось бесконечно торчать тут у всех на виду. Учитывая, сколько народу меня ищет… Тем более - не представляя намерений Альто (а вдруг, узнав все, что он хотел у меня узнать, и перестав во мне нуждаться, он решил меня кому-нибудь сдать?). Но - что мне оставалось?..
В чем меня итальянец убедил - так это в том, что самому мне теперь никуда хода нет. Конечно, меня не устраивала полная зависимость от кого-то (ни о личности чьей, ни о целях я к тому же ничего толком не знал!) - но я в ней, в зависимости, уже оказался. Так что теперь оставалось лишь надеяться, что я еще нужен Альто - а из пушки своей он готовится, если что, мочить не меня, а моих ворогов…
Да никого он мочить не собирается… Винторез ему нужен, чтобы следить за территорией - через прицел. В первую очередь, во всяком случае… У меня есть даже предположение, где он засел - вон в том здании справа-сзади…
Я понимал, почему он выбрал именно парк Гуэль и конкретно - это место. Здесь я как на ладони - но и любой, кто ко мне придет, будет на той же ладони. (Может, конечно, есть в Барсе места и поудобнее - но вряд ли иностранец Альто настолько знает город.) И еще я понимал, чего он ждет: время идет, смеркается, народу становится меньше - и, если у него хороший обзор, он уже вычислил, болтается ли кто-то нелогично долго поблизости отсюда… А когда стемнеет и парк закроют, незаметно за мной вообще не понаблюдаешь (если в твоем распоряжении нет десятка оперативников и суперэлектроники). И того, кто, возможно, сейчас нарезает круги по дорожкам, Альто тоже проверяет на наличие «хвоста»… (Вероятно, у него к винтарю имеется и ночной прицел: темнеет-то быстро.)
Было у меня, правда, большое подозрение, что я в данном случае - просто живец. Но поскольку сбежать я не решался, приходилось тешить себя надеждой, что - связник.
Это тоже может быть: ведь очень похоже, что и тут, в Испании, Альто уже дышат в затылок. По крайней мере, в «нычку» мы больше не вернемся - он сам сказал. Вполне допускаю, что один из его разговоров по-испански был с тем самым генералом - который, скажем, предупредил Альто, что на него, генерала, уже вышли, а значит, и «лежку», возможно, найдут. И если давят на самого генерала, то и людьми он Альто подсобить не в состоянии - а в распоряжении у итальянца сейчас я один…
Впрямую мне следак не говорил, с кем у него вышли на родине такие проблемы, но догадаться было нетрудно: видимо, некто в руководстве его S. I. S. De имеет отношение к Клубу. И если Альто понял, что его расследование кому-то в собственной конторе поперек горла, но точно не знает, кто именно на него стучит, кому он может доверять, а кому - нет, - тогда для него было логично, перехватив важного свидетеля, «залечь» на время за границей. Только вот времени-то ему особого, видимо, и не дали…
По-прежнему - дьявол! - не было ни курить, ни выпить.
По песку под ногами катались пустые пивные банки и пластиковые бутылки из-под минералки. Вдруг оказалось, что железные ворота внизу, перед раскорячившимся в пересохшем водопадике разноцветным монстром, уже закрыты - загулявшийся молодняк, хихикая, лез через них, рискуя сест