Я как раз собрался сказать ему, что мой парк – это парк приключений, и объяснить, в чем разница между первым и вторым, но сообразил, что не хочу продолжать этот разговор. И прикусил язык.
– Но после этого, – сказал Игуана, – мы ничего о нем не слышали. Мы прокатились вокруг парка и не нашли его машину. Он как будто испарился. А ты что, тоже его не встречал?
Я видел в зеркале его глаза рептилии, видел дорогу, залитую неярким лунным светом.
– Я не помню ни одного особенно широкоплечего клиента, – честно ответил я. – Большинство посетителей парка отличаются скорее стройностью.
Игуана молчал. Расстояние между домами, мимо которых мы ехали, становилось все больше.
– Я ему звонил, – снова заговорил он, – но звонки не проходят. Это меня немного беспокоит, если ты понимаешь, о чем я. Вдруг с ним что-нибудь случилось?
Телефон. Разумеется. Он на дне морозильника. Возможно, в одном из карманов. Я ведь взял у него только ключи от машины.
– Вот я и подумал, наверное, стоит спросить у тебя. Вы с ним разговаривали? Как прошел разговор?
– Я не разговаривал ни с каким широкоплечим парнем, – ответил я и опять сказал чистую правду. Наше с ним общение трудно было назвать разговором.
Игуана молчал. Он включил поворотник – как раз вовремя перед поворотом. Машину он вел, не нарушая скоростной режим. Мы приблизились к выезду на грунтовку – то, как он это сделал, можно было показывать на курсах вождения в качестве образца. Любой инструктор поставил бы ему высший балл. По дну машины застучал гравий. Ночную тьму разбавлял слабый свет луны. Машина замедлила ход. Гравий кончился, началась грязь. Машина раскачивалась из стороны в сторону – шины попадали в узкие колеи.
– Предлагаю десять тысяч евро, – сказал я.
– Долг составляет двести двадцать тысяч.
– Но это не ваши деньги.
Он молчал.
– Я заплачу лично вам десять тысяч евро, если вы организуете мне встречу.
– Встречу?
– Во время нашего первого разговора вы сказали, что кого-то представляете.
– Нет. Я никогда такого не говорил.
– Вы использовали множественное число первого лица. Это послужило основой для моей гипотезы.
– Ты чего сказать-то хочешь?
Его холодные глаза отражались в зеркале. Машина двигалась, но очень медленно. Мы выбрались из-под покрова деревьев и приблизились к водоему – не то пруду, не то озеру. Как много времени заняла эта поездка? По моим прикидкам, от тридцати до тридцати пяти минут. По обе стороны машины не было видно ни одного строения – дома или коттеджа. Здесь не было ничего, кроме заросшего берега. Он заглушил мотор. Я читал, как трудно стартапу заразить инвесторов новой идеей, и поэтому нужно как можно быстрее произвести на них благоприятное впечатление. Но я сомневался, что многим начинающим бизнесменам приходилось излагать свои идеи посреди ночи на берегу озера, в котором их утопят, если идея не найдет поддержки. Теперь я понимал, что происходит. Часы тикали.
– В этом контексте я хочу сказать: десять тысяч евро, – сказал я. – Наличными или банковским переводом. На ваш личный счет. В обмен на организацию встречи с теми, на кого вы работаете. С теми, кто распоряжается суммами, сопоставимыми с размером долга моего брата. Повторяю: только за организацию этой встречи я заплачу вам десять тысяч евро.
А. К. плотнее сжал мое запястье. Я чувствовал его хватку, но мои собственные пальцы утратили всякую чувствительность. В наушниках по-прежнему ухали басы. Должно быть, это одна из самых длинных из когда-либо созданных композиций.
– Во-первых, у тебя нет денег, – сказал Игуана голосом, в котором не было убежденности. – И ты предлагаешь отвалить десять косых, чтобы я сделал один звонок?
– Это очень простая математика, – объяснил я. – У меня есть десять тысяч, но нет, скажем, трехсот тысяч. Чтобы получить более крупную сумму, я готов вначале заплатить более мелкую. А когда я получу предполагаемые триста тысяч, вы получите еще больше.
– Насколько больше?
– Это зависит от исхода встречи.
– В каком смысле?
– Десять тысяч требуют определенного терпения. Дальнейшее я скажу вам во время встречи.
– Откуда ты знаешь, что тебе это удастся?
– Я актуарий. И я не даю необоснованных обещаний.
На краткий миг все замерло. Затем Игуана поднял руку и указал ею вперед. Недвижимая вода сверкала в лунном свете, как лед.
– Это видишь?
Я кивнул.
– Для такого тощего, как ты, на дне места хватит.
– Понимаю, – сказал я, решив воздержаться от комментария по поводу соотношения объемов водоема и тела, погруженного в водоем.
Игуана посмотрел в зеркало, открыл дверцу и выскользнул из машины. Он отошел, но недалеко, и я видел, что он поднес к уху телефон. Затем он исчез за деревьями.
Я сидел в достаточно новой, высококлассной китайско-шведской машине.
Пока человек размером с гору держал меня за руку.
В других обстоятельствах это было бы одним из наиболее безопасных способов путешествовать – с точки зрения статистики. Но сегодня ночью этот вариант перешел в разряд одного из наиболее опасных. Когда переворачиваешь уравнение, все меняется. В то же самое время я думал о своем неожиданном спокойствии. Частично это объяснялось тем, что я был невероятно измотан и, видимо, пребывал в состоянии шока. Я чувствовал, что у меня ломит мышцы, как при высокой температуре, а в голове мечутся мысли. Наверняка мой разум достиг критического предела напряжения и даже пересек невидимую границу. Как будто я добрался до вершины высокой горы. С одной стороны, меня нещадно хлещет ветер, но с другой – я еще дышу.
Игуана возник как из-под земли. Он больше не говорил по телефону, его руки свисали вдоль тела. По выражению его лица ничего понять было нельзя. Он сел в машину, захлопнул дверцу и поудобнее устроился на сиденье. На все это ушло с минуту. Он молчал.
Я сознавал: первые слова, которые он произнесет, будут означать, направлюсь ли я к ближайшему банкомату или приготовлюсь к очень долгой ходьбе с очень короткого пирса. В зеркале заднего вида появились глаза Игуаны. Своих пальцев я не чувствовал уже какое-то время, но сейчас перестал ощущать также руки и ноги. Я превратился в одно висящее в воздухе одинокое громовое сердцебиение.
– Я возьму десять тысяч наличными, – сказал он.
4
Я сразу понял, что телефон звонит уже какое-то время. Шопенгауэр лежал около кровати в полной отключке. Я не имел ни малейшего представления о том, который час. Разумеется, для меня это нехарактерно. Так же, как нехарактерно договариваться о встрече с гангстерами и рано утром снимать со счета все свои сбережения. Но именно это и произошло. Шопенгауэр поднял голову, прищурился и посмотрел на меня. Телефон продолжал звонить. Кот смотрел не на телефон, а на меня, как будто это я был виноват в том, что его разбудили. Впрочем, так оно и есть. Я сел в кровати и начал шарить по ночному столику в поисках телефона. Тщетно.
Я вышел в прихожую. Телефон лежал на тумбочке рядом с вешалкой. Номер незнакомый. Я ответил: «Алло!» Лаура Хеланто спросила, я ли это. В ее голосе звучала уже привычная мне живость, и настроение у меня сразу поднялось. Трудно сказать, как и почему, но у меня неизменно улучшалось настроение, стоило мне услышать ее голос. «Это я», – сказал я. Затем я взглянул на свое отражение в зеркале и подумал: а может быть, это и не я. Я заснул в рубашке. Раньше такого никогда не случалось. Я отвернулся от зеркала и попытался сосредоточиться на словах Лауры Хеланто.
– Прошу прощения, – перебил я ее. – Я только проснулся. Все в порядке?
– Да, – сказала она. – Я сейчас в Питяянмаки, вот и подумала, может, подбросить вас до Парка. Мне по пути.
– Подбросить? Из Питяянмаки? Но как?..
– Я в промзоне, – сказала она, как будто не слыша моих вопросов, что вполне вероятно: она явно звонила из машины. До меня доносились негромкие звуки урчащего мотора, а ее голос иногда раздавался как будто из-под воды. – Приехала за новым флагштоком. Вы живете в Каннельмяки? Верно? Я тут рядом и как раз еду в Парк.
– Как вы узнали, что?..
– Что вы дома? Сейчас полдевятого. Когда я уезжала с работы, вас там не было…
Я еще раз обернулся и посмотрел на часы над входной дверью. Еще никогда я жизни я не просыпался так поздно. В прихожую зашел Шопенгауэр. Он потягивался и зевал, а потом вдруг принялся озираться, словно попал сюда впервые. Любопытно, что я чувствовал присутствие Лауры Хеланто на том конце провода, хотя она молчала.
– Я еще не…
В один миг у меня возникло ощущение, что жизнь и окружающий мир застали нас с Шопенгауэром врасплох, как будто мы проснулись в странном незнакомом месте, не помня ни кто мы такие, ни откуда взялись.
– Я могу подождать, – сказала она. – Вообще-то мне хотелось кое о чем с вами поговорить. Я вас подвезу, а вы можете угостить меня кофе. Я зайду за булочками с корицей. Через пятнадцать минут, хорошо?
Я смотрел на Шопенгауэра, он смотрел на меня.
– Думаю, мне это по силам, – услышал я свой голос.
Ровно через пятнадцать минут раздался звонок в дверь.
Сложный аромат, в котором смешивались запах духов Лауры Хеланто и булочек с корицей… Лаура, со своей буйной шевелюрой и в очках в темной оправе, сидела напротив меня. Булочки с корицей, размером с тарелку каждая, занимали середину стола. Булькала кофеварка. Я старался вести себя как можно естественнее. По какой-то причине я чувствовал потребность объяснить, почему так задержался. Я мог бы сказать, что на самом деле побывал на берегу пустынного пруда, а потом спасал свою шкуру в обмен на десять тысяч евро, причем половину этой суммы снял в банкомате на стене большого, прежде никогда мной не виденного гипермаркета, не говоря уже о том, что накануне ночью я тоже толком не спал, потому что в рамках самозащиты убил человека огромным ухом кролика, которого она назвала «непредсказуемым», а запихивание трупа в морозильник кафе обернулось двухчасовой операцией, потребовавшей от меня напряжения всех физических сил. Вместо этого я хранил молчание. Проверил, ровно ли у меня завязан галстук, и тут заметил, что у меня дрожит рука.