Оно пьянило и в то же время освобождало от всех оков. Мои руки сами знали, где им следует быть, что находить и как действовать в данных обстоятельствах. Когда наши рты на секунду разъединялись, мы издавали звуки, которые я предпочел бы не воспроизводить при свете дня. Потом Лаура сдвинулась в сторону и нежно толкнула меня на спину. Ее дикая шевелюра щекотала мне грудь и живот. По позвоночнику пробежала дрожь. После этого рот Лауры нашел кое-что новое, и в этот миг я вообще забыл, что в мире существуют уравнения Гаусса. Все, что я видел, это потолок, озаренный узкой полоской света, пробивающегося из гостиной, но даже его я по сути не видел.
Чем быстрее мы приближались к черной дыре, тем медленнее текло время, а материя все больше уплотнялась. Прежде чем я рухнул в пропасть за горизонтом событий, готовый принять судьбу, ожидающую меня внутри черной дыры, где меня сожмет в точку меньше булавочной головки и я сольюсь с окружающей тьмой, я понял, что должен вырваться из этого неуправляемого состояния и вернуться под действие гравитации.
Я сказал Лауре, что единственно правильный путь – это полная взаимность. Не уверен, но не исключено, что она хихикнула. Или что-то сказала, но я не понял что, потому что часть меня все еще была соединена с ее языком. В любом случае мы поменялись ролями. В каком-то смысле мне захотелось, чтобы наш официант увидел это. Лаура на вкус была лучше, чем все блюда и вина, которые мы дегустировали в этот вечер. Судя по звукам, которые она издавала, и обрывкам произносимых ею фраз, я заключил, что она тоже чувствует некоторое удовлетворение от того, что мы не выбрали меню из шестнадцати блюд, потому что в этом случае мы до сих пор сидели бы в ресторане. Соотношение затрат и выгод приблизилось к уровню, который гарантировал нам счастье.
Потом мы снова прижались друг к другу, и напряжение моей тетивы стало нестерпимым. Я обрел способность действовать с удовлетворительной интенсивностью. Я не обладал особенно богатым опытом в том, чем мы занимались, но, возможно, это и не требовалось. Громкие стоны Лауры и сила, с какой она притянула меня к себе и обхватила пальцами, вонзая в мое тело ногти, указывали на достаточно высокую вероятность того, что я достаточно успешно справлялся со своим заданием.
Мы испробовали несколько способов познания друг друга. Изменения не были слишком радикальными и скорее напоминали коррекционные движения; примерно так вы добавляете количество знаков после запятой в зависимости от требуемой точности измерения. Лаура издала долгий и протяжный крик, в котором слились поражение и победа. Из моего горла вырвалось что-то вроде хриплого рыка, какого я прежде никогда от себя не слышал. По какой-то необъяснимой физиологической причине он длился гораздо дольше, чем позволял объем воздуха в моих легких.
Лаура громко дышала рядом со мной. Между нами произошло что-то настолько настоящее, настолько важное, что ничто не могло с ним сравниться. Я не знал, откуда взялись все эти новые чувства, эти специфические мысли и наблюдения. Моя кожа начала остывать. Одеяло сбилось в кучу у основания кровати. Я чуть присел, нащупал угол одеяла и потянул его к нам.
– Думаешь, пора начать храпеть? – спросила Лаура.
Ее вопрос звучал абсолютно разумно. Час стоял поздний, а между позой спящего и качеством сна существует прямая корреляция. Но прямо сейчас этот вопрос представлялся вторым по важности. Я сказал, что не хочу подхватить простуду, особенно с учетом нашей деловой активности.
– Этого я раньше не слышала, – сказала она, перекатилась на бок, приподнялась на локте и уставилась на меня. Ее лицо нависало надо мной так близко, что я ощущал его сияние. Она улыбалась. – Но как-то не похоже, что ты просишь меня остаться на ночь.
– Электрички уже не ходят, так что ты сэкономишь немало денег, если останешься здесь до утра, – сказал я, чувствуя, что говорю что-то не то. Разумеется, я сказал чистую правду, и поступить так было бы разумно, но мои слова ни в малейшей степени не отражали моих истинных чувств. Я посмотрел на Лауру. – Я больше всего на свете хочу, чтобы ты осталась со мной. Чтобы я мог тебя чувствовать.
Слова явились неизвестно откуда, не в результате процесса критического мышления или точных вычислений, но это было именно то, что я хотел сказать. Возможно, произносить такие слова лучше всего, лежа на спине, потому что они вызывали то же самое головокружение, которое в последнее время часто меня посещало. Лаура улыбнулась и придвинулась ко мне ближе.
– Просто я как раз попросила Йоханну посидеть с Туули, – прошептала она. – Я надеялась услышать от тебя что-то вроде этого.
20
Под безоблачным небом в безветренном сентябрьском воздухе веяло легкой прохладой. Утреннее солнце светило непривычно ярко для этого времени года. Пока я шел от автобусной остановки к Парку приключений, его нежные лучи согревали мою левую щеку. День, на первый взгляд, выдался безупречным во всех отношениях, как будто с ним тоже произошла радикальная – по сравнению со всеми остальными днями – перемена. Естественно, сегодня все виделось мне сквозь новую призму. Я словно наблюдал за собой со стороны, и это ощущение вызывало и восторг, и некоторое беспокойство. Моя грудь полнилась силой и чем-то еще, что я вполне мог бы назвать счастьем. В то же время я чувствовал, что во мне появилась новая уязвимость, хотя еще не совсем понимал, в чем она заключается; я словно протянул руку в темноту, понятия не имея, что меня там ждет.
Но в общем и целом мной владела радость, как после победы в тайном соревновании, о котором знали только те, кто получил на него особое приглашение. Что-то в этом роде. Мне было трудно управлять своими мыслями. Они отличались от моих обычных мыслей; вернее сказать, это были не совсем мысли, а скорее нечто вроде энергетических импульсов, похожих на нестрашные разряды молнии. Я шел быстрым легким шагом и думал о том, как фундаментально изменилась моя концепция свидания, хотя, надо добавить, только в некоторых аспектах. Да, мне хотелось пойти еще на одно свидание, но только с Лаурой Хеланто. Во всех других вариантах мое мнение о свиданиях осталось прежним. Я не собирался повторять опыт прошлой ночи с кем попало. Это было бы игрой с минимальным шансом на победу.
Я добрался до Парка приключений позже, чем обычно, но это не имело значения. Я обрел новый источник силы и теперь мог…
Порыв холодного ветра налетел на меня, проникая под куртку и рубашку.
Узел галстука затянулся туже, хотя я к нему не прикасался. Внезапно даже небесная синева утратила часть своей лазурной чистоты; единственное облако с удивительной точностью наползло на солнце и полностью его закрыло.
Ничто на свете не способно омрачить ваше утро так, как вид полицейского.
Осмала стоял почти посередине парковки, там, где в нормальное время развевался флаг с надписью «Заходи, здесь весело». Разумеется, сейчас он не развевался, потому что после инцидента с падением флагштока находился в стирке, а новый флагшток еще не доставили. Осмала меня заметил и помахал мне рукой. Я помахал ему в ответ и направился к нему.
Он был в сером блейзере и мешковатых светлых джинсах, сливаясь с окружающим пейзажем, примерно как статуя с острова Пасхи. При этом я не имею в виду, что никому не известно, откуда он взялся и кто вырубил его из камня, – просто в нем была характерная для статуй сдержанность и загадка. Утренняя прохлада успела пощипать его за нос и уши, которые приобрели окраску пожарной машины, что вносило освежающую ноту в его серые угловатые черты.
– Флагшток упал, – сказал он, когда я приблизился к нему на расстояние слышимости.
Совершенно излишняя информация: Осмала прекрасно знал, что именно я являюсь владельцем Парка приключений.
– Знаю, – ответил я. – Мы уже заказали новый.
Осмала уставился на остатки флагштока долгим изучающим взглядом. Затем медленно повернулся вокруг своей оси, обшаривая взглядом парковку.
– Он ведь не сам упал, – наконец произнес он. – Посмотрите на угол слома. Здесь вмятина. Явный след удара. Вряд ли кто-то сломал его случайно. Или случайно в него врезался, даже если не умеет нормально парковаться задом.
– Мы заказали новый и… – оборвал себя на полуслове.
– Кто мог это сделать? – спросил Осмала.
– Не знаю, – честно ответил я.
– А запись на видеокамере?..
Я объяснил, что эта часть парковки, как и весь участок пути отсюда до шоссе, находится в слепой зоне: камера, которую здесь установили, не работала. Осмала погрузился в печальную задумчивость – или притворился, что в нее погрузился. Судя по оттенку красного на его носу и ушах, он ждал моего прибытия довольно долго.
– У вас нет предположений, кому могло бы захотеться сбить ваш флагшток? – спросил он.
– Ни единого.
– А вы не думаете, что это своего рода послание?
– Послание?
– Может, кто-то хотел о чем-то вам напомнить? – подсказал он.
Я покачал головой, глядя на металлический пенек.
– Мне это ни о чем не говорит, – сказал я чистую правду. Как и Осмала, я размышлял над тем, могло ли в инциденте с флагштоком содержаться некое сообщение, но, если оно там и содержалось, расшифровать его я был не в состоянии. В конечном счете сбить флагшток – не слишком разумное действие.
– Помните фотографию, которую я вам показывал? – спросил Осмала.
Я подтвердил, что помню.
– Вы не думаете, что человек с фотографии мог иметь отношение к этому акту вандализма?
Только если ему удалось выбраться из морозильника, пройти на парковку, сесть в чужую машину, вжать газ в пол, сбить флагшток, а затем вернуться в морозильник.
– Не знаю, – сказал я. – Думаю, это крайне маловероятно.
– Почему вы так думаете?
– Просто… Вы сами говорили, что этот тип – профессиональный преступник. А это больше похоже на работу любителя.
Я слышал свои собственные слова, как будто их произносил кто-то другой. И понимал, что именно это и произошло. С одной стороны, флагшток был поврежден намеренно; с другой – проделано это было чрезвычайно кустарно. И тут вдруг мне все стало абсолютно ясно.