– Тогда пока, – бросил я напоследок.
Лаура повернулась вполоборота и скользнула по мне взглядом.
– Пока, – коротко бросила она примерно таким тоном, каким прощаются с кассиршей в супермаркете.
Позднее в тот же день, когда Парк закрылся для посетителей, я вышел в холл и стал смотреть на фрески Лауры. Один. Я чувствовал запах свежей краски и странную боль внутри живота. Поначалу я решил, что это из-за запаха краски, но быстро понял, что краска здесь ни при чем. Стены выглядели красиво, но при взгляде на них у меня появлялось ощущение, что что-то грызет мои внутренности. Ноющая неопределенность, которая усиливалась с каждой минутой. Словно укус красивыми зубами.
В этот поздний час автобус, на котором я обычно добирался до железнодорожной станции, больше не ходил. До следующей остановки было больше километра. На дороге – пусто. Последние магазины в этой части города закрывались в десять вечера. То есть они закрылись час назад. Велосипедная дорожка тоже пустовала – в обоих направлениях. От дороги ее отделяла узкая полоска земли. Почему бы не пойти прямо посередине дороги, раз уж тут никого и ничего нет? Путь мне это не сократит и добавит рисков, связанных с дорожной безопасностью, поэтому очевидно, что ничего разумного в этом нет. Тем не менее, как часто случалось в последние дни, у меня мелькнула эта странная мысль – словно стремительно пролетела неизвестная птица. Эта птица пару раз махнула крыльями, а потом так же стремительно исчезла.
Велосипедная дорожка пошла чуть под горку, и моему взору открылся мост, а под ним – какая-то стройка. Громоздились вынутые из земли кучи грунта, между ними – залитые водой ямы. Я шел под фонарем и когда достиг самой ярко освещенной зоны, услышал его. Звук двигателя. Я заметил его потому, что он отличался от звуков машин на шоссе. Он ударил мне по ушам. Я обернулся и увидел машину, мчащуюся на большой скорости.
Машина – с одним человеком в салоне – ехала по велосипедной дорожке и направлялась прямо ко мне.
Многое может произойти за несколько секунд.
Разумеется, все я просчитать не способен, но я точно знаю, что автомобиль весом тысячу килограммов на скорости сто километров в час представляет для человека такую же угрозу, как молоток – для комара. Времени на маневры не было. Я прыгнул вправо и нырнул за поросшую травой земляную насыпь на обочине. На самом деле эта насыпь представляла собой часть стройки. Я прикинул ее высоту – сантиметров сорок; угол наклона – около сорока градусов. Этого должно хватить.
Машина вильнула за мной на обочину и передним колесом врезалась в насыпь. Взревел двигатель, и колеса поднялись над землей. Я плашмя упал на землю, стараясь в нее закопаться. Я почуял, как моей спины коснулась шина, и машина пролетела надо мной. Мне показалось, что у меня хрустнул позвоночник, а кожу со спины содрали. Меня оглушило ревом, как будто прямо у меня над ухом пролетел реактивный самолет. Сейчас это единственное, что имело значение. То, что над головой у меня – машина.
Только когда она пролетела дальше, я приподнял голову.
И сразу увидел: что-то случилось. Положение колес над насыпью находилось в прямой корреляции к скорости и массе машины. Никаких вычислений не требовалось: результат был прямо передо мной. Машина дернулась, тут же перевернулась вверх тормашками и все на той же скорости заскользила вперед. Мне даже показалось, что она ускорилась. Она была похожа на огромные фантастические сани, летящие прямо на стройку. Она влетела в цель с такой точностью, как будто долго тренировалась.
Яма подошла ей почти идеально.
Крыша ухнула на дно ямы, и машина замерла, словно притянутая гигантским магнитом. Я встал – сначала на четвереньки, затем – на колени, наконец – на ноги и попытался понять, что передо мной. Двигатель заглох, фары погасли. Настала тишина – такая же, как была секунду назад.
Вообще все было точно таким же, как секунду назад. За исключением одной детали: в пятидесяти метрах лежала перевернутая машина, самый гигантский из существующих в мире жуков, которого перевернули на спину и столкнули в лужу.
Спина у меня горела – и снаружи, и внутри. Сердце колотилось так быстро, что я заставил себя сглотнуть и задышать ровнее. Все, что я мог, – это стоять на месте. Ценой огромного напряжения воли мне удалось убедить себя, что я жив и что угроза миновала. Все это время я смотрел на машину, не способный переварить увиденное.
Повинуясь инстинкту, я побежал к машине. Ноги у меня болели и почти не гнулись после отхлынувшего адреналина. Чем ближе я подбегал к машине, тем яснее видел, насколько идеально она вписалась в яму. До краев ямы с каждой боковой стороны машины оставалось сантиметров по двадцать пять, с концов – и того меньше. Я подошел к краю ямы и заглянул вниз. Сначала я ничего не увидел.
Рука, плотно охваченная рукавом спортивного костюма с тремя полосками, грозила мне кулаком.
Значит, за рулем сидел А. К.
Разумеется, водительская дверь не откроется. Яма глубокая и узкая, а вода быстро поднималась, выплескиваясь за ее неровные края. А. К. застрял в машине. Ремень и подушка безопасности зафиксировали его на месте. Он негодовал. Я подумал, что еще в тот первый раз ему наверняка очень хотелось меня задавить.
Из-под воды в последний раз показался кулак.
И тут же исчез в глубине ямы, докуда не достигал свет фонаря.
Я обошел машину и других пассажиров не обнаружил.
А. К. в «БМВ» был один. Я огляделся по сторонам. Никаких машин, ни одного человека – только длинный широкий след шин, сначала на велосипедной дорожке, затем на гравии, затем, точкой над i – перевернутая вверх дном разбитая машина.
Спина у меня болела так, что я понял: мне надо или срочно лечь, или начать двигаться. Я думал об этом не больше секунды. Понятно, что ни А. К., ни мне, ни кому бы то ни было еще не принесет никакой пользы, если я разлягусь рядом с машиной.
Я сделал несколько глубоких вдохов и двинулся вперед.
23
– Ребенок сломал ногу.
На лице Эсы было выражение такого страдания, как будто ногу сломал он. Он подбежал ко мне, запыхавшийся. Ноги у него работали нормально. Я держал в руке сломанную ступеньку из Замка приключений. Положив ее на пол, я последовал за Эсой в холл. Я только что приехал на работу, снова с большим опозданием, после практически бессонной ночи. Когда я ненадолго отключился, на меня навалились кошмары – за мной гнались дорогие немецкие автомобили, а из заполненных водой строительных ям вздымались и злобно грозили мне огромные кулаки. С каждым шагом спина отзывалась болью, как будто по ней колотили дубиной. Тем не менее, сегодня я решил уделить внимание физической работе. По двум причинам. Во-первых, я надеялся, что это позволит мне собраться с мыслями. Во-вторых, Кристиан, обязанный следить за техническим состоянием Парка, снова подменял в билетной кассе Венлу и не мог починить сломанную ступеньку.
– Что произошло? – спросил я, с трудом поспевая за Эсой.
– Боюсь, нарушение протокола наблюдения, – ответил он. – Этот маленький спецназовец забрался на стену возле Ружей-тромбонов и упал оттуда. Наверное, хотел подавить противника превосходящей огневой мощью. Достойная уважения бойскаутская подготовка, но подкрепления вовремя не подошли.
– Скорую вызвали?
– Да, но я сказал им, чтобы не торопились.
Я не ослышался?
В холле кишели орущие и носящиеся туда-сюда клиенты, переполненные энергией нового утра.
– Что?
Эса повторил сказанное.
– Господи, но почему?
– Я сделал ему перевязку в полевых условиях. Мать и отец раненого оказали ему первую помощь.
За Зеркалом «Банан» мы резко свернули налево, в зал, где родители могли посидеть и расслабиться, пока детишки играют. В правой нише на одном из диванчиков лежал мальчик. В свете случившегося он выглядел абсолютно нормально, за исключением испуга и следов слез на лице. Что касается родителей…
– Кто за это ответит? – взревел отец, вскакивая на ноги. Примерно моего возраста, с короткими темными волосами, аккуратно зачесанными на правую сторону. На нем был темно-синий свитер с логотипом на груди, изображающим игрока в поло. У матери были длинные светлые волосы. На ее белой водолазке красовался тот же силуэт, замахивающийся клюшкой. Глаза и все лицо у нее покраснели. Она была взволнована.
– Ответит за что? – искренне поинтересовался я.
– За ногу Джулиуса, – ответил отец, указывая на мальчика.
Я убедился, что Эса все сделал хорошо. Ногу ребенка плотно обхватывали бинты; под ними виднелась импровизированная металлическая шина – одно из Ружей-тромбонов.
– Если Джулиус несовершеннолетний – а, судя по всему, так и есть, – заговорил я, – то полагаю, что за него и за его ногу отвечают родители.
Отец затряс головой, как будто только услышал нечто невообразимое.
– Я хочу поговорить с директором, – сказал он.
– Я директор, – ответил я.
– Вызовите полицию! – потребовал он.
– Полиция только что уехала, – сообщил Эса, не дав мне шанса открыть рот.
Я повернулся к нему.
– Что? – воскликнули дуэтом отец и я.
– Констебль, который сюда уже приезжал, – сказал Эса, глядя на меня. Я понял, что должен немедленно его остановить. Значит, Осмала был здесь утром. Наверняка ему уже известно о несчастном случае на стройке.
– Спасибо, Эса, – сказал я и переключил внимание на родителей Джулиуса. – Самое главное, что с Джулиусом ничего страшного не произошло.
– Как это не произошло? – заверещала мать.
– Это всего лишь трещина, – сказал я.
– Как вы можете?..
– Это факт, – честно ответил я. – Смертельная опасность ему не грозит.
– Смертельная опасность? – взревел отец. – Хотите сказать, что Джулиус мог погибнуть?
– Джулиус, вы, я… – объяснил я, опираясь на собственный опыт и принципы актуарной математики. – Кто угодно может умереть где и когда угодно. В некоторых обстоятельствах это более вероятно, чем в других, но факт остается фактом: это может случиться с кем угодно, где угодно и когда угодно.