Едва я договорил, произошли одновременно три вещи. Первое. Я знал, что я несомненно, абсолютно, стопроцентно прав, но несмотря на это, почувствовал себя так, словно сказал что-то, чего говорить не стоило. Второе. Отец затрясся, а щеки матери стали еще краснее. Третье. Эса поправил Джулиусу бинты. Где же скорая? На один краткий миг настала полная тишина, а потом произошел взрыв.
– Эта сволочь хочет, чтобы Джулиус умер прямо здесь, в этом парке! – заорал отец. – Я засужу тебя и твой паршивый парк! Я сейчас же позвоню своему адвокату!
Отец достал телефон, но звонить никому не стал. Мать стояла возле Джулиуса на коленях и гладила его по голове.
– Если у его травмы будут хоть какие-нибудь последствия…
– Он всего лишь ударился ногой, мадам, – сказал Эса.
Мать зарыдала.
– Ты еще о нас услышишь, аферист! – прорычал отец.
Меня охватило беспокойство. Это было несправедливое и безосновательное обвинение.
– Я не аферист, – сказал я.
– Да? – проорал отец и указал на плакат у входа. – Вот это ты называешь весельем для всей семьи, говнюк?
– Мы также информируем посетителей о правилах поведения в парке, – объяснил я. – У нас строго запрещено забираться на верхнюю часть аттракционов.
– Джулиус – свободолюбивый ребенок! – воскликнула мать. – Правда, милый? – обратилась она к сыну придушенным от слез голосом.
– Не тебе указывать мне и моему ребенку, что нам можно делать, а чего нельзя! – гаркнул отец. Он успел придвинуться ко мне почти вплотную.
– Похоже, что именно мне, – ответил я. – Правила касаются всех. Это базовый принцип любых правил. Иначе у нас настанет анархия, а это никому не понравится.
Отец уже открыл рот и поднял правую руку, когда у него за спиной появилась группа людей в белом. Не глядя на нас, они приблизились к Джулиусу и опустились перед ним на колени.
Наше внимание переключилось на них. Работали они быстро и точно. Ситуация явно не заставила их пульс биться хотя бы на один удар быстрее.
Секунду спустя Джулиуса унесли к машине скорой помощи. Он выглядел абсолютно спокойным и счастливым. Родители семенили рядом с носилками, и по тону их голосов я понял, что они инструктируют медиков и, вероятно, уже обвиняют их в профессиональной халатности.
Эса вернулся к себе в аппаратную. Я решил ненадолго отложить ремонт ступеньки в Замке приключений. Утренний визит Осмалы тревожил меня, но я не знал, что с этим поделать. Единственное, что было в моих силах, – убедиться, что он покинул Парк. Надо проверить: вдруг его машина все еще на нашей парковке. Я вернулся в холл, прошел мимо Кристиана, который разговаривал по телефону, и вышел на улицу. Меня обдуло прохладным ветром. Я сделал несколько шагов вперед, внимательно оглядев парковку. Относительно нового «сеата» Осмалы убийственного зеленого цвета я не обнаружил. Осенний холодок проник мне под рубашку. Галстук тоже особенно не согревал. От ветра заныла рана на спине. Я в последний раз осмотрелся, развернулся и пошел назад.
Когда я подходил к билетной кассе, Кристиан как раз заканчивал говорить по телефону. Он улыбался. Воротник его синей форменной рубашки напоминал пару тектонических плит – больших и твердых. Свои короткие волосы, смоченные гелем, он зачесал наверх.
– Прекрасный день, не так ли? – сказал он.
– Привет, – коротко ответил я, не найдя подходящих эпитетов для описания сегодняшнего дня. – Вижу, Венла опять не на работе?
Не знаю, почему я его об этом спросил. Возможно, в моем вопросе было больше интереса к раскрытию тайны Венлы, чем обеспокоенности работодателя. Кристиана мой вопрос больше не смущал.
– Ключ к успеху в продажах – это истинная преданность делу, – сказал он. – Вы не просто продаете молочные коктейли, или пылесосы, или что угодно – вы продаете себя. Успех – это состояние разума.
Кристиан улыбался. Снова. Не исключено, что он и не переставал улыбаться. Мне понадобилось немного времени, прежде чем я понял, в чем дело. Я сотворил чудовище. Кристиан прислушался к моему совету. Он действительно посетил эти курсы. Перед ним наконец открылся путь к должности главного менеджера.
– Я тут подумал… – аговорил он, не дав мне сказать ни слова. – Почему бы нам не навязывать посетителям эти займы агрессивнее? Если бы я тут всем заправлял, то мы работали бы под лозунгом «Не упусти ни одной сделки!» Нам ведь выгодно впаривать людям кредиты?
Он ткнул пальцем в пачку рекламных листовок на краю прилавка. Реклама призывала посетителей брать займы под разумный процент. Я взял в руки листовки и сунул их под прилавок.
– Сейчас мы ничего никому не впариваем, – сказал я. – Я обратил внимание, что говорю довольно резким тоном, переходящим в издевательский, когда я использовал жаргон Кристиана. Неудивительно. Кое-кто проехался по мне на машине. И в буквальном, и в фигуральном смысле слова.
– Кристиан, – начал я гораздо более примирительно. Я понимал, что у меня остался только один способ: найти в себе внутреннего Перттиля и выпустить его на волю. И сделать это надо немедленно. – Путешествие к глубокому внутреннему успеху совпадает с созданием положительной командной синергии, откуда последует прыжок к оптимальному успеху в триумвирате разума, тела и души. Часто решение – это процесс эмоционального переноса, который, в свою очередь, симбиотически связан с частотой взаимодействий, используемых для создания наилучшей по умолчанию взаимной динамики. Я полагаю, что пространство для развития далеко не исчерпано. Остается элемент коллективной адаптации, которому принадлежит особая роль в твоем путешествии к окончательному оформлению твоего личного понимания собственного предпринимательского Я. С другой стороны, это дает тебе шанс изучить другие профессиональные возможности в поле управления ресурсами. Осознание собственной значительности – это не просто линейно-психологическая или кумулятивно-эмоциональная кривая обучения.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Я не моргнул первым. Кристиан опустил глаза и заерзал на месте. Открылась входная дверь. В холле появились новые посетители, и Кристиан занялся ими.
24
По пути в свой кабинет я размышлял о своем разговоре с Кристианом и о том, что он на самом деле означал. Я слишком хорошо это понимал.
Я все откладывал и тянул время. Я знал, что можно рассуждать о бесконечности в математическом понимании слова, но в этом мире и в этой реальности существует точка, за которой бесконечность заканчивается. У всего есть критическая точка. Я чувствовал, что приближаюсь к ней. Мою тревогу усиливало то обстоятельство, что я не вполне понимал, что конкретно происходит. Все события последних дней – от инцидента с кроличьим ухом до выдачи кредитов – находились в хрупком равновесии, натянутом, как скрипичная струна, и прямо сейчас я не мог позволить себе его нарушить.
В дверях я остановился, сам не знаю почему. Все выглядело абсолютно таким же, как было вчера, когда я уходил. Накануне я прибрался в кабинете, ликвидировал оставленный Юхани беспорядок. И сейчас каждая стопка бумаг лежала на своем месте, но… Что-то явно было передвинуто, – возможно, просто приподнято и поставлено назад. И равновесие было потревожено. Я всегда замечаю подобное. Если в вычислениях, занимающих страницу, поменять хотя бы одну цифру или символ, результат получится совсем другой. Следующую минуту или полторы я пытался сообразить, что изменилось. И сел за свой стол.
Через секунду у меня появилось ощущение, что больше я никогда не встану.
Возможно, все дело было в усталости. Или метафорическая ноша, которую я на себя взвалил, стала весить слишком много. Или всего вместе взятого – долгов и попыток с ними расплатиться, тела в морозильнике, множественных покушений на мою жизнь, еще одного тела в утонувшей машине и моей растущей неуверенности практически во всем – оказалось слишком много, чтобы я мог с этим справиться. Тем не менее, я напомнил себе: я актуарий. Я привык действовать в рамках логики и предсказуемости. Одним словом, в рамках разума. За этой мыслью тут же явилась другая: я – актуарий со следами шин на спине и смертным приговором над головой. Я знал, что это именно Игуана послал А. К. найти меня.
И хотя А. К. сейчас движется на своем «БМВ» в лучший из миров, приказы Игуаны еще не выполнены. Я знал, что он где-то близко. Вероятно, наблюдает за мной прямо сейчас. И, как минимум, сейчас у меня не было ни одной идеи, как ему противостоять. Я слишком хорошо помнил слова Здоровяка: «Выживет сильнейший». В данный момент я не чувствовал себя очень сильным.
Но было одно обстоятельство, придававшее мне сил. И дарившее надежду.
Лаура.
Возможно, в последние несколько дней я неправильно трактовал ее поступки. Наверное, ей просто надо сосредоточиться на работе, поскольку она хочет написать эти фрески как можно лучше, вложить в них весь свой талант. И у меня так. Когда я бьюсь над сверхсложным уравнением условной вероятности, у меня тоже нет времени на мимолетные французские поцелуи. Потом, – пожалуйста, если партнер подходящий и мы достигли по этому вопросу консенсуса.
Я все еще чувствовал у себя на коже нашу проведенную вместе ночь. При воспоминании о ней у меня в голове всплывали невероятно осязаемые образы. Я не мог понять логику своих мыслительных процессов: чем меньше я видел Лауру, тем больше о ней думал. Это нелогично. Я продолжал слышать ее голос, говоривший вещи, которых до нее никто и никогда мне не говорил. Феномен дословного запоминания наших разговоров для меня не новость. Но теперь я мысленно переслушивал эти разговоры не для того, чтобы проверить какие-то факты, а для того чтобы уловить то, что присутствовало в них помимо слов: мягкость, нежность и что-то еще, свидетельствующее о том, что она видит меня таким, какой я есть, и что увиденное ей нравится.
Возможно, Лаура просто занята. У нее есть дочь, требующая заботы. И несколько нерасписанных стен. Но все равно мой разум переполняли образы: вот мы вместе просыпаемся в одной икеевской кровати, вместе покупаем квартиру по целесообразной цене за квадратный метр в районе, отвечающем критерию разумного соотношения стоимости, качества и месторасположения. Вот мы улетаем в незапланированный отпуск куда-то, где солнце греет голые камни, а море светится кобальтово-синим. Вот мы идем осенним утром, взявшись за руки, от автобусной остановки к Парку приключений.