В именах, которые мы даем детям, часто проявляется все наше сиротство. Мое, но не Го. У него очень хорошая семья. Отец, конечно, похож на самонаводящийся электрический нож. Но это совершенно безопасно для окружающих. Зато мама… Ее зовут Наташа. Алекс, я уже писала тебе о ней.
Близнецы выросли. Мальчики захотели стать космонавтами, а девочки – врачами. Мы долго отговаривали и тех и других. И поссорились во второй раз. Го был категорически против медицины. Он сам – известный психиатр и знает, как это тяжело и больно. И как бесполезно – бежать за человеком, который хочет уйти и побыть в одиночестве со своими друзьями. И пусть это друзья типа Фредди Крюгера. Ну и что? Кстати, you know, сейчас у людей практически не встречается желание считать себя Наполеоном. Мне кажется, что это – незаслуженно. Бернадот, Мюрей, вперед, мои маршалы! Вперед!
А я совсем наоборот, я – противник космоса. После Юрия Гагарина там нечего делать. Никто не может так улыбаться, как Юрий Гагарин. А зачем профессия, в которой есть только одно сплошное служение и долг?
Кузя, полная версия фразы, которую ты мне цитировала так долго и неудачно, на английском языке звучит так: Love is patient, love is kind. It does not envy, it does not boast, it is not proud. It is not rude, it is not self-seeking, it is not easily angered, it keeps no record of wrongs. Love does not delight in evil but rejoices with the truth. It always protects, always trusts, always hopes, always perseveres. Love never fails.[17]
Любовь never fails. По-вашему это означает «не перестает». По-нашему – «не растрачивается, не истощается, не расходуется».
Мы – дураки. Еще как расходуется. Но таки – не перестает. Вы правы, Кузя, вы правы…
Он увидел меня. Я увидела его. Такие глаза, девочки, такие глаза…
Он выбежал ко мне навстречу из своего физического тела. Но тело (тот еще получился цирк, если кто его наблюдал. А наблюдателей было много. Не у всех же лето, как у меня. Я – в платье, сиськи – в борще, борщ – дома, в кастрюле, кругом завистники. Цирк. Точно цирк…) побежало в другую сторону. Сначала засеменило такой деловой походкой, а потом ка-а-а-ак рванет. Только его и видели.
На войне не без убитого, девочки. А я – охренительно жива. Вместо «охренительно» могла бы написать как есть, без цензуры. Но боюсь, что слово «член» в подзаборной обработке может нанести Кузе моральный вред. А я ведь когда-то мыла ей жопу и пела романсом «Человек рассеянный с улицы Бассейной».
В общем, я, конечно, пойду еще раз. В школу или куда придется… Совершенно не могу спать, есть и писать очерки для Игоря Олеговича, зная, что мы с Го находимся в ссоре из-за будущего наших детей!»
Перед тем как мы сдадим книгу в печать, эту часть можно будет выбросить. Она – ни о чем. С тех пор как я поссорилась с Николь, новостей нет. Все идет по плану, в голове – мурашки.
В шесть утра она позвонила мне, чтобы помириться. А я в шесть утра привыкла смотреть телевизор. Которого у меня теперь нет. Сначала я бросила трубку. Потом подумала, что человек – в чужой стране, и всё ему здесь не по зубам, не по силам. И это как-то некрасиво. Пока я думала об этом, она перезвонила мне сама.
– В прошлом году я была в Квебеке. Жила в отеле «Мариотт».
– Бедный отель.
– Ну почему? Все было очень хорошо, очень красиво, особенно номер. Я сразу пошла в душ, а тут – стук в дверь. Я – голая в ванной, он – в форме гостиницы – на пороге моего номера? Представляешь?
– С трудом…
– Я тоже. А парень говорит: «Я очень-очень извиняюсь, но вам в комнату положили только Новый Завет, а Книгу мормонов не положили». Я, по-прежнему голая, кричу: «Какой ужас, как вы могли? Что теперь делать?» А он – по-прежнему в форме, вот идиот, да? И говорит: «А я вам принес эту книгу. Вот она. С какой стороны кровати вам удобнее ее положить?» Я кричу: «С солнечной, с какой же еще?» Он чуть не плачет: «Простите, простите, до сих пор не могу в это поверить…» «Фух, – думаю я. – Наконец-то увидел все мои красоты. Сейчас будет приставать». А он продолжает: «Не могу поверить, что, когда вы регистрировались, вас не предупредили, что Книги нет. Не могу представить даже, как вы расстроились, когда обнаружили ее отсутствие в номере. Я скорблю вместе с вами…»
– Вы там все идиоты?
– Только мужчины. И это не там, а вообще – в Канаде. Но хочу тебе сказать, Оля, что в этой моей так называемой квартире, которую вы мне любезно сняли… Кстати, тут течет кран и плохо открывается окно… Но Книги мормонов тут почему-то тоже нет. А я уже к ней как-то привыкла… Ты не могла бы принести мне ее?
– Иди в жопу, – сказала я.
Это очень непедагогично. Раньше я рассказывала студентам о том, что дети видят в учителях священных коров. А недавно я от коров отказалась. Потому что сегодня многие учащиеся думают, что священные коровы – это такая специальная говядина, которую едят гламурные олигархи во главе с Ксенией Собчак (нужна ли и на нее звездочка-сноска или через сто лет она еще будет «живее всех живых»?). Сейчас я говорю, что дети видят в учителях бестелесных и неземных созданий. Дети думают, что учителя не едят, не пьют, не спят и, конечно, не ходят в жопу. Они из нее просто не вылезают. Но об этом я не рассказываю.
И о том, как мучительно жду звонка, как люблю каникулы и когда их забирают на медосмотры, я тоже не рассказываю. Я не хочу их расстраивать. Я – их. Они – меня. Мы похожи на супругов, которым нужно вместе дожить до перемены. И вернуться друг к другу после второго звонка.
Я уже давно не отвечаю на вопрос: «Зачем ты там работаешь, если…» После «если» варианты. От Романа: «…если основные деньги ты зарабатываешь в другом месте?» От Гриши: «…если ты не делаешь там карьеру?» От Миши: «…если им (студентам) все равно, а с каждым следующим годом будет все равнее и равнее?»
Есть варианты и от менее заинтересованных лиц. От нашего с Николь редактора Игоря Олеговича: «…если все это время ты могла бы спокойно спать дома?» От коллеги Ларисы Юрьевны: «…если здесь нет ни одного сто´ящего мужика, способного составить подходящую партию?» От хозяина автомойки: «…если эти подлецы могут в любой момент поцарапать тебе машину?»
Я не могу им сказать: «Ребята, я работаю из-за собак. И из-за Виктора Степановича (нашего завхоза, а не нашего же Черномырдина), который строит им будки. И еще из-за одной женщины. Она любит, чтобы ее называли тетя Света…»
Тетя Света – чудовище. Она гоняет преподавателей грязной тряпкой. Она экономит электричество. Заходит вечером в аудиторию, говорит: «Ишь какие…» – и выключает свет. Не весь. Тот, что над кафедрой, оставляет. Получается прожектор. Лектор и прожектор. Все остальные – в темноте. Еще тетя Света пишет анонимки и прикрепляет их кнопкой к студенческой стенгазете. В анонимках – все о наших грехах. Жаль только, что грехи наши – скучные. И студенты о них не читают. Они вообще не читают, потому что зачем?
А если тетя Света остается ночью на вахте, то все собаки – с ней. И они ведут себя очень культурно. И тетя Света, и собаки. Они не гадят, не бегают по помещениям, даже не едят. Просто спят в тепле. А утром все вместе делают вид, что незнакомы. И весной они делают вид, что незнакомы. Потому что весной у собак совсем другие проблемы.
В семь сорок пять Николь позвонила мне снова. Ей нужен был фен. Я разбудила Кузю. Ей все равно в восемь вставать – в институт. И перед первой парой она вполне бы успела забежать…
– Я сегодня жить не буду, – сказала Кузя.
– А когда?
– Не знаю. – Она отвернулась к стене. И сразу уснула. У нее был такой организм. В беде он не принимал только систему образования и все, что с ней связано. Учебники, например, конспекты… Лекции тоже не принимал.
Беды случались с Кузей часто. Поэтому теперь она думает, что Осло – это столица Испании, названная в честь осла Санчо Пансы. При этом я точно не знаю, разделяет ли Кузя осла и Санчо Пансу или считает их одним человеком с обидным прозвищем. Еще она думает, что правило буравчика – это способ получения денег от нефти. Сейчас так, кстати, многие думают. Отсюда вывод: беды в виде любви посещают не только девочек, но и мальчиков. Даже политиков и олигархов. И это хорошо.
Еще хорошо, что в первом классе организм Кузи был гормонально не приспособленным для страданий. Поэтому в него все-таки поместились буквы, счет, таблица умножения, кое-какие стихи, много английских слов и умение рисовать овраги в разрезе.
Я разбудила Мишу и велела ему отнести Николь фен. Он повел себя странно: согласился.
– Ты здоров? – спросила я.
– Да, – сказал он. – Только у меня плохие мысли. Я думаю, не обидится ли Марина, если я на ком-нибудь женюсь? Тем более что я же смогу приходить и ночевать, как обычно. И буду полностью участвовать, а?
– Ты влюбился? – обрадовалась я.
– Нет. Я просто почему-то начал об этом думать, – жалобно вздохнул он.
– Очень хорошо, – сказала я.
– Плохо, – не согласился Миша. – Потому что еще я думаю о том, что у моей мамы никогда не было духов «Шанель». И это не справедливо. Но от меня она их не захочет. Наверное.
– Я сама отнесу Никольке фен, – вздохнула я. – А твоей маме – духи.
Миша благодарно улыбнулся, отвернулся к спинке дивана и тут же уснул. Это он научил Кузю просыпаться за пятнадцать минут до начала всего и никогда не опаздывать.
…Перед тем как мы сдадим книгу в печать, эту часть можно будет выбросить. Потому что должно остаться главное, соответствующее сюжету. Когда люди ищут главное, они всегда находят черточку. Общий минус. Его и фиксируют в биографических справочниках и на всяких надгробиях.
Из вежливости этот минус рисуют коротким. Или не из вежливости, а просто потому что никто точно не знает его настоящей длины.
Эту грустную мысль можно добить так: минус день, минус два, минус жизнь.
Но лично я добила ее текстом о единении левых сил. Рома решил создать из них союз. Он тоже плохо представляет себе законы физики. Или, наоборот, хорошо? А потому хочет быть убитым элегантно, не как все… Электрическим током ле