Остин включил зажигание и, лихо сорвавшись с места, помчался прочь. Он надеялся, что память не подведет его и поможет отыскать место, где пиявки спасли ему жизнь, став его проклятием. Остин надеялся, что ему удастся найти хотя бы одну из них и вывести из Вьетнама, чтобы уже в его стране ученые исследовали ее и нашли способ удалить этих тварей из его тела.
Остин колесил по джунглям больше четырех часов, но так и не смог бы отыскать место, где пиявки спасли ему жизнь. Не смог бы, доверяя глазам. Нет. Было лишь странное чувство, инстинкт, который вел его, как ведет пчелу обратно в улей — стоило закрыть глаза и мир вспыхивает, словно картина. Мир, который Остин видел, когда его полумертвого несли сюда Тиен и подросток. Возвращаются, казалось, не только видения, но и чувства. Боль пронзила Остину грудь. Мимолетная боль, после которой видение тут же растаяло, но он уже почти был на месте. Пикап брошен на дороге, вокруг джунгли, но яма с грязной водой там, за кустами. Нужно лишь немного пройти вперед.
Остин замер, увидев десятки крохотных пиявок, которые копошились на дне ямы. В кармане лежала припасенная колба, но он не мог заставить себя наклониться и собрать пару этих тварей. Даже не тварей, нет. Остин понимал, что должен испытывать к пиявкам отвращение, но не мог. Скорее наоборот — он чувствовал заботу. А под кожей уже начинали шевелиться спасшие ему жизнь пиявки, чувствуя близость своих сородичей. Еще мгновение и он снова окажется в этой яме — добровольно. Грязная вода скроет его тело.
Остин заставил себя сделать шаг назад, отвернуться. Вода в яме забурлила, словно огромное существо, рождавшее пиявок, тяжело вздохнуло. Может быть, оно даже поднялось из ямы и сейчас смотрит на него. Остин так и не смог заставить себя обернуться и посмотреть. Одна из крохотных пиявок выбралась из ямы и добралась до его высоких солдатских ботинок, взобралась по брюкам, ища незащищенное тело. Остин осторожно достал из кармана припасенную колбу, накрыл ей пиявку, сбивая с одежды, и спешно закрыл крышкой.
Словно во сне он вернулся к машине. Вернулся, чувствуя, что за ним наблюдают. Сначала он убеждал себя, что это разыгравшееся воображение, но потом увидел полуголых вьетнамцев, окруживших его пикап. Они молчали. Лишь блестели в темноте их черные глаза. Блестели недовольством.
— Почему ты хочешь предать нас? — спросила его Тиен.
Она стояла среди полуобнаженных людей, сливаясь с ними, теряясь в этой толпе молчаливого гнева.
— Почему ты хочешь уйти? — снова спросила Тиен.
— Я… — Остин что есть сил стиснул в ладони спрятанную в кармане колбу. Колбу с пиявкой. — Мне… мне не место здесь, — выдавил из себя он.
Глаза вьетнамцев вспыхнули еще ярче, и Остин вдруг понял, что не может различить среди них Тиен, лишь слышит ее голос. Словно вся эта толпа и есть Тиен.
— Мне, правда, не место здесь, — повторил Остин, решив, что сейчас ему вспорют живот и оставят умирать здесь. Но на этот раз не будет спасения. — Я просто хочу вернуться домой.
Звякнуло разбившееся стекло колбы, которую он сжимал в руке. Боли не было, но когда Остин достал из кармана осколки, кровь заливала ладонь. Крошечная пиявка извивалась, разрезанная пополам. Остин смотрел на нее, пока она не умерла — зашипела растворяясь, смешиваясь с его кровью и стекая в траву.
— Я не хотел, — сказал Остин вьетнамцам, но вокруг него никого не было. Лишь пустынная дорога, да пикап, который обещает сослужить ему последнюю службу, доставив в аэропорт, откуда он улетит домой. Улетит навсегда.
Уже в самолете Остин позволил себе надежду, что все, что с ним случилось в субэкваториальной стране, сможет забыться, растаять дурным сном. Но он не мог перестать считать, сколько прошло дней с последней кормежки паразитов, которые поселились в его теле. Даже когда жена открыла ему дверь их дома, а дети бросились на шею, он все равно продолжал считать. До новой кормежки оставалось шестнадцать дней, пятнадцать, четырнадцать…
Ломка была необычайно сильной, а врачи, которые доставили Остина в больницу, после того, как их вызвала его жена, проводили анализы и лишь пожимали плечами.
— Чертовы кровососы! — ругался на них Остин. — Чертовы кровососы! — ругался он на пиявок в своем теле. Но так далеко в своей ломке он еще не заходил ни разу. И смерть, казалось, уже стоит в изножье его кровати, хватает его за пятки.
В палате для наркоманов было жарко. Пахло потом и мочой. Наркоман на соседней койке лежал, укрывшись матрацем, и стучал зубами так сильно, что у Остина голова шла кругом. Никого другого рядом не было. Ночь. И стук зубов соседа по койке, словно дождь барабанит о жестяную крышу. Стук, который сводит с ума. И еще боль. Адская боль, которою врачи отказались заглушить, сославшись на то, что наркоман должен запоминать не только хорошее о своей зависимости.
— Какое к черту хорошее? — ворчал Остин, слушая стук зубов наркомана на соседней койке. Забившись под одеяло, он кусал свою подушку, буквально рвал ее на части, задыхаясь и плача.
Какое-то время Остин наблюдал за ним, затем поднялся. Ноги сами несли его к соседней кровати. Боль усилилась, но это лишь придало ему злости. Он прижал подушку к лицу молодого наркомана и душил его до тех пор, пока тот не затих. Пиявки, разорвав кожу на его левой ладони, вцепились в агонизирующее тело. Боль отступила. Остались лишь усталость и страх. Остин вернулся на свою кровать. Хотел сначала сбежать, да и сбежал бы, если хватило сил, но ноги не двигались, все тело болело. И еще это сладостное чувство насыщенности, словно пиявки в его теле каким-то образом хотели отблагодарить его за кормежку. А может, так оно и было? Остин думал об этом, пытаясь заснуть.
Когда он проснулся утром, наркомана на соседней койке уже не было. Никто не говорил о том, что случилось с наркоманом, лишь молодая медсестра, увидев, как Остин пялится на заправленную опустевшую кровать, встретилась с ним взглядом и одними губами сказала, что его сосед умер. Остин кивнул и снова уставился на заправленную кровать.
Он покинул больницу два дня спустя. «Убийца, — думал Остин. — Теперь я убийца». Он пил больше недели, которая показалась ему целой вечностью. Потом убийца проспался, сосчитал оставшиеся до следующей кормежки дни и позвонил знакомому врачу, соврав, что пишет статью о смерти людей. Для отвода глаз он десять долгих дней посещал морги, больничные палаты, где доживали свои последние дни старики и смертельно больные люди. Но цель была одна — остаться с ними, когда смерть подойдет к ним достаточно близко, чтобы кровососы в его теле, смогли схватить ее, поймать, выпить из тела умирающего с кровью.
— Какого черта ты не можешь писать о чем-то простом? — спросил его как-то раз знакомый врач. — Сначала ураганы, потом Вьетнам, теперь все эти старики…
В тот момент Остин даже всерьез задумался о том, чтобы обо всем рассказать другу, но что могло это изменить? «Нет, так станет только хуже», — решил Остин. Тем более что ни один врач, ни одни анализы не смогли найти в его организме отклонений. Кровососы были не только заболеванием — они были, как правильно сказала когда-то Тиен, проклятием, дарующим жизнь. И выбирать уже не приходится. Ты либо жив, либо мертв. Ты либо кормишь этих тварей, либо они убивают тебя и питаются твоей собственной смертью. Третьего не дано… И Остин кормил. Кормил почти полгода, ловя смерть стариков, о которых действительно начал писать очередную статью — ему нужно было убедить в своей работе друга-врача, ему нужно было сохранить работу в газете. Хотя бы на время. Хотя бы еще одни месяц, пока не умрет очередной старик. И чем ближе день кормежки, тем больше волнения, безысходности. Цикличность. И так теперь всю жизнь…
Остин продержался в этом бешенном ритме почти год. Затем статью о стариках пришлось сдать в печать, а друг-доктор уже начал коситься на Остина, решив, что у него некая разновидность психического расстройства, которое заставляет Остина быть рядом с умирающими людьми. Врач даже попытался поговорить об этом со своим другом, но Остин все свалил на работу и на то, что когда-нибудь он действительно сойдет из-за этого с ума, но не сейчас. Он соврал. Соврал, потому что проклятие, которое было намного хуже безумия, уже поселилось в нем. И лечения не было.
Остин простился с другом, простился со стариками в больнице. Теперь была только ночь. Теперь было только ожидание дня новой кормежки. Но где найти смерть?
Остин встретился с редактором своей газеты и попросил отправить его в горячую точку. Куда угодно, лишь бы поближе к смерти.
— Я лучше отправлю тебя в отпуск, — сказал ему редактор, встревожившись подобной одержимостью одного из лучших своих сотрудников.
Жена радовалась и паковала чемоданы, взволнованная предстоящим отдыхом впервые за долгие годы. Радовались дети. Остину казалось, что радуется весь мир вокруг него. Вот только ему самому было совсем не радостно.
Остин сбежал из аэропорта за четверть часа до вылета. Сбежал от своей семьи, от своего редактора, друзей. Жена и дети улетели без него, решив, что не стоит отказываться от того, что уже оплачено. Так было даже проще. Проще для Остина. Он долго бродил по ночным улицам, приглядываясь к бездомным. Сможет ли он забрать у одного из них жизнь, когда настанет день кормежки? Или же паразиты в его теле заставят умереть его самого и сожрут пришедшую за ним смерть? Да, скорее так все и будет. Ему не убить больше никого — хватит и того наркомана. Остин до сих пор видел его в своих беспокойных снах. Можно, конечно, вернуться к знакомому врачу, сказать, что нужно кое-что дописать… Но что потом? Один старик, может быть два, а за ними… За ними снова придется вернуться на улицы и выбирать себе бездомных, душить их или избивать до полусмерти. Хотя это тоже совсем не так просто на деле, как на словах. Они всегда держатся вместе, да и не такие они и беспомощные, как можно подумать. От любого можно получить нож под ребра. И они в отличие от тебя не буду