[8].
Фальсифицируя события и уроки второй мировой войны, буржуазные идеологи, историки острие своего зловещего оружия нацеливают на молодое поколение, в том числе молодежь социалистических стран, советских юношей и девушек. Они используют любые средства и возможности, чтобы создать у них искаженную картину военных событий. Программы западных радиоголосов наполнены всевозможными измышлениями об истории второй мировой войны, имеющими целью сформировать в сознании советских юношей и девушек ложные представления о причинах, ходе и исходе войны, навязать буржуазные концепции ее истории и влияния на современность.
Все это свидетельствует о необходимости «давать решительный отпор нашим идеологическим противникам, всякого рода фальсификаторам истории второй мировой войны»[9].
В этой книге авторы хотели бы рассказать молодому читателю о некоторых основных направлениях буржуазных фальсификаций истории второй мировой войны, показать, как силы империализма стремятся использовать в своих интересах извращенную картину минувшей войны и как факты, цифры, документы начисто опровергают эти фальсификации и мифы.
«Молодежь легко обмануть, потому что она быстро обретает надежду», — сказал Аристотель. Задача всех, кому дорог мир, наша общая задача состоит в том, чтобы не дать обмануть молодое поколение в отношении прошлого, ибо, только хорошо зная его, можно эффективно бороться за будущее.
Виновник войны — империализм
«Средоточие зла» — так не моргнув глазом назвал Советский Союз президент США Р. Рейган, прибыв в Западную Европу в августе 1982 года и с ходу призвав к «крестовому походу» против «советской угрозы», «Мир требует силы», — развивал он свою концепцию в ноябре того же года, настаивая на развертывании неслыханной доселе программы перевооружения США. А летом 1984 года съезд ведомой Рейганом республиканской партии декларировал: «Америка — держава № 1».
Не правда ли, эта терминология весьма напоминает ту, которую мир не раз слышал из уст западных деятелей после Октября 1917 года?
«Крестовым походом» против «угрозы большевизма» именовал вооруженное вмешательство стран Антанты в гражданскую войну в Советской России будущий премьер-министр Великобритании, ненавистник коммунизма У. Черчилль. После провала этого «похода» идеологи буржуазии, как огня боясь распространения идей коммунизма, призывали в 20–30-е годы окружить СССР «санитарным коридором» из малых стран Центральной и Восточной Европы.
Подыгрывая антисоветчикам из «демократических» стран Запада, Гитлер в августе 1936 года демагогически предлагал рассматривать Германию «как основной центр западного мира при отражении большевистского натиска», не забывая при этом лозунг «Германия превыше всего».
Воспользовавшись советско-финляндским военным конфликтом зимы 1939/40 года, к которому финские правящие круги подтолкнула международная реакция, «западные демократии» в лице Франции и Англии добились исключения СССР из Лиги Наций как «агрессора» и одновременно планировали так называемый «южный вариант» — удар по Советскому Союзу с юга.
Казалось бы, с нападением Гитлера на СССР западные лидеры поняли, откуда действительно исходила угроза всему человечеству. «Опасность, угрожающая России, — сказал Черчилль 22 июня 1941 года, — это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам». Однако уже к концу 1942 года, констатирует, например, английский историк В. Ротуэлл, политика Англии была нацелена, в частности, на создание все того же ориентированного против СССР «санитарного кордона в Восточной Европе» [10]. А 20 августа 1943 года на заседании объединенного англо-американского комитета начальников штабов начальник штаба армии США генерал Дж. Маршалл поставил вопрос следующим образом: «В случае, если русские добьются подавляющего успеха, не окажут ли немцы содействия нашему (американцев и англичан. — Авт.) вступлению в Германию, чтобы дать отпор русским?» [11]
Не успели высохнуть чернила подписей представителей верховного командования трех союзных держав, зафиксировавших капитуляцию нацистской Германии, как под ширмой «сдерживания коммунизма», якобы перешедшего в наступление на весь мир, правящие круги на Западе начали «холодную войну» против СССР.
Подобные примеры можно было бы продолжить, но ясно одно: раздающиеся в 80-е годы крики о «советской военной угрозе» и призывы к «крестовому походу» против СССР не отличаются оригинальностью. Да, впрочем, встав на позиции махрового антикоммунизма, новые крестоносцы менее всего думают об оригинальности. Они просто идут напролом.
Небезынтересно в этой связи обратить внимание на источники информации, которые используют представители администрации США, неоднократно обвинявшие Советский Союз в «агрессивности», в зловещих «глобальных устремлениях». Из какого источника, например, почерпнули они следующие слова, приписываемые В. И. Ленину: «Мы захватим Восточную Европу. Мы мобилизуем орды азиатов. А затем мы вступим в Латинскую Америку, и нам не придется захватывать Соединенные Штаты: они упадут нам в протянутые руки как перезревший плод»? Как оказалось, источник «цитаты» — так называемая «Синяя книга», пронизанная антикоммунистическими выпадами и выпущенная в 1958 году «Обществом Джона Бэрча» — ультраправой, профашистской организацией в США [12].
Агрессивные круги США прибегают тем самым к избитому в буржуазной пропаганде стереотипу, что Советская власть — это «агрессивное зло», которое держится у власти лишь на терроре. В. И. Ленин еще в первые послереволюционные годы показал корни этого антикоммунистического стереотипа. В своей работе «Как буржуазия использует ренегатов» он процитировал письмо некоего С. Чейза, либерала из Вашингтона, опубликованное 25 июня 1919 года в журнале «Нью рипаблик». В те годы власть имущие в американской столице утверждали, как писал Чейз, что «Советское правительство держится на терроризме», и на этом основании они оказывали всяческую поддержку белогвардейцам. В. И. Ленин объяснил, почему симпатии правящих кругов «демократической Америки» оказались на стороне врагов Советской власти, и показал, к каким приемам они прибегают. «Всемирная буржуазия, — писал он, — поддерживает Маннергеймов и Колчаков, стремясь задушить Советскую власть, облыжно выставляя ее террористической и недемократической» [13].
Сегодня подобный стереотип мышления чрезвычайно опасен, ведь он полностью игнорирует новые условия, в которых ныне развивается мир. Оглушая общественность криками о «советской угрозе» американская администрация, как поясняла газета «Вашингтон пост», фактически ведет дело к тому, чтобы «показать, что Соединенные Штаты могут применить силу, где и когда они захотят это сделать, показать, что США могут обойтись без соглашений и без правил» [14]. Это ли не претензия на очередную попытку утвердить «право» сильного? Однако история знает немало примеров, когда возможности входили в противоречие с амбициями, а попытки повернуть историю вспять оканчивались крахом для тех, кто их предпринимал.
Войну развязал фашизм
«Не Гитлер, а поляки начали вторую мировую войну». Сегодня, спустя 40 с лишним лет после ее окончания, такое слышать просто дико. Но именно этот тезис исходит, например, из уст некоего Герхардта Зилля, выпустившего в ФРГ книжонку под названием «Нужно было выжить во что бы то ни стало». Автор, равно как и другие реваншисты, вознамерился реабилитировать гитлеровцев, представить их как «жертвы» агрессии…
Напомним, как это было в действительности.
Вечером 31 августа 1939 года группа нацистов из службы безопасности СД ворвалась в здание радиостанции пограничного в то время с Польшей немецкого города Глейвиц (Гливице). Сделав несколько выстрелов перед микрофоном, гитлеровцы зачитали заблаговременно составленный на польском языке текст, содержавший призыв к Польше начать войну против Германии. Они привезли с собой несколько немецких уголовников из концлагерей, переодетых в польскую военную форму, и сразу же после выхода в эфир расстреляли их.
Остальное для нацистской пропаганды было делом техники. Тотчас радиостанции Германии передали в эфир экстренные сообщения о нападении на германскую территорию, совершенном будто бы поляками. В качестве «доказательств» приводились трупы «польских военнослужащих». А утром 1 сентября германское информационное бюро распространило сообщение, в котором между прочим говорилось, что «нападение на радиостанцию было, очевидно, сигналом к общему наступлению польских партизан на германскую территорию», что «польские партизаны перешли германскую границу еще в двух местах» и что «это были хорошо вооруженные отряды, по-видимому, поддерживаемые польскими регулярными частями» [15].
Незадолго до провокации, 22 августа, Гитлер на совещании с высшим генералитетом вермахта заявил: «Я дам пропагандистский повод для развязывания войны, а будет ли он правдоподобен — значения не имеет. Победителя потом не спросят, говорил он правду или нет. Для развязывания и ведения войны важно не право, а победа».
Повод был дан. Вермахт его использовал. Начавшаяся 1 сентября таранными ударами танковых и моторизованных группировок гитлеровцев война против Польши почти тотчас стала мировой. 3 сентября войну Германии объявили Англия и Франция, давшие Польше «гарантии». Развязанная германским фашизмом вторая мировая война началась как столкновение двух конкурирующих группировок империалистических держав.
Сегодня каждый мыслящий человек не может не задаваться вопросом: была ли неизбежна вторая мировая война? Неизбежны ли войны вообще? И для таких вопросов есть серьезные основания. Две мировых войны — 65 миллионов погибших и 55 миллионов раненых за тридцать с небольшим лет XX века — не слишком ли много?
Буржуазная военная историческая литература не может пожаловаться на нехватку различных «теорий» происхождения войн. Основная цель этих теорий — отделить от войн империализм, снять с него вину за их возникновение, выхолостить классовый характер их происхождения. Буржуазные идеологи конструируют версии о биологических, технических, иррационалистических и прочих «причинах» войн. Некоторые из них квалифицируют войну как естественное состояние общества, утверждая, что войны, будучи циклическими по своему характеру, неизбежны для каждого поколения. Другие в качестве основной причины войн называют импульсивные решения государственных деятелей или стечение случайных обстоятельств. В моде на Западе и так называемая «полемология» (наука о войне), согласно которой источники войн коренятся в «нарушении равновесия различных возрастных групп в человеческом обществе».
В большинстве своем буржуазные теоретики идут от абстрактного, внеклассового определения войны, утверждая, что это просто «конфликт между государствами с применением силы». Они даже готовы принять формулировку немецкого военного теоретика XIX века К. Клаузевица: «Война есть просто продолжение политики другими средствами», но намеренно уходят в сторону от конкретно-исторического подхода к войнам. А именно такой подход является единственно научным. Война, указывал В. И. Ленин, есть не только продолжение политики другими, насильственными средствами, но «продолжение политики данных, заинтересованных держав — и разных классов внутри них — в данное время» [16].
«Современный милитаризм есть результат капитализма», — гласит предельно четкий вывод, сделанный В. И. Лениным [17]. Но именно этот вывод вызывает злостное негодование буржуазных ученых. Профессору Нью-Йоркского университета Дж. Стоссинджеру, например, попытки связать причины войн с милитаризмом, военными союзами и экономической нестабильностью капитализма представляются «безжизненными абстракциями» [18]. Но так ли уж «безжизненны» и «абстрактны» все эти факторы, имеющие непосредственное отношение к крупнейшему военному конфликту XX века?
На протяжении послевоенных десятилетий буржуазные политологи и историки выдвигают множество версий причин второй мировой войны. Среди них фигурируют зловещие «устремления Советов» с их помыслами о «мировой революции», личная ответственность Гитлера, «несправедливость» Версальского договора, которую просто хотел устранить фюрер, «дипломатическая незрелость» соперничавших сторон, вражда между Гитлером и Рузвельтом и т. п. Выражая готовность признать ответственность нацистов за развязывание войны, некоторые буржуазные ученые объясняют их приход к власти приверженностью немецкой нации к «групповому психозу», что равнозначно перекладыванию вины за войну на весь немецкий народ. Так или иначе, свой исследовательский поиск буржуазные авторы направляют на выявление «причин» войны, устраивающих эксплуататорские классы.
«Война, а не мир порождается коммунизмом», — гласит тезис, принадлежащий перу американского советолога Л. Фишера». Существо этого тезиса прямо противоречит правде истории, тому неопровержимому факту, что первым актом Советского государства после его рождения был ленинский Декрет о мире. Однако Фишер не одинок в своих построениях. Возникновение второй мировой войны связано с «марксистским тезисом о необходимости всемирной революции», — заявляет французский ученый Р. Шовен [19]. О наличии «органической связи между мировой войной и распространением коммунистической революции» бездоказательно вещает и американский историк Р. Такер [20]. В этом же ключе высказываются и многие другие буржуазные авторы.
Что стоит за всеми подобными высказываниями?
Совершенно очевидно стремление буржуазных историков построить логическую связь: цель СССР — «мировая» революция, война — предпосылка революции, СССР — источник войн и одновременно экспорта революции. Отсюда следует вывод: в период между мировыми войнами Советский Союз только и делал, что разжигал противоречия между империалистическими державами. Пороки послевоенной версальской системы, утверждает, например, американский историк Л. Лафор, оттого и проистекают, что внимание «миротворцев» — руководителей США, Англии, Франции, Италии — было приковано к «источнику» революций — Советской России [21].
Однако в указанной «логической» связи фальшив опорный тезис. Целью СССР никогда не было подталкивание революций — ни локальных, ни «мировой». С момента своего рождения Страна Советов не давала поводов для обвинения ее в агрессивности и стремлении к войне. Такие поводы буржуазные деятели вынуждены были изобретать сами, превратно истолковывая марксистско-ленинское учение. В первую очередь искаженной интерпретации подвергалось и подвергается научное, марксистское предвидение о возможности победы социализма во всемирном масштабе. Лжетрактовка данного предвидения не раз играла на руку международной реакции. О «мировой революции» и «низвержении всех существующих правительств» как цели Советской власти еще в августе 1919 года докладывал своему руководству один из американских представителей в России, генеральный консул К. Пуль. О коммунизме как «воинствующей вере, нацеленной на свершение мировой революции» твердил 15 лет спустя посол США в Москве У. Буллит. Проблема отношений с Советским Союзом, доказывал он, ничто по сравнению с этой зловещей целью коммунизма, и только фашизм может-де остановить его распространение. Подобные выводы, усиленно пропагандировавшиеся в капиталистических странах, сыграли не последнюю роль в том, что в период между мировыми войнами не удалось обуздать самые темные силы в мире.
В. И. Ленин действительно указывал, что начавшаяся эпоха по своему основному содержанию есть «уничтожение капитализма и его следов, введение основ коммунистического порядка…» [22]. Однако этот тезис не имеет ничего общего с его искаженной интерпретацией как стремления СССР к мировому господству путем подталкивания революций и войн. Известны слова В. И. Ленина: «Революции не делаются по заказу, не приурочиваются к тому или другому моменту, а созревают в процессе исторического развития и разражаются в момент, обусловленный комплексом целого ряда внутренних и внешних причин» [23]. «Революцию нельзя учесть, — писал о ее объективном характере вождь мирового пролетариата, — революцию нельзя предсказать, она является сама собой» [24]. За несколько лет до начала второй мировой войны VII конгресс Коминтерна категорически отверг клеветнические утверждения, будто война «приносит революцию» [25]. Слова и дела Советского Союза в этот период, его неустанная борьба за мир, за коллективную безопасность в Европе полностью разоблачают фальшь надуманных обвинений в его адрес.
Не отрицая, что война может обострить противоречия в той или иной капиталистической стране, ускорить созревание в ней социального кризиса, коммунисты в то же время отрицают, что войны являются обязательным условием возникновения революции. В первой мировой войне, например, участвовало 33 государства, а социалистическая революция победила только в одной России. Во вторую мировую войну было вовлечено 61 государство, а на путь социализма в результате победы народно-демократических и социалистических революций встало 11 стран. «Социализм, как учил Ленин, докажет свои преимущества, но докажет не силой оружия, а силой примера во всех областях жизнедеятельности общества — экономической, политической, морально-нравственной», — говорил товарищ М. С. Горбачев.
Злонамеренные утверждения о войне как «порождении коммунизма» предназначены для дискредитации социализма как общественного строя, для того, чтобы скрыть ответственность империалистических государств за возникновение второй мировой войны, замаскировать истинные ее причины.
«Вопроса о виновниках второй мировой войны не существует», — категорично заявляет западногерманский историк Й. Фест, автор вышедшей на Западе огромным тиражом «Биографии Гитлера», и продолжает: «Поведение Гитлера в ходе кризиса, его вызывающий задор, жажда острых ситуаций и большой катастрофы, овладевшая им настолько, что любая попытка к компромиссу со стороны западных держав заходила в тупик, делают какой бы то ни было вопрос о виновниках излишним» [26]. «Гитлер решительно шел на радикальное разрушение… европейского статус-кво в пользу Германии», — вторит Фесту англичанин Дж. Робертсон [27]. Ближе, казалось бы, к истине находится западногерманский историк В. Риппер. В качестве причин, которые привели-де мир к войне, он называет внешнеполитические концепции «фюрера», в частности, такие, как «право сильного», претензии «арийской расы на господствующее положение», на «жизненное пространство на Востоке» [28] и т. п.
Взгляду на Гитлера как на главного виновника войны в буржуазной историографии противостоит взгляд, оправдывающий «фюрера». Для ряда историков он «просто человек», который, выражая «настроения всех немцев», пытался покончить с «несправедливостью Версальского договора», «навести порядок» в Европе, но не был понят. Так рассуждают, например, американские историки Д. Хогган, X. Барнс, С. Эмброуз.
Нет единой точки зрения среди буржуазных историков и по поводу причин, в силу которых Гитлер и нацизм в целом оказались у власти. В западной историографии не ослабевает полемика по поводу роли «большого бизнеса» в этом вопросе. Не оставляются попытки замаскировать или, по крайней мере, преуменьшить эту роль. Профессор Йельского университета (США) Г. Тэрнер, например, утверждает, что она «во многом преувеличивается, особенно марксистами».
Для широкого американского читателя предназначаются версии наподобие той, которую пропагандирует видный историк из США Т. Бейли. По его мнению, восхождению Гитлера к власти способствовал «фатальный отход» Соединенных Штатов от своих партнеров военного времени — Англии и Франции. Игнорировав Лигу Наций, США «бежали» от ответственности и обязанностей в международных делах, пытались использовать только «выгоды», которые давал им мир [29]. Так создается образ эдаких «заблудших», «бескорыстных» Соединенных Штатов, ушедших-де в сторону от европейских дел в отличие от «империалистических» Англии и Франции, чья политика косвенно привела нацистов к власти.
В некоторых других исследованиях версии о «бескорыстной» Америке, «безразличной» к европейским делам в 20–30-е годы, на первый взгляд отвергаются. Слишком очевиден факт участия «западных демократий» в возрождении германского военно-промышленного потенциала. К примеру, только прямые американские капиталовложения в германскую промышленность в одном 1930 году составляли 216,5 миллиона долларов. В Германии в тот момент имелось до 60 филиалов американских концернов.
Однако, признавая, что международный капитал, в том числе американский, финансировал Германию и фашистов, эти исследователи пытаются представить дело так, будто возрождение потенциала Германии на рубеже 20–30-х годов было для международного капитала вынужденной, оборонительной мерой, продиктованной исключительно «угрозой революции» в Германии. А для США такая мера была необходимой еще и потому, что они хотели якобы, как утверждают некоторые американские историки, стабилизировать мировую экономику и восстановить военно-политическое «равновесие» в Европе.
Новейшая, образца 1985 года, концепция А. Дреггера, председателя парламентской фракции правящей в ФРГ партии ХДС/ХСС, вообще «закрывает» проблему преступности нацизма, виновности Гитлера и т. д. Согласно этой концепции второй мировой войны как таковой просто не было. Была-де «30-летняя война, начавшаяся в августе 1914 года и окончившаяся в мае 1945 года», в ходе которой Германия выполняла в интересах Европы свою «историческую миссию», препятствуя «извечному русско-советскому натиску на Запад». Эта война закончилась катастрофой, но не Германии, а Европы [30].
Логика подобной антиисторической концепции неизбежно превращает Гитлера и его клику из заклятых врагов Европы в ее защитников. Закрывая глаза на тот неоспоримый факт, что с немецкой земли трижды на протяжении 70 лет (с 1870 по 1939 год) исходила агрессия, она призвана убедить молодое поколение, что не было и нет никакого империализма, а есть вечная борьба с русско-советским «агрессором». (Для сведения господина Дреггера и ему подобных: одна из надписей, сделанная советскими бойцами на стене рейхстага в мае 1945 года, гласила: «Мы пришли сюда для того, чтобы Германия не приходила вновь к нам»).
При всей пестроте упомянутые версии — о «единоличной» ответственности за развязывание войны Гитлера, о Гитлере как «борце за справедливость» и объединение всех немцев «под общегерманской крышей», о «фатальном отходе» США от европейских дел, о «вынужденном» со стороны западных стран финансировании Германии и нацистов для защиты от «угрозы революций», наконец, об «исторической» миссии Германии — имеют общую для них главную цель. Она состоит в том, чтобы скрыть основные движущие силы, приведшие к крупнейшей войне XX века, — германские монополии, поставившие нацизм у власти и сделавшие Гитлера Гитлером, и международный империализм, сделавший вторую мировую войну возможной. В результате оправданными оказываются, с одной стороны, крупный капитал, политики и военные деятели «третьего рейха», а с другой — капиталистическая система в целом. При этом маскируется и заветная цель империалистов всех мастей, в руках которых Гитлер был орудием, — «ликвидация» социализма.
В. И. Ленин отмечал, что «нельзя понять данной войны, не поняв эпохи» [31]. Эпоха, предшествовавшая первой мировой войне, характеризовалась целым комплексом противоречий: между буржуазией и рабочим классом, между империалистическими государствами и их колониями, между группировками различных капиталистических стран и т. д. Война 1914–1918 годов не устранила ни одно из указанных противоречий. Система послевоенного переустройства, закрепленная в серии договоров, включая Версальский договор 1919 года, лишь отразила передел капиталистического мира.
Однако обстановка после первой мировой войны коренным образом отличалась от довоенной. Великий Октябрь подвел черту под эпохой всевластия капитала на земном шаре. Началась новая историческая эпоха — эпоха перехода человечества от капитализма к социализму. Капитализм вступил в стадию своего общего кризиса. К старым противоречиям добавилось новое, ставшее основным, — противоречие между капитализмом и социализмом.
Главной силой мировой реакции в условиях первых послевоенных лет были монополистические круги Англии, Франции и Соединенных Штатов Америки, куда в эти годы переместился экономический центр мирового капитализма. Не ослабляя борьбы между собой за доминирование в мире, эти круги вознамерились превратить «новую» Германию в контрреволюционную силу, направленную против «большевизма». Провал империалистической интервенции и блокады Советского государства, первые успехи социализма в мирном строительстве привели к тому, что идея возродить военное могущество германского империализма и направить его против СССР стала для международного капитала одной из доминирующих. Подобным образом он намеревался решить основное противоречие эпохи в свою пользу.
Коррективы, которые международный империализм внес в свою стратегию, привели к тому, что лишь в 1923–1929 годах Германия получила около 4 миллиардов долларов в виде иностранных займов, из них — 2,5 миллиарда от США. Эта поддержка позволила германским монополиям в течение 5–6 лет воссоздать тяжелую индустрию и мощную военную промышленность, тем более что для этого в Германии имелись такие объективные условия, как централизация капитала и концентрация производства. Несмотря на поражение, Германия сохраняла гигантские экономические возможности. Ведь именно она, отмечал еще в 1918 году В. И.Ленин, являла собой «последнее слово» современной крупнокапиталистической техники и планомерной организации, подчиненной юнкерско-буржуазному империализму» [32].
Германский монополистический капитал умело использовал обильный финансовый дождь из-за рубежа и собственные возможности. Германия становилась мощным конкурентом на мировых рынках. Уже к 1929 году она производила почти 12 процентов мировой промышленной продукции. Ее доля в общем экспорте капиталистического мира составила 9,2 процента, в то время как для США эта доля составляла 15,6, а Англии — 10,7 процента. Мощь рождала амбиции, которых германскому империализму было не занимать. Поражение Германии не поколебало основ ее империалистической политики. Власть в стране оставалась в руках того самого класса, который пытался в ходе первой мировой войны осуществить рывок к мировому господству. Социально-экономические корни агрессивности германского империализма, его экспансионистских устремлений не были уничтожены, и чем больше росла мощь германских монополий, тем быстрее они вели дело к передаче государственной власти силе, которую давно пестовали, — нацизму.
Нацизм, то есть национал-социализм или германская разновидность фашизма, с гитлеровской кликой во главе его был целиком и полностью продуктом и одновременно орудием империализма в условиях особой исторической ситуации, сложившейся в Европе и в Германии после Великой Октябрьской социалистической революции. Заслуживает внимания взгляд советского исследователя Д. Проэктора. «Германский фашизм, — отмечает он, — сложился как синтез давней идеологии и философии наиболее правоэкстремистских, контрреволюционных, милитаристских слоев общества… Дорога, приведшая к Гитлеру, — это мощные реакционные течения как ответ на европейские революции XIX века; это объединение Германии «железом и кровью»; это психологическая и идеолого-политическая предтеча фашизма — пангерманизм; это курс вильгельмовского рейха; это «военные партии», милитаризм… националистические контрреволюционные союзы ранних двадцатых годов… Все это аккумулировалось в феномене гитлеризма… Но нужны были поражение в мировой войне, Версаль, революции в разных странах Европы, включая Германию, кипящий котел национализма, чтобы превратить его (Гитлера. — Авт.) в то, чем он стал» [33].
Иначе говоря, «философия» нацизма с такими ее тезисами, как: «вечная борьба за обладание пространством» — существо жизни народов; победа сильного и уничтожение слабого — «предпосылка всего человеческого прогресса»; война — «наиболее естественное состояние здоровых народов», к которым в первую очередь относится немецкий; борьба классов — миф и другими им подобными — могла появиться прежде всего на питательной почве германского империализма. Эта философия подпирала программные установки нацизма, например, требование «жизненного пространства» для Германии и «право» на приобретение новых земель, то есть экспансию, силой. Подобные установки весьма импонировали германскому империализму, который жаждал реванша. Однако важнейшим, по его мнению, стержнем нацистской идеологии был ее антикоммунизм. Во внутренней политике антикоммунизм должен был прикрыть подавление «большевизма», то есть рабочего движения в самой Германии, во внешней политике он являлся в сочетании с расистской «теорией» гитлеровцев пропагандистским обоснованием для борьбы с источником мифической «коммунистической угрозы» — Советским Союзом. «Громадная империя на Востоке созрела для крушения, — утверждал Гитлер. — Нам уготовлена судьба быть свидетелем катастрофы, которая станет величайшим подтверждением расовой теории».
Германские монополии не могли не видеть, что им предлагаются на сей раз в нацистской упаковке и на более широкой основе их собственные планы, которые им не удалось осуществить в 1918 году и которые, в частности, предусматривали «свержение правительства большевиков», превращение расчлененной России в объект эксплуатации путем соответствующих «экономических договоров», а отделенной от нее Украины — в «важнейший элемент мировой политики» Германии и т. д.
Ставка нацистов на войну сулила монополиям колоссальные прибыли. Только таким «духовным» слиянием и можно объяснить теснейшие контакты, существовавшие между германским «большим бизнесом» и нацистами на протяжении целого ряда лет до прихода последних к власти. Вот хронология некоторых из этих контактов.
В 1926 году Гитлер произносит речи перед промышленниками в Эссене и Кенигсвинтере; 19 июня 1931 года он встречается с монополистом Стиннесом; осенью этого же года делает своим экономическим советником промышленника В. Кепплера, организующего так называемый «кружок Кепплера», который, по словам монополиста Флика, являлся «зеркальным отражением всей немецкой экономики» [34]; 11 октября 1931 года в совещании, которое Гитлер проводит в Гарцбурге, участвуют монополисты Тиссен, Флик, Крупп, Пенсген, Гугенберг, бывший президент Рейхсбанка Шахт, генерал Сект и другие; в январе 1932 года Гитлер выступает перед крупнейшими промышленниками и финансистами в Дюссельдорфе, где обещает «искоренить марксизм в Германии» и завоевать «жизненное пространство»; в середине ноября этого же года 17 крупнейших промышленных и банкирских магнатов направляют президенту Гинденбургу петицию с требованием назначить рейхсканцлером Гитлера; 7 января 1933 года проходит совещание, о котором промышленный магнат Кирдорф сделал запись: «В последний раз перед захватом власти встретились в моем доме вожди хозяйства с А. Гитлером, Р. Гессом, Г. Герингом и другими руководящими лицами»; 24 марта 1933 года «Имперский союз германской промышленности» во главе с Круппом в своем письме Гитлеру заверяет нацистов в готовности сделать «все, что в его силах, чтобы помочь правительству осуществить задачи, вставшие перед ним» [35].
«Большой бизнес» не ограничивался встречами и заслушиванием программных установок Гитлера и его окружения. Он оказывал нацизму мощную финансовую поддержку в разнообразных формах. Например, по указанию монополиста Э. Кирдорфа, возглавлявшего рейнско-вестфальский угольный синдикат, все фирмы синдиката должны были отчислять в кассу нацистской партии по 5 пфеннигов с каждой тонны добытого угля. В результате только с 1930 по 1933 год в кассу нацистов синдикатом было внесено от 500 до 600 тысяч марок. Во время выборов президента в 1932 году монополист Тиссен в течение нескольких дней передал нацистам более 3 миллионов марок. В июне 1933 года был создан «фонд Адольфа Гитлера из пожертвований германской экономики», через который за годы фашистской диктатуры гитлеровская партия получила около 70 миллионов марок. Кроме того, многочисленные пожертвования, исчислявшиеся сотнями тысяч марок, крупный капитал делал непосредственно различным нацистским и военным организациям.
Монополии знали, на кого и на что делали ставку. В 1932 году один из крупнейших представителей финансово-промышленной олигархии, Крупп, почти не имел прибыли, но уже в первые 6 лет фашистского режима он заработал на военном производстве 380 миллионов марок — сумму, по сравнению с которой 12 миллионов марок, лично им внесенные в кассу нацистской партии через «фонд Гитлера», выглядят ничтожными. Пресловутый концерн «ИГ Фарбениндустри», бывший фактически «государством в государстве», с 1933 по 1939 год выплатил нацистской партии по ведомостям свыше 15 миллионов марок, но в те же годы он увеличил свои доходы от производства вооружения с 48 до 363 миллионов марок.
«Я оплачивал Гитлера», — гласит название книги, которую издал в 1941 году в США Ф. Тиссен — глава немецкого Стального треста в 20–30-х годах, не выдержавший конкуренции другого монополиста, Ф. Флика, и покинувший Германию в 1939 году.
Так делалась «сильная личность», которой 30 января 1933 года была передана государственная власть в Германии. Назначение в тот день Адольфа Гитлера, главаря «национал-социалистской немецкой рабочей партии» (НСДАП), рейхсканцлером означало лишь оформление давно готовившегося сговора между заправилами монополистического капитала и чудовищным порождением германского империализма — нацизмом. Этот сговор ускорил сильнейший экономический кризис, охвативший мир капитализма в 1929–1933 годах. Новые массовые выступления трудящихся, прежде всего рабочего класса Германии, среди которого почти половина промышленного пролетариата (8 миллионов человек) была без работы, а также рост влияния компартии, за которую на выборах в рейхстаг в ноябре 1932 года проголосовал каждый шестой избиратель (около 6 миллионов человек), показали монополиям, что они не в состоянии справиться с новой ситуацией в стране в рамках традиционной буржуазной демократии. «Приведенный» к власти нацизм был, таким образом, порождением не просто капитализма, а его общего кризиса.
У буржуазных, американских и английских, историков есть особые основания для беспокойства по поводу трактовки роли «большого бизнеса» в становлении фашистского режима в Германии. Ведь очевидно, что финансирование нацистов до 1933 года велось не только германским капиталом, но и иностранными монополиями. Германский канцлер в 1930–1932 годах Г. Брюнинг пишет в своих мемуарах: «Одним из главных факторов в восхождении Гитлера… было то обстоятельство, что он начиная с 1923 года получал крупные суммы из-за границы». И действительно, один только английский нефтяной король Г. Детердинг выплатил, например, Гитлеру субсидий на общую сумму в 10 миллионов марок. В 1929 году банкирский дом «Мендельсон и K°» из Амстердама перевел в распоряжение Гитлера 10 миллионов долларов, а в 1931 году он же вручил фюреру еще 15 миллионов долларов, на этот раз совместно с роттердамским банковским консорциумом и при посредстве римского коммерческого банка. Атташе американского посольства в Берлине Д. Гордон, констатировав в своем донесении в госдепартамент США от 29 сентября 1930 года, что «Гитлер получил значительную финансовую поддержку от определенных промышленников», отмечал: «Представленные здесь (в Берлине. — Авт.) американские финансовые круги весьма активно действуют в том же направлении».
«Эксперимент» монополистической буржуазии с предоставлением нацизму власти дорого обошелся человечеству. Вполне естественно, что апологеты капитализма, особенно те из них, которые в той или иной форме причастны к этому «эксперименту», пытаются отвести от себя обвинения. «Первые акции гитлеризма не давали повода для беспокойства, — пишет в своих мемуарах один из видных английских консерваторов, Г. Макмиллан. — …Естественно, никому не приходило в голову прочесть «Майн кампф» [36]. Однако автор кривит душой.
Правящие круги Запада имели возможность познакомиться с внешнеполитическими установками нацистов задолго до их прихода к власти. Еще 20 ноября 1922 года в Мюнхене глава НСДАП, пустив в ход антисоветское пугало, следующим образом рекламировал свои взгляды перед помощником военного атташе посольства США в Германии капитаном Трумэном Смитом: «…Наше движение объединяет лиц физического и умственного труда в борьбе против марксизма… Будет лучше для Америки и Англии, если решающая борьба между нашей цивилизацией и марксизмом произойдет на немецкой земле, а не на американской или английской. Если Америка не поможет германскому национализму, то большевизм захватит Германию». В виде меморандума эти взгляды были переданы военному руководству США.
В эти же годы в своих многочисленных речах Гитлер настойчиво делал акцент на том, что краеугольным камнем его программы является стремление приобрести «земли в Европе… в общем и целом только за счет России», для чего необходимо «двинуть новый рейх опять по пути прежних рыцарских орденов», и что этого можно достигнуть «только в союзе с Англией».
Подобные тезисы ласкали слух реакционеров «западных демократий». И они делали свои выводы. «Переход политического влияния в Германии к национал-социалистам выгоден и для всей остальной Европы, ибо таким образом воздвигается еще один оплот против большевизма…» — развивал антисоветские идеи после встречи с Гитлером осенью 1930 года английский магнат лорд Ротермир, также финансировавший нацизм. В конце 1934 года английский банк предоставил германскому Рейхсбанку заем в 750 тысяч фунтов стерлингов.
В правящих кругах США не строили иллюзий по поводу аппетитов германских монополий, но исходили из того, что гитлеровская Германия зарится только на восточные земли. И именно этим можно объяснить те обширные связи, существовавшие между американским и германским монополистическим капиталом как до прихода Гитлера к власти, так и после.
Изучив недавно рассекреченные документы Национального архива США, американский историк Ч. Хайэм счел возможным говорить о «сделке с врагом», о существовании «нацистско-американского денежного сговора», который, по его мнению, даже выходит за рамки второй мировой войны. Такой вывод он делает на основании преступных связей с гитлеровскими банкирами и промышленниками руководителей американских монополий и банков — «Стандард ойл оф Нью-Джерси», «Чейз Манхэттен бэнк», «Форд» и других. В результате сговора прибыли обеих сторон были баснословными. «Магнаты были объединены общей идеологией — идеологией бизнеса, — отмечает историк. — Разделяя схожие реакционные идеи, они стремились к общему будущему в виде фашистского господства вне зависимости от того, какой лидер может приблизить эту цель» [37].
И совершенно прав был военный преступник, правая рука Гитлера в вопросах финансирования Я. Шахт, заявивший во время Нюрнбергского процесса американскому офицеру: «Если вы хотите предать суду промышленников, способствовавших вооружению Германии, то вы должны будете судить своих собственных промышленников. Ведь-заводы «Опель», принадлежавшие «Дженерал моторе», работали только на войну» [38]. (Не случайно в 1938 году Гитлер наградил директора немецких филиалов «Дженерал моторе» орденом).
Таким образом, факты решительно опровергают домыслы по поводу причин прихода нацистов к власти. Полуправда, к которой нередко прибегают буржуазные историки, есть не что иное, как стремление спасти целое, жертвуя частью. В данном случае таким целым является попытка скрыть историческую вину капитализма за то, что монополии разных стран совместными усилиями привели к власти нацизм — страшное порождение германского, наиболее хищного и коварного, империализма. Не было никакого «обособления» нацистской Германии от западного мира или «фатального отхода» США от европейских дел в 20–30-х годах. А было стремление международного монополистического капитала подготовить условия для новых попыток ликвидировать социализм под ширмой создания «антибольшевистского бастиона» в лице Германии.
«Вторая мировая война зарождалась задолго до того, — отмечал товарищ М. С. Горбачев, — как на полях Европы и на просторах океанов развернулись первые сражения. Ее зловещая тень нависла над человечеством тогда, когда одни политики не смогли, а другие не захотели воспрепятствовать утверждению гитлеризма у власти» [39].
«Зеленый свет» агрессии
«После того, как в сентябре 1939 года разразилась вторая мировая война, «умиротворение» стало грязным словом, а Мюнхенская конференция 1938 года стала обозначать все, что было неправильным во внешней политике союзников до второй мировой войны. Оно (это слово. — Авт.) предполагает наивность, слабость и благие пожелания. Премьер-министр Великобритании Невиль Чемберлен, «дирижировавший Мюнхенской конференцией» и вернувшийся из Мюнхена со словами «я привез вам мир на целое поколение…», превратился в патетическое посмешище… Чехи, чья судьба обсуждалась, и Советы, хотевшие сражаться с немцами, приглашены не были. Мюнхенское соглашение отдавало треть Чехословакии в обмен на обещание (Гитлера. — Авт.) не забирать остальное… Спустя менее чем 6 месяцев, в марте 1939 года, Германия завершила дело, захватив остальную часть Чехословакии и убив британские надежды, что германский лидер — это традиционный политик, чьи цели можно умиротворить» [40].
Перед нами своего рода мини-аннотация или краткая «характеристика» соглашения о расчленении Чехословакии, которое заключили между собой в Мюнхене 29–30 сентября 1938 года главы правительств Великобритании (Н. Чемберлен), Франции (Э. Даладье), Германии (А. Гитлер) и Италии (Б. Муссолини). Ее автор — американский историк Р. Шульзинджер. Эта характеристика интересна тем, что она типична для позиции многих буржуазных историков. Ее суть в утонченной фальсификаций, нагромождении неточностей, замешанных на доле правды. А цель все та же: замаскировать истинного виновника войны — международный империализм.
Обратимся к фактам, чтобы затем вернуться к тезисам «характеристики» мюнхенского соглашения, данной американским историком.
Был ли Мюнхен случаен? На Западе нередко пытаются представить дело таким образом, будто попытка «умиротворить» Гитлера в Мюнхене была лишь реакцией «западных демократий» на захват Австрии. «Внезапно в марте 1938 года Гитлер бескровно захватил германоговорящую Австрию. Демократические державы, заламывая в отчаянии руки, молились, чтобы этот захват был последним захватом Гитлера в его стремлении к завоеваниям. Но Гитлер не мог остановиться. И далее, в 1938 году он продолжал «войну нервов», — пишет американский историк Т. Бейли [41].
Но чтобы обуздать агрессора, не надо было «заламывать в отчаянии руки». Надо было действовать, и действовать своевременно. А возможности для этого имелись немалые. «Напала бы гитлеровская Германия на Чехословакию в 1938 году, если бы западные державы поддержали Прагу?» — такой вопрос был задан чехословацким представителем на Нюрнбергском процессе начальнику штаба верховного командования вермахта фельдмаршалу Кейтелю. Ответ был категоричен: «Разумеется, нет. В военном отношении мы не были достаточно сильны. Цель Мюнхена состояла в том, чтобы изолировать Россию от Европы, выиграть время и закончить наши военные приготовления» [42].
Мюнхен не был случаен. Он был подготовлен политикой «умиротворения», ему предшествовавшей. И политика эта имела глубокий антисоветский смысл. С его помощью западные страны пытались сгладить свои противоречия с германским империализмом и направить острие фашистской агрессии на Восток.
Особо неблаговидную роль в политике «умиротворения» играло английское правительство. Его действия начиная с еще догитлеровских времен были, с одной стороны, последовательно антисоветскими, а с другой стороны, направленными на создание в Европе противовеса своему империалистическому союзнику — Франции. Еще в декабре 1932 года по инициативе Англии западные страны, включая США, предоставили Германии так называемое «право равенства» на вооружение. В 1933 году премьер-министр Великобритании Макдональд и глава итальянских фашистов Муссолини задумали «пакт четырех» (Англии, Италии, Германии, Франции), который уже тогда мыслился на Западе как «первый шаг умиротворения». Англия не высказала серьезного протеста, когда в марте 1935 года гитлеровцы открыто объявили о создании военно-воздушных сил Германии. Гитлер, как уточнял уже на Нюрнбергском процессе министр иностранных дел Германии Риббентроп, исходил в этом шаге из того, что, «учитывая… быстрое усиление России, Англия теперь хочет видеть сильную Германию».
Безнаказанность в отношелии агрессии Италии против Эфиопии в 1935 году и политика попустительства агрессору со стороны Англии, Франции и США поощрили гитлеровскую Германию на неожиданный ввод 30-тысячной немецкой армии в Рейнскую демилитаризованную зону в марте 1936 года. Эта акция была чрезвычайно рискованной для гитлеровцев, которые действовали с чувством «игрока, поставившего на карту всю свою карьеру», но и здесь Гитлер умело сыграл на антисоветизме правящих кругов Запада, уверяя, что он лишь обеспечивает свой тыл для борьбы против СССР. Апогеем домюнхенской политики попустительства агрессорам была политика «невмешательства» западных держав в дела Испании, в основе которой лежал страх перед «советской революцией» в этой стране и усилением революционных тенденций во Франции, где незадолго до того на парламентских выборах победил Народный фронт [43].
Затем последовал «аншлюсс» Германией Австрии, не вызвавший ни малейшего протеста со стороны «западных демократий», но придавший Гитлеру уверенность в безнаказанности.
Политика «невмешательства», последовательно проводившаяся Англией, Францией и США, значительно подорвала международный фронт антифашистских сил и дала возможность их противникам занять выгодные стратегические позиции для последующих агрессивных акций, непосредственно открывавших путь к мировой войне.
После захвата Австрии в марте 1938 года гитлеровцы практически не скрывали того, что на очереди стоит вторжение в Чехословакию. Правители фашистской Германии планировали осуществить оккупацию этой страны по этапам, чтобы облегчить оправдание агрессора со стороны Англии и Франции.
Руководство «третьего рейха» не сомневалось, что Англия и Франция не будут препятствовать его планам.
Еще в ноябре 1937 года Гитлер заявлял, что Англия и Франция «уже молча отказались от Чехословакии» и он, Гитлер, «убежден в британском неучастии», а также «не верит в военные действия Франции против Германии». И убежденность фашистского главаря строилась не на песке. 19 ноября 1937 года заместитель премьер-министра Великобритании Э. Галифакс на встрече с Гитлером в Оберзальцберге заверил его, что британские правящие круги проявляют полное понимание «законных» территориальных требований Германии в отношении Чехословакии, Австрии и Польши. Галифакс назвал фашистскую Германию «бастионом Запада против большевизма».
В директиве по плану «Грюн» (захват Чехословакии), подписанной Гитлером 30 мая 1938 года, указывалось: «Моим твердым решением является уничтожение Чехословакии военным нападением в ближайшем будущем» [44].
Первоначально был выдвинут план передачи Германии Судетской области Чехословакии. Главарь судетских фашистов Генлейн создал в этой области свои военизированные отряды и в апреле 1938 года предъявил ультимативное требование чехословацкому правительству о предоставлении судетским немцам полной автономии. Требования Генлейна были отклонены, а 20 мая 1938 года в стране была объявлена частичная мобилизация. Учитывая решительную позицию Советского Союза, заключившего в 1935 году договор с Чехословакией и Францией о совместных оборонительных действиях против сил агрессии, Чехословакия имела все возможности для того, чтобы дать отпор наглым притязаниям фашистов.
Советский Союз неоднократно заявлял о своей готовности оказать Чехословакии военную помощь в отражении фашистской агрессии и доказывал это делом. В 1937 году было заключено соглашение о помощи Советского Союза Чехословакии в оборудовании аэродромов и поставках ей советских самолетов. Первые 40 самолетов прибыли в Чехословакию в апреле 1938 года. Сразу же после захвата Германией Австрии СССР 15 марта 1938 года сделал официальное заявление о том, что он готов выполнить свои обязательства, предусмотренные советско-чехословацким пактом. 25 мая Советское правительство вновь подтвердило, что в случае нападения на Чехословакию оно окажет ей необходимую помощь. Такие же заявления были сделаны 25 июня и 22 августа 1938 года. При этом Советский Союз был готов выступить на защиту Чехословакии «даже в том случае, если Франция уклонится от выполнения своих союзнических обязательств, но при условии, что сама Чехословакия будет защищаться и обратится к СССР за помощью».
Иными соображениями в отношении Чехословакии руководствовались реакционные политики в Лондоне и Париже. Они поспешили прийти на помощь Гитлеру под видом организации «посредничества» между Германией и Чехословакией. Летом 1938 года представителем английского правительства, прибывшим в Прагу, были разработаны рекомендации, согласно которым Чехословакия должна была принять германские условия и передать Германии часть Судетской области. Эти рекомендации были поддержаны правительствами Англии и Франции. Такая позиция западных держав еще более усилила наглость фашистов. 13 сентября гитлеровцы инспирировали мятеж судетских фашистов, а после его подавления чехословацкой армией стали открыто угрожать Чехословакии вооруженной расправой.
На встрече с Гитлером в Берхтесгадене 15 сентября 1938 года британский премьер-министр Н. Чемберлен согласился с требованиями главы «третьего рейха» передать Германии часть чехословацкой территории, где более 50 процентов населения составляли лица немецкого происхождения. Чемберлен обещал Гитлеру, что после обсуждения этого вопроса в правительствах Англии и Франции он обеспечит принятие гитлеровских требований чехословацким правительством. После переговоров 18 и 19 сентября 1938 года в Лондоне правительства Англии и Франции вручили чехословацкому правительству ультиматум, который предписывал удовлетворить притязания Германии якобы в «интересах европейского мира» и дальнейшего существования Чехословакии. Положительный ответ на ультиматум ожидался не позднее 21 сентября, когда должна была состояться следующая встреча Чемберлена с Гитлером. Французские правящие круги, одобрившие этот позорный ультиматум, не только растоптали свои обязательства перед Чехословакией, но и стали соучастниками гитлеровского шантажа.
Народ Чехословакии под руководством коммунистов решительно выступил против посягательств западных держав на территориальную целостность страны. «То, что сейчас советуют из Лондона, по своим размерам нисколько не меньше того, чего можно было бы требовать от Чехословакии в случае проигранной войны», — заявил Генеральный секретарь ЦК КПЧ Клемент Готвальд, выступая 19 сентября в Национальном собрании Чехословацкой республики. «Мы знаем, — продолжал он, — что Советский Союз не будет колебаться в выполнении существующих договорных обязательств. Мы добровольно не дадим расчленить республику. Если на нас нападут, мы будем защищаться. Если мы будем защищаться, мы не будем одиноки».
Под натиском народа правительство Чехословакии вынуждено было прибегнуть к тактике лавирования. Президент страны Э. Бенеш заверял представителей СССР, что «капитуляция исключена», но настаивал на уточнении советской точки зрения по вопросу предоставления советской военной помощи Чехословакии. Вечером 20 сентября ему было официально сообщено о готовности СССР выполнить свои обязательства по договору о взаимной помощи, то есть вопреки утверждениям фальсификаторов правительство Советского Союза не «опоздало с ответом». Однако 21 сентября Бенеш объявил, что Чехословакия принимает англо-французские требования.
Это известие вызвало в стране волну массовых демонстраций протеста и забастовок. Тем временем аппетиты нацистов росли. 22 сентября на новой встрече с Чемберленом Гитлер потребовал передать Германии всю Судетскую область и отдать часть чехословацкой территории хортистской Венгрии и панской Польше. Чехословацкое правительство под давлением народных масс объявило всеобщую мобилизацию, однако продолжало капитулянтскую линию и лишь делало вид, что намерено защищать республику.
В разгар мобилизации Советское правительство еще раз заявило, что СССР готов немедленно оказать помощь Чехословакии, если ее правительство попросит об этом. Однако этого не произошло. Английские и французские правящие круги продолжали оказывать давление ла Чехословакию, добиваясь от нее уступок гитлеровской Германии. Буржуазное правительство Чехословакии оказалось неспособным поставить национальные интересы страны выше своих классовых интересов. На Мюнхенской конференции, проходившей 20–30 сентября, куда даже не позвали представителей Чехословакии, было принято соглашение, обязывавшее чехословацкое правительство немедленно выполнить территориальные требования фашистской Германии, а в течение последующих трех месяцев удовлетворить территориальные притязания Польши и Венгрии.
Между тем Чехословакия обладала большими возможностями для отпора агрессору. Она имела сильную оборонную промышленность, мощные укрепления на германо-чехословацкой границе. В сентябре 1938 года чехословацкая армия насчитывала 2 миллиона солдат и офицеров (45 дивизий), на ее вооружении находилось 1582 самолета, 469 танков. Моральный дух армии, как и всего народа, был высоким. Народные массы были уверены в помощи СССР.
В это время в западных районах Советского Союза с целью оказания немедленной и эффективной помощи Чехословакии в полную боевую готовность было приведено 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, соединения танковых войск и авиации. Германская же армия должна была по плану «Грюн» выделить для нападения на Чехословакию 39 дивизий, 2400 самолетов и 720 танков. Таким образом, наличие у Чехословакии мощных оборонительных сооружений, крупных, хорошо обученных и оснащенных вооруженных сил и, главное, готовность Советского Союза прийти на помощь чехословацкому народу позволяли ей успешно отразить гитлеровскую агрессию. Но буржуазное правительство страны и лично президент Э. Бенеш предпочли капитуляцию перед фашистской Германией.
Пытаясь ввести в заблуждение общественное мнение, англо-французские «миротворцы» изображали мюнхенское соглашение как «шаг в направлении обеспечения мира». Однако эта ложь была разоблачена уже в те дни. 4 октября 1938 года «Правда» писала: «На растерзание агрессорам — Германии и ее союзникам — отдана целая страна, отдана Чехословакия, верившая в благородство правительственных кругов Англии и Франции». Действительно, не прошло и полугода, когда 15 марта 1939 года германские войска, растоптав англо-французские «гарантии», вторглись в Чехословакию и ликвидировали ее как самостоятельное государство.
Особо следует остановиться на позиции, которую заняли в мюнхенском вопросе США. Буржуазная, особенно американская, историография стремится создать впечатление, будто США стояли в стороне от капитуляции «в рассрочку». «Президент Д. Ф. Рузвельт подумывал о том, чтобы предложить свои услуги в качества арбитра, — пишет Дж. Финдлинг, — но ограничился посланием заинтересованным сторонам, выразив уверенность, что все проблемы будут урегулированы мирным путем» [45]. США «оставались в стороне от европейского беспорядка» и «предвидели возможную для себя роль лидера нейтрального арбитражного блока», — заявляет англичанин Д. Рейнольде [46].
Но США отнюдь не стояли в стороне! Узнав, что заядлый антисоветчик Чемберлен приглашен в Мюнхен Гитлером для завершения сделки, Рузвельт, по словам американского историка Р. Шульзинджера, «с удовольствием отреагировал» на эту новость, направив английскому премьеру телеграмму из двух слов: «Гуд мэн!» («Молодец!») [47] Рузвельт, писал в те дни американский реакционный историк Ч. Бирд, «если не буквально, то по существу направился в Мюнхен вместе с Чемберленом и Даладье» [48].
Западным державам казалось, что их политика, направленная на то, чтобы разрешить свои империалистические противоречия с Германией за счет СССР, удалась. Общее настроение в США после Мюнхена, отмечает Шульзинджер, сводилось к тому, что «самый плохой мир лучше войны». Но Мюнхен не означал даже плохого мира. «Ошеломляющее покорение Европы Германией превратило американскую политику в руины», — вынужден констатировать Д. Рейнольде [49].
Все сказанное позволяет достаточно убедительно опровергнуть те «неточности», которые содержатся в вышеприведенной «характеристике» мюнхенского соглашения.
«Умиротворение» действительно стало «грязным словом», но оно стало таким задолго до второй мировой войны, ибо его антисоветский смысл был очевиден для всех.
«Умиротворение» означало не «наивность, слабость и благие пожелания». Оно, наоборот, означало преднамеренную, корыстную, зловещую политику западных держав в отношении СССР. Следует, на наш взгляд, согласиться с историком из ФРГ М. Фройндом, который отмечает, что Мюнхен был не просто «большой капитуляцией» Запада. По выражению историка, «исключение СССР из европейского концерта держав» свидетельствовало о намерении «дать Гитлеру свободу действий на Востоке» [50].
Но кто дирижировал на этом крайне печальном концерте? Отнюдь не Чемберлен и даже не Гитлер, оказавшийся, по западным буржуазным стандартам, «плохим», «нетрадиционным» политиком. Подлинным дирижером в Мюнхене был международный империализм. Именно он был инициатором сговора Запада с агрессивными государствами, в первую очередь с Германией. Мюнхенское соглашение означало дальнейшее поощрение германской агрессии, открывало гитлеровцам шлагбаум для похода против СССР.
На XVIII съезде ВКП(б) прозвучала четкая оценка мюнхенской сделки: гитлеровцам «отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом». Именно в Мюнхене начиналась кровавая история второй мировой войны, вину за развязывание которой несет международный империализм. «История не изменит своего обвинительного приговора: «мюнхенская политика» западных держав, их попустительство гитлеровской агрессии обернулись тяжелой трагедией для всех народов Европы» [51].
Единый фронт против СССР не состоялся
Не оставляя попыток исказить существо мюнхенского соглашения, реакционные силы в буржуазной историографии одновременно пытаются очернить Советский Союз. В качестве одной из причин второй мировой войны они стремятся представить советско-германский пакт о ненападении от 23 августа 1939 года. Этот пакт, утверждает, например, английский генерал в отставке Ф. Мак лин, «сделал войну неизбежной» [52]. Заключив его, вторит ему другой англичанин, У. Коул, Советский Союз-де «открыл ворота для следующего шага Гитлера на Восток» [53]. Более утонченна в своей версии австралийская исследовательница Дж. Бомон. По ее словам, «вина за пакт не ложится целиком на них» (русских. — Авт.). Ее якобы должны разделить поровну между собой СССР и Запад [54].
Факты, однако, опровергают указанные попытки переложить ответственность за развязывание войны с международного империализма и его порождения — германского фашизма на СССР. Они свидетельствуют: Советская держава сделала все от нее зависящее, чтобы преградить путь войне.
В связи с нарастанием реальной угрозы войны со стороны гитлеровской Германии Советское правительство неоднократно предлагало правительствам Англии и Франции объединить усилия, заключить сроком на 5–10 лет договор о взаимопомощи и совместных действиях в случае возникновения агрессии в Европе. Однако они всячески уклонялись от этого. Их заветное желание выразил ответственный деятель британского министерства иностранных дел Л. Кольер, заявивший весной 1939 года, что английское правительство не желает связывать себя с СССР, «а хочет дать Германии возможность развивать агрессию на Восток за счет России». Правительства Англии и Франции не только не откликнулись на реальные предложения Советского Союза, но предприняли все, чтобы сорвать начавшиеся с 1939 года переговоры с СССР. В августе 1939 года они направили в Москву неправомочных представителей, снабдив их инструкциями «вести переговоры медленно и осторожно», обсуждать военные планы «на чисто гипотетической основе».
Переговорам о союзе с СССР Лондон придавал второстепенное значение, рассматривая их лишь как средство упрочения позиций Англии по отношению к Германии. В то же время правительство Чемберлена с мая до конца августа 1939 года вело секретные переговоры с фашистскими эмиссарами о широком англо-германском соглашении, предусматривающем разграничение сфер влияния между обеими странами в мировом масштабе. Одна из целей Англии состояла в том, чтобы пойти на сговор с Германией за счет Польши, отказавшись от данных ей гарантий, и вывести тем самым германские армии к границам СССР. В августе 1939 года германский посол в Лондоне Герберт Дирксен писал в Берлин: «Здесь преобладало впечатление, что возникшие за последние месяцы связи с другими государствами являются лишь резервным средством для подлинного примирения с Германией и что эти связи отпадут, как только будет достигнута единственно важная и достойная усилий цель — соглашение с Германией».
Еще в ноябре 1938 года советник по печати германского посольства в Лондоне Ф. Хессе сообщал, что «английская сторона настоятельно хочет сделать дальнейший шаг к тому, чтобы наглядно продолжить линию мюнхенского соглашения и открыть путь к совместному англо-германскому соглашению о признании основных сфер влияния». Английское предложение было тщательно рассмотрено в Берлине. Для ведения секретных переговоров в Лондоне был направлен правительственный чиновник по особым поручениям X. Вольтат. При этом были использованы и другие тайные каналы связи.
Уже в разгар советско-англо-французских переговоров в середине августа 1939 года после предварительных секретных переговоров в Англию был приглашен Герман Геринг, который принял это приглашение. 24 августа вместе с английским представителем он должен был вылететь из Мюнхена в Лондон [55].
Для Советского Союза складывалось критическое положение. Советская Армия вела в то время боевые действия с японскими войсками, напавшими на МНР у реки Халхин-Гол. Завершавшаяся подготовка Германии к нападению на Польшу означала прямую угрозу и для СССР. Планы международного империализма направить германскую агрессию против Советского Союза, обрушить на него удары и с запада и с востока, казалось, были близки к осуществлению.
В этой кризисной обстановке Советское правительство приняло предложение Германии подписать с ней договор. Оно сделало этот вынужденный шаг лишь после того, когда полностью раскрылись провокационные цели руководителей Англии и Франции, были исчерпаны все возможности заключения с ними равноправного договора и когда руководство буржуазной Польши категорически отвергло военную помощь СССР.
Договор о ненападении между СССР и Германией был подписан в Москве 23 августа 1939 года. Гитлеровское правительство предложило заключить этот договор потому, что в тот момент оно еще опасалось начать войну против СССР. В его намерения входило сначала захватить страны Западной Европы и только после этого, используя ресурсы, напасть на Советский Союз.
Советское правительство, заключая договор с Германией, знало, что рано или поздно она развяжет войну против СССР. Но этот договор лишал империалистов возможности создать единый антисоветский фронт, позволял Советскому Союзу отвести на время угрозу от своих западных границ, выиграть, как показали последующие события, почти два мирных года для укрепления и совершенствования обороны страны.
«Не было бы Мюнхена, не было бы и пакта с Гитлером», — отметил впоследствии И. В. Сталин в беседе с У. Черчиллем в Москве в августе 1942 года. Еще в дни Мюнхена министр внутренних дел США Г. Икес записал в своем дневнике: «Я не удивлен действиями России… Россия подозревала Англию в том, что она вела двойную игру, договариваясь с Германией. Я думаю, что Россия права: Англия могла бы давно договориться с Россией. Англия бесцельно надеялась на то, что ей удастся столкнуть Россию и Германию друг с другом и, таким образом, самой остаться невредимой. Она попалась в ею же расставленные сети и, таким образом, утратила симпатии к себе во всем мире» [56]. На зависимость пакта от мюнхенского соглашения и сегодня указывают некоторые трезвомыслящие историки на Западе. «Основы для 23 августа 1939 года, — пишет, например, западногерманский историк К. Хильдебранд, — были заложены в Мюнхене» [57].
Таким образом, попытки английского и французского правительств вести двойную игру с целью столкнуть уже в 1939 году СССР с Германией и использовать это в своих империалистических интересах потерпели провал. Тем не менее, несмотря на значительные усилия Советского Союза, других прогрессивных сил планеты, предотвратить вторую мировую войну не удалось. Правительства стран Запада отклонили предложения СССР о совместных действиях против фашистской агрессии и тем самым развязали руки Гитлеру.
Исторический опыт учит: за попытки империализма разыграть «антисоветскую карту» расплачиваются прежде всего народные массы. Авантюризму империалистических, милитаристских кругов должны быть своевременно противопоставлены согласованные, активные действия всех миролюбивых сил.
Тревожные дни сентября 1939 года показали многое. Для народов Польши, ставших жертвами фашистской агрессии, война сразу же приобрела характер справедливой борьбы за свободу и национальную независимость. Вместе с тем крах буржуазно-помещичьей Польши в течение буквально двух недель под ударами танковых дивизий и авиации нацистского вермахта показал, насколько несостоятельна была политика ослепленных антисоветизмом правителей этой страны. Не далее как летом 1939 года они высказались категорически против пропуска советских войск через польскую территорию в случае германской агрессии, хотя это условие было совершенно необходимо, чтобы достигнуть соответствующее соглашение на проходивших тогда советско-англо-французских переговорах и таким образом обеспечить реальные гарантии Польше. Сентябрьский крах Польши показал, что «гарантии», которые Англия и Франция одни, без СССР, давали ей на случай агрессии Германии, ровным счетом ничего не стоят.
Война же, объявленная Англией и Францией Германии 3 сентября 1939 года, тотчас приняла характер «странной войны». Началось с того, что лишь 9 сентября, когда гитлеровские танковые дивизии уже начали окружение польских войск восточнее Варшавы, десять французских дивизий предприняли то, что было не более чем символическим жестом: на фронте шириной 32 километра они вошли в предполье немецкой так называемой «линии Зигфрида», продвинулись на 3–8 километров и, не встретив сопротивления противника, который отошел на основные позиции, остановились.
«Мы избежали военной катастрофы только потому, — говорил на Нюрнбергском процессе бывший начальник штаба оперативного руководства вермахта Йодль, — что 110 французских и английских дивизий оставались в полном бездействии против 23 германских дивизий на западе…» [58] Франция и Англия действительно бездействовали, несмотря на огромное превосходство их вооруженных сил (например, на западном фронте немцы практически не имели танков, а во французской армии их было до 2 тысяч) и многочисленные обращения польских правителей о помощи.
Кому-то на Западе такое положение и могло показаться чудом, но только не Йодлю и ему подобным. Дело в том, что антисоветские настроения не покидали тогдашних руководителей Англии и Франции и после начала войны. Расчет Чемберлена и Даладье состоял в том, что, разгромив Польшу, Гитлер сосредоточит свои основные усилия на борьбе с СССР, отказавшись от активных действий на Западе. Настроения реакционных политиков в Европе (как и в США) в тот период откровенно выразил влиятельный обозреватель американской газеты «Нью-Йорк геральд трибюн» У. Липпман: «Вопрос не в том, каковы будут границы Германии, Польши или Чехословакии, а в том, где будет проходить граница между Европой и коммунизмом. Главный вопрос войны в том, вернется ли Германия в ряды государств Запада как защитник Запада».
Гитлер не только прекрасно знал об этих настроениях, но более того, умело использовал их в целях маскировки своих истинных намерений. Выступая, например, в Данциге (Гданьске) 19 сентября, он заявил, что Германия со своей стороны не имеет претензий к Франции и Великобритании. И Запад «клевал» на эту удочку…
В Польше события развертывались куда более динамично. С каждым новым днем гитлеровские войска выходили все дальше к рубежу прямого противостояния с Советским Союзом. В случае их дальнейшего продвижения до советско-польской границы они оказывались бы в непосредственной близости от ряда его жизненно важных центров, например, в 40 километрах от Минска. Для народов же Западной Украины и Западной Белоруссии, оказавшихся после 1920 года под властью панской Польши, такая ситуация означала прямую угрозу оказаться под немецко-фашистским игом.
Могло ли Советское правительство бездействовать при таком развитии событий? Конечно, нет. Предприняв 17 сентября освободительный поход в Западную Украину и Западную Белоруссию, население которых горячо приветствовало Красную Армию, Советский Союз показал, что ему небезразличны ни судьбы братских народов, ни интересы своей безопасности в целом. Стратегическое положение страны, чьи границы оказались отодвинутыми на 250–360 километров на запад, после этого резко улучшилось.
Закономерность такого шага, его логичность быстро поняли здравомыслящие политики и на Западе. Видный английский политический деятель Д. Ллойд-Джордж резонно отметил: «Русские армии заняли территории, которые не являются польскими и которые были силой захвачены Польшей после первой мировой войны… Было бы актом преступного безумия поставить русское продвижение на одну доску с продвижением немцев». Выступивший 1 октября по радио У. Черчилль заявил: «То, что русские армии должны были находиться на этой линии, было совершенно необходимо для безопасности России против немецкой угрозы. Во всяком случае, позиции заняты и создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не осмеливается напасть».
В 1984 году военно-исторический исследовательский центр бундесвера в ФРГ выпустил капитальный, объемом в 1192 страницы, четвертый том серии «Германский рейх и вторая мировая война». Название тома — «Наступление (?!) на Советский Союз» не может не вызывать решительных возражений.
Сорок лет назад суд народов — Нюрнбергский процесс — в приговоре Международного военного трибунала недвусмысленно констатировал, что нападение гитлеровской Германии на Советский Союз было совершено «без тени законного оправдания. Это была явная агрессия». Такой вывод был сделан на основе неопровержимых доказательств — десятков томов документов, допросов, свидетельских показаний. Один из свидетелей обвинения, бывший генерал-фельдмаршал Ф. Паулюс, который в феврале 1943 года был пленен под Сталинградом, ясно заявил, что целью нападения Германии на СССР было завоевание русских территорий, колонизация и эксплуатация которых должна была дать возможность гитлеровскому рейху завершить войну на Западе и окончательно установить господство Германии в Европе.
Казалось бы, все ясно: со стороны гитлеровцев и их сателлитов имело место не наступление, а нападение, или, что еще точнее, агрессия. Неспровоцированная, вероломная, разбойничья… Тем не менее официальные историки из ФРГ вознамерились опровергнуть факты и документы ссылками на «превентивный», «предупредительный» характер преступного похода на Восток.
Суть этой версии состоит в том, что фашистская Германия предприняла нападение на СССР лишь как ответ на «советскую угрозу». Советский Союз якобы последовательно проводил «экспансионистский курс» — сначала он осуществлял его по отношению к малым соседним странам (так в реакционной буржуазной историографии подается ряд шагов, предпринятых СССР в 1939–1940 годах с целью обеспечить свою безопасность на северо-западе, западе и юго-западе страны), а затем намеревался-де осуществить его по отношению к Германии.
Версией о «превентивном» характере своих действий против СССР гитлеровцы пытались маскировать свою захватническую политику в Европе, играя на антисоветизме правящих кругов западных стран. Ее пустил в ход нацистский министр иностранных дел Риббентроп в своем меморандуме советскому послу 22 июня 1941 года уже после начала немецкой агрессии. Эту же версию эксплуатировали на процессе в Нюрнберге, спасая свою шкуру, и высшие военные преступники со своими адвокатами.
После окончания войны лживость данной версии была очевидна для всех. Однако ей не дали умереть. Ее подхватили те, кому не по душе были итоги войны и был нужен предлог для развязывания «холодной войны» против СССР. С этой точки зрения тезис о необходимости упредить «угрозу с Востока», а проще говоря, об «агрессивности» коммунизма, был незаменим. Он и явился краеугольным камнем для госдепартамента США, выпустившего в 1948 году тенденциозный сборник под названием «Нацистско-советские отношения 1939–1941 гг.». С его выходом антисоветчики всех мастей получили «научную основу» для отнюдь не новых обвинений СССР в «агрессивности».
За прошедшие десятилетия версию о «предупредительной» войне Гитлера на Востоке распространяли многие буржуазные исследователи. Однако с течением времени публикация архивных материалов, убедительные работы историков, стоящих на научных, марксистско-ленинских позициях, вынудили многих из буржуазных авторов отказаться от этой фальсификаторской версии в ее чистом виде. Уж слишком очевидна агрессивная, захватническая сущность планов германского фашизма в отношении СССР. Так, уже спустя три месяца после подписания советско-германского договора о ненападении, а именно 23 ноября 1939 года, Гитлер доверительно проинформировал ряд своих приближенных, что «он двинется против Советского Союза при первой же возможности после победы в Западной Европе». 21 июля 1940 года он отдал распоряжение главному командованию сухопутных войск вермахта готовить конкретный план войны против СССР, а спустя десять дней раскрыл суть своих замыслов перед начальником генерального штаба сухопутных войск Гальдером. Запись в дневнике Гальдера, в частности, гласит: «…Англия особенно рассчитывает на Россию… Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия».
С мифом о «превентивной» войне, делает вывод видный западногерманский ученый Г. Якобсон, «должно быть покончено: нападение Германии на Советский Союз в 1941 году… не было превентивной войной… Решение Гитлера о наступлении… являлось конечным выражением агрессивной политики Гитлера, которая с 1938 года проявлялась во все более неприкрытой форме» [59]. То, что нацистская Германия прибегла к неспровоцированной агрессии против СССР, признают и другие историки из ФРГ, в частности А. Хильгрубер.
Однако нельзя не заметить, что тезис о «превентивной» войне Гитлера против СССР в буржуазной историографии пытаются протащить, что называется, с черного хода в виде более утонченной концепции «двух агрессоров» — Германии и СССР: Германия совершила агрессию, но и СССР якобы потенциально был готов к ней.
Эта концепция имеет свою историю. Четверть века назад историк из ФРГ Г. Даме, например, предлагал следующую, внешне объективную оценку позиции СССР в 1941 году. «Несмотря на свои большие военные приготовления в 1941 году, — писал он, — Советы были весьма далеки от нападения» [60]. Но разве такая оценка не провоцирует у читателя вопрос: в 1941 году — «далеки», а после 1941 года? Спустя восемь лет историк из США К. Райт высказался более категорично. «В 1941 году, — заявил он, — ближайшая цель Советов была, несомненно, оборонительная… В последующем они намеревались предпринять наступление» [61]. Наконец, вышеупомянутый новейший труд — четвертый том серии «Германский рейх и вторая мировая война» — трактует нацистскую агрессию и борьбу советского народа с агрессором как обоюдное столкновение «сил зла», как «войну на уничтожение с обеих сторон».
Так обходным маневром в буржуазной историографии пытаются опорочить Страну Советов, социализм, на потребу сегодняшним «крестоносцам» вдохнуть жизнь в клеветническую концепцию «СССР — зло».
На основании каких же фактов буржуазные авторы строят свою версию об «агрессивности» СССР накануне нападения на него фашистской Германии?
Таких фактов нет и быть не может, поскольку агрессивность, милитаризм чужды по своей природе социалистическому строю. В основу своей версии вышеупомянутые буржуазные историки кладут превратное толкование тех обширных мероприятий, которые Советское правительство предприняло в последние два года, предшествовавших Великой Отечественной войне, с целью повышения военно-экономического потенциала страны. Это обновление военной техники и повышение темпов ее производства, создание запасов вооружения, строительство новых промышленных объектов, включая оборонные, и реконструкция старых, сооружение укреплений вдоль новых западных границ СССР, сосредоточение там советских войск в начале 1941 года и другие подобные меры [62].
Однако все эти меры принимались в условиях расширявшейся в Европе и надвигавшейся на СССР агрессии Германии, в отношении намерений которой у руководства Советского Союза никогда не было иллюзий. Ему было ясно, что фашистская Германия — ударная сила международного империализма — располагает целым рядом временных преимуществ — экономических, внешнеполитических, стратегических. Поэтому СССР и решал в тот период сложнейшие оборонные задачи. Советский исследователь П. П. Севостьянов отмечает: «Специфика внешнеполитической линии СССР в отношении Германии в начальный период второй мировой войны заключалась в том, чтобы подольше удержать Берлин в рамках обязательства о ненападении, пусть ненадежного и неустойчивого, исчерпать все политические возможности для сдерживания агрессивных устремлений фашистского руководства и использовать все возможности для укрепления обороноспособности Родины. При этом СССР, разумеется, не отступал от своих твердых принципиальных позиций» [63]. Только в таком контексте и следует трактовать вышеупомянутые меры Советского правительства.
Тезис об «агрессивности» СССР, таким образом, является полностью несостоятельным. Кстати, это прекрасно понимали и в коридорах власти нацистской Германии. 28 апреля 1941 года германский посол в Москве фон Шуленбург откровенно заявил Гитлеру: «Я не могу поверить, что Россия когда-нибудь нападет на Германию». Гитлер же, со своей стороны, выразил неудовольствие тем, что СССР невозможно даже спровоцировать на нападение. 5 мая 1941 года Гальдер на основании сведений, поступавших из СССР, записал в своем служебном дневнике: «Россия сделает все для того, чтобы избежать войны» [64]. А германский военный атташе в Москве генерал Кёстринг за месяц до фашистской агрессии, 21 мая 1941 года, информировал свой генштаб: «Нет никаких призлаков наступательных намерений Советского Союза» [65].
Легенда об СССР как «потенциальном агрессоре», культивируемая в буржуазной историографии, лишена элементарного здравого смысла. Советский Союз, совершив первую в мире социалистическую революцию и приступив к гигантской перестройке народного хозяйства, как никто иной нуждался в мире. В течение всего периода между мировыми войнами на всех международных форумах он неустанно боролся за воплощение в жизнь идеи мирного сосуществования и коллективной безопасности. В Советском Союзе не было и нет классов или социальных групп, которые были бы заинтересованы в агрессии. Более того, «разоружение, — подчеркивал В. И. Ленин, — есть идеал социализма» [66]. Бросая тень на социалистическое государство, стремясь представить его как «зло», реакционные историки подыгрывают тем, кто, размахивая сегодня мифом о «советской военной угрозе», мечтает о достижении военно-стратегического превосходства над СССР, о мировой гегемонии.