Кстати, страсть к доносам так глубоко проникла в сознание римлян, что они даже часть своих завещаний оформляли в форме доноса - перечисляли грехи своих врагов и просили богов поскорей призвать их на свой суд, благо и свидетель уже прибыл. Ну-ну...
А тем временем в римской колонии Иудее был сделан чуть ли не самый известный в мире донос, да еще и за денежное вознаграждение. Правда, сумма совершенно копеечная - 30 шекелей, $10 по нынешнему курсу. Почему бы Израилю не выпустить такую купюру - цены бы ей, как сувениру, не было? Впрочем, потому, очевидно, и не выпускает - слишком быстро они уйдут из денежного обращения в альбомы коллекционеров. Да и кого там изображать? Впрочем, это как раз ясно...
Кстати, в наше время масса описаний истории Иуды связана с подыскиванием оправданий его поступку или, во всяком случае, поиску причин для него. В знаменитой рок-опере "Иисус Христос - суперзвезда" Иуда, пожалуй, не менее важный герой, чем Иисус - если не более важный. Да это и понятно. С точки зрения государства доносчик Иуда прав (ты нам сообщи, а мы уж разберемся), а проповедник Иисус - нет. Как же это так?
А как же иначе? Конечно, слово "донос" имеет в наших умах практически однозначную отрицательную окраску. Назвав кого-то доносчиком, вы практически наверняка не сделаете ему комплимента. Но при всем при том государство обязывает нас доносить, более того, грозит за недонесение о целом ряде преступлений тяжкими наказаниями. Да и спорить с этим затруднительно - кто оправдает не донесшего об известном ему зверском убийстве! Какой нормальный человек посочувствует приблатненному урке, для которого отнять у ребенка деньги - "не западло", а пожаловаться на грабителя в милицию - "западло"? Так что все не так просто... Подумайте: для нас самих любой конфликт биполярен, одна его сторона - "хорошие парни", другая - "плохие". Как мы оценим того, кто донес на "плохих парней"? Как выполнившего свой долг? Или все равно нехорошо как-то?
Но вернемся в средневековье. Тогда был сделан эпохальный шаг в проблеме ложного доноса. И сделала его церковь, а кодифийцировали ныне широко известные инквизиторы Шпренгер и Инститорис в печально знаменитой книге "Молот ведьм". Для них даже возможность вымогать признание пытками казалась недостаточной - вдруг найдутся такие, что сдюжат и не признаются, а как же тогда с авторитетом церкви? Решение, предложенное ими (к нему и сводится краткое содержание "Молота ведьм"), гениально просто. Если подозреваемая в колдовстве под пытками призналась - она ведьма, потому что призналась. Если не призналась, несмотря ни на какие пытки - она ведьма, потому что только поддержка дьявола дала ей силы выдержать такое и не признаться. Настолько логично, что даже неясно, зачем вообще пытать - все равно подозреваемая виновна! А уж какой простор при этом мелким корыстолюбцам, подлым пакостникам и сексуальным маньякам - просто слов нет! Во многих городах просто не осталось красивых женщин - всех сожгли, как же она так возбуждает, если дьявол ей не помогает? А вот в Англии все было так же, но пытать при рассмотрении подобных дел не позволяли - и ведьм тоже практически не было. И уровень доносов не рос с такой сказочной скоростью.
А в коварной и изощренной Венецианской республике задолго до возникновения регулярной почтовой службы, еще в средневековье появились прообразы современных почтовых ящиков в виде бронзовых львиных пастей. Отнюдь не для писем - туда кидали анонимные доносы. Ввиду того, что разбиравший их Совет Трех был не только никому не подконтролен, но и никому персонально неизвестен (имена его членов не знали даже сенат и дож), оправдаться не удавалось почти никому - что же это такое, как это нет тайных врагов, на кого же списывать свою собственную глупость и ошибки? Результат вполне предсказуем - Венеция захирела, ослабла и исчезла с карты, как самостоятельное государство.
А как шли дела в наших краях, где долгое время словом "донос" называлась обычная служебная бумага и никакого эмоционального оттенка в это не вкладывалось? В общем, в зависимости от уровня паранойи конкретного самодержца. Но был на Руси и свой апофеоз доноса - знаменитый возглас "Слово и дело!". Выкрикнувший эти слова тем самым объявлял, что собирается донести о государственном преступлении, и с этой секунды каждый, кто мешал немедленной доставке его властям, сам становился государственным преступником. Даже выкрикнувший "Слово и дело!" по дороге на эшафот брат Степана Разина Фрол отсрочил свою казнь на несколько лет, мороча дьякам голову спрятанными сокровищами. Не раз попавшие в смертельную опасность приостанавливали угрозу себе выкриком "Слово и дело!" - каждый пытающийся им повредить оказывался под смертельной угрозой, ибо поди разбери, кто донесет? "Слово и дело!" работало, как ребячье "Замри!", приостанавливающее все прежние игры. Но потом начиналась другая игра, с еще более жестокими правилами. В том числе и ставшим пословицей "Доносчику - первый кнут!" (пытке подвергали и доносчика, и его жертву, причем доносчика - первым). В общем, когда Петр III лишил силы это волшебное слово, все вздохнули с облегчением.
Но доносы бессмертны, как мафия и неистребимы, как тараканы. Избежать их можно, только соглашаясь с ними. Когда император Павел I спросил у петербургского полицмейстера фон дер Палена: "Знаете ли вы, что против меня составлен заговор?", Пален улыбнулся и ответил: "Конечно - я ведь сам его возглавляю. Не тревожьтесь, государь, мне все известно". Император успокоился - и напрасно, Пален не врал. Он действительно был главой заговора и поэтому заговор удался. А что касается того, как Пален сумел сохранить самообладание при таком вопросе - все очень просто: он-то знал, где живет. Недаром он говорил, что тайные общества не имеют смысла, ибо из двенадцати их членов один обязательно предаст. При этом он обычно ссылался на крайне авторитетный источник, о котором мы уже говорили выше - Священное писание.
Неплохо подтвердились слова Палена и при восстании декабристов. Подготовку восстания не удалось сохранить в тайне - был донос Шервуда, получившего за это от Николая приставку к фамилии и ставшего Шервудом-Верным, донос Майбороды... А один из донесших на декабристов заслуживает особого разговора - чуть более сложного, поэтому и реже вспоминаемого советскими историками. Прапорщик Яков Ростовцев за две недели до восстания направил Николаю письмо, в котором предупреждал его, что многие не согласятся с его воцарением и выступят против него с оружием в руках. Просил отказаться от престола, а если это невозможно - чтоб сам Константин объявил публично, что передает ему власть. Не назвал ни одного имени. Предупреждал, что даже если его действия и сочтут похвальными, просит никак его не награждать. В том, что он отправил такое письмо, он признался и декабристам. Очевидно, считал, что его долг в том, чтоб поступить именно так. Кстати, оказался впоследствии одним из ведущих государственных деятелей России, готовящих и осуществивших уничтожение крепостного права. Опять-таки не все так просто...
Если кто-то считает, что все не так, и донос - всегда зло (или благо, разные мнения есть), снимите с полки Пушкина. Полковник Кочубей, доносящий на Мазепу, собирающегося переметнуться от Петра к Карлу, с точки зрения Пушкина - герой и страдалец, а Мазепа, напротив того, изменник и анафема. А с точки зрения апологетов украинской государственности, поместивших его изображение на расхожую десятигривенную купюру - кто Мазепа? Герой, патриот, борец за свободу. А кто Кочубей? Сами понимаете. Беретесь сказать, кто прав, а кто неправ?
А примерно в то же время, когда декабристы набирались во Франции революционного духа, близ Марселя чья-то левая рука вывела: "Приверженец престола и веры уведомляет..." и в результате молодой моряк буквально в день своей свадьбы был без суда и следствия брошен в каземат. Думаете, это плоды фантазии Дюма? Как бы не так - все было на самом деле, и ложный донос, и сокамерник-аббат, в благодарность коллеге по заключению завещавший ему клад, и страшная месть доносчикам. Только все было гораздо хуже и безобразней: не было романтического побега, месть была кровавой, бессмысленно жестокой и распространившейся даже на невиновных, а последний из виновных сам зверски убил мстителя. В "Графе Монте-Кристо" даже донос вплелся в романтическую историю. В жизни это невозможно.
Дальше было все веселее. Доносчики отправили на каторгу Шевченко и Достоевского, готовили материалы для всех политических процессов конца века, предупреждали жандармов о народовольцах, а народовольцев о жандармах (знаменитый Клеточников, народоволец, устроившийся на работу в III Отделение - кто он, герой или предатель? А как для кого...). Вовсю дейстовала система знаменитого Видока - ловить крупных воров при помощи мелких. Полиция прижимала мелкого жулика и ставила ему условие: или отвечаешь на наши вопросы, или сам понимаешь что. А революционеров вербовали буквально в ночь перед казнью. Расскажешь все - поживешь, как знаменитый провокатор "Народной воли" Окладский, давший согласие работать на полицию буквально перед эшафотом и сгубивший своих бывших друзей без числа, не расскажешь - что ж, твой выбор. Такое было всегда, есть сейчас и, боюсь, будет еще долго, но размах, который приняло доносительство на стыке веков, был опасным сигналом. Что, к сожалению, и оправдалось. Чехов не зря с гордостью говорил о себе, что пробовал себя во всех жанрах, кроме стихов и доносов - жанры были крайне популярные и это его как-то выделяло.
О том же, что творилось на фронте доносительства в недавние времена, когда героем, достойным подражания, считался донесший на родного отца и убитый родным дедом Павлик Морозов, сейчас и так написано слишком много. Если все равно есть план, сколько врагов народа разоблачить в текущем квартале, тут доносы только в помощь. Интересней даже не доносы, а то, как люди от них уберегались. Как, например, филолог Елена Скрябина, на дворянское происхождение которой не посмела донести родная коммуналка, жаждущая дележа чужой площади не меньше, чем "Воронья слободка" - она повесила в комнате портрет Молотова. Настоящая фамилия - Скрябин. И помогло - не осмелились донести, ибо не ясно было, на кого же при этом доносят.