дь в столовой…»
«Яни, вот учебники, что ты хотел взять в библиотеке…»
«Яни, эти пирожные готовят в наших пекарнях. Отведай, пожалуйста…»
«Яни… Янии…»
– Яни! – взревела я, когда в дверь очередной раз постучали. – Достало! Прекращай над ними измываться!
– Да что ты, душечка. Они сами. – Он невинно хлопнул ресничками и застенчиво поправил подол персиковой юбочки по колено.
Кому он тут глазки строит, душа питонья? Мне? У меня уже иммунитет!
– Аля, ты пойми, я же к ним по-хорошему. Ласково! Они ко мне и тянутся в ответ, просто так, по-дружески. Невинно! Я на них даже не смотрю как на девиц!
– Ты кому, чешуйчатый, заливаешь? – Я расплылась в ласковой улыбочке. – Оставь девушек в покое. Как тебе не стыдно, змей, грязно манипулировать их сознанием? Где совесть, хвостатая твоя физиономия? Не знаешь? А я подскажу. Нет у тебя ее. Недодали при рождении.
Стук повторился. Яни, поморщившись, поднялся с кровати и, подойдя к двери, широко распахнул ее.
– Яни, – и сразу дурацкий девичий смешок, – завтра у нас свободный от учебы день, может, мы погуляем в городе? Ты и я!
– Яни, ко-ко-ко, может, мы с тобой ко-ко-ко… Бесит!
Я закрыла книгу и поднялась. Захлопнула дверь перед носом краснеющей девицы, а затем резко схватила любвеобильного гаденыша за ухо.
– Алька, ты что? – взревел он.
– Я что? Я? А ну, цыц! Я тебе сейчас расскажу, братишка! Вникай. Так вот, или ты сам прекращаешь этот балаган и разгоняешь свой куриный гаремчик, или…
– Не злись, Алька, это не я! Они сами. Веришь? – Он сделал такую жалкую физиономию, словно его мамка поругала.
Но не в этот раз. У меня всякое терпение лопнуло!
– Сами? – прошипела, выкручивая ухо. – Думаешь, я не вижу, как ты им улыбаешься и глазки свои бесстыжие строишь? Беды ждешь? Чтобы какая кура действительно влюбилась, а ты поиграешь с ней и пинком под зад? Ждем, пока петух в одно место клюнет и тебя осенит, что заигрался маленько?!
– Ну хватит раздувать трагедию, – слезно простонал он, – ты не права. Не захожу я далеко, вот ни разу с этой Маликой… Нет. Марукой?.. Э-э-э…
– Малони! – гаркнула я. – Даже имен девиц запомнить не можешь! Строит тут из себя агнца.
– Отпусти ухо, Аль. Знаешь же, что драться не стану, и пользуешься! И никуда я не захожу.
– Нет, зашел, – стояла я на своем. – И еще тебе информация, чтобы подумал. Представь, нашел ты свою единственную, а ей как шепнут на ухо, какое за твоей спиной кладбище разбитых сердец, так она сбежит от тебя, сверкая пятками.
Он на мгновение замер, почесал рукой подбородок и как ни в чем не бывало пожал плечами.
– Да кто шепнет-то, Аль?
– Я! – мой голос сотряс стены. – Да не просто шепну, а красочно обрисую каждое это: «Яни! Да я тебе, Яни… Да я для тебя… О Яни, ко-ко-ко».
– Ты не посмеешь! – Он вмиг стал серьезным и уже не столь самоуверенным.
– Зря сомневаешься. Про женскую солидарность слыхал? Так вот, братец наг, если еще раз услышу это «Яни» – ухо выдеру. Усек?
– Ведьма! – ругнулся он, отряхивая с юбки несуществующую грязь.
– На том и стою!
Отпустив его ставшее бордовым ухо, проследила, как уж-переросток увалился на свою кровать, строя из себя обиженного.
– Ты мне еще спасибо скажешь. – Совесть все же кольнула. – Авторитетно тебе заявляю: девушкам легче поверить мужчине, если его репутация не подмочена. – Надулся. Сложил руки на груди. Эдакий мелкий, но гордый змеиный народец. – И еще представь, скольких врагов в лицах брошенных девиц приобретет твоя единственная. Хочешь, чтобы ее за каждым углом ловили, чтобы космы повыдирать? – заглушив шепот совести, решила дожать наглеца.
– Не посмеют, – пробубнил он и задрал ноги на спинку кровати.
– Еще как посмеют, Яни. Так что полежи и подумай над моими словами, а я в лаборатории к некромантам. Мне Злата лекции обещала.
Он бросил на меня полный детской обиды взгляд. В темно-карих глазах стояли слезы. Только я знала, что это чистой воды разводилово. Эмоциональный шантаж!
– Вы с ней немного похожи, – проворчал он, смекнув, что номер не прошел.
– Со Златой? Ну так вроде родственницы дальние, – пожав плечами, я надела пресловутую коричневую жилетку.
– Нет, у вас запах схож. Я бы подумал, что вы сестры родные.
Застегнув пуговички, покосилась на друга и на несколько мгновений призадумалась. Я понятия не имела, кто она мне, что за вода на киселе.
– Нет, – все же признала, что мама для второго ребенка уже не в возрасте. – У меня точно сестер не было и нет.
Улыбнувшись, поправила бледно-розовое платье и, бросив на друга укоризненный взгляд для пущего эффекта, так сказать, вышла в коридор. Стоило захлопнуть дверь, как из-за угла выглянули аж три девицы.
Силы небесные, да что творится-то? Ладно, змей похабник, а эти куда? Мамка совсем ничего в голову не вбила? Стыдоба!
– Гордости у вас нет, – рявкнула на них, – самоуважения. Не слышали о таком? Что вы ему на шею пачками вешаетесь? Раньше хоть по одной, а теперь стаями бегаете. Делить его собрались? График составите, кто когда любимая жена?
Куры, вместо того чтобы устыдиться, встали руки в боки.
– А тебе-то что, Миленина? Ты еще не жена. А невеста и подвинуться может.
– Ну и дуры. – Покачала головой, потом, не удержавшись, открыла дверь в комнату и прокричала: – Дорогой, не судьба нам быть вместе. Твой гарем меня уже двигает, быть мне заклеванной стаей твоих обожательниц!
Захлопнув створку, зыркнула на недалеких девиц – злость просто разбирала – и спустилась по лестнице в центральный холл. Пройдя через большой зал, завернула в восточный проход. Далее в административный корпус. Поглядывая на многочисленные картины и портреты, ловила на себе пристальные взгляды. Это нервировало. Миновав галерею, наконец спустилась в мрачное, но более дружелюбное подземелье и, потянув на себя тяжелую дверь, вошла в лаборатории некромантов.
Слух уловил громкие голоса впереди. Пройдя почти до конца длинного коридора, остановилась у кабинета Эрика Альтовски. Оттуда доносился громкий женский смех.
– Эмес, ты не меняешься. Все такой же проказник!
Через широкую щель я видела, как противная Элоиза Портовски, прижавшись к ведуну, поправляет ему ворот сюртука. Он вроде и не поощрял ее, но и не отталкивал. Словно не замечал или относился как к мебели. Она же из кожи вон лезла, крутясь вокруг него. Кошка блудливая. Хотя, может, это я так себя обманываю?
Оставаясь незамеченной, я разглядывала красивую утонченную женщину. Светлые волосы. Завитые густые локоны изящно обрамляли овальное лицо. Большие голубые глаза. Черные длинные ресницы, ровные линии бровей. Полные губы. Чего душой кривить – она весьма и весьма недурна собой.
А я? «Ничем не приметная, каких миллионы», – вспомнила слова Эмеса. Да, в сравнении с преподавателем проклятий я мышь. Серая, блеклая и магически практически пустая.
Злости поприбавилось. Ох уж мне эти курицы, висящие на мужиках.
Эрик Альтовски заметил меня первым. Подойдя к двери, распахнул ее шире и неожиданно тепло улыбнулся. Улыбка некроманта стала просто подкупающей. Он выражал такое дружелюбие, что я занервничала. С чего это профессор, которого боятся всей академией разом, вдруг так располагающе мягок?! Подозрительно!
– Алевтина, а я тебя уже два дня жду. – Дверь открылась еще шире, демонстрируя меня присутствующим в комнате. – Решил, что не дождусь вовсе, думал сам к тебе подняться.
– Не надо! – выпалила, не подумав.
Ну правда, когда тебе такое говорит мастер поднимать и упокаивать, волей-неволей нервничать начнешь.
– Хорошо, не буду. – Все так же улыбаясь, он склонился надо мной. Взгляд темных как ночь очей пробирал до дрожи. – Не бойся, Алевтина! Чего ты бледная такая? Кое-кто может подумать, что у черной ведьмы поджилки трясутся.
– Вот еще! – Вздернула подбородок.
Видимо, этого эффекта он и добивался.
– И все же, почему так долго шла?
– Простите, профессор. – Зыркнула на противную Портовски, которая, не скрываясь, подслушивала, о чем мы говорим. – Занималась допоздна.
– Молодец, тебя хвалят. Говорят, усердная, целеустремленная.
Я смутилась. Столько комплиментов и мне одной.
Наверное, Злата попросила его быть мягче: уж она-то знает, как воспринимают ее благоверного студенты. Он же до прелестного мрачный, эталон некроманта! Черноволосый, статный… Скальпель в руку, мелкую нежить на плечо – и можно портрет писать!
Молчание становилось тягостным.
– Можно забрать тетради? – пропищала, сообразив, что все неотрывно смотрят на меня.
Вроде ничего не произошло, а такое чувство, что не вовремя я нарисовалась.
– Конечно, Аля, входи. – Профессор Альтовски шагнул в сторону и жестом пригласил в свой кабинет.
Мне ничего не оставалось, как собрать волю в кулак и переступить через порог.
Шкафы, стеллажи, полки. Настоящее учительское логово. Порядок? Кажется, наш профессор некромантии о нем и не слышал. Погребенный под методичками, контрольными и еще невесть чем стол был тому прямым свидетельством.
– Да, немного не убрано, – улыбнулся Альтовски, заметив, как я неодобрительно оцениваю бардак. – Завтра Злата придет, она мастер в разгребании всего этого. – Он многозначительно обвел рукой кабинет.
Сжав губы, чтобы ехидно не рассмеяться, представила подругу, вооруженную боевой ведьминской метлой.
– Я бы за такое прибила, – брякнула, не удержавшись.
– Поверь, она каждый раз порывается, но у меня отличная спортивная подготовка.
Я внимательней глянула на профессора. А не так он страшен, слухи явно преувеличены.
– Подожди, сейчас найду тетради, – с этими словами Альтовски с головой забрался в ближайший шкаф, казалось, тот его просто поглотил.
И снова тяжелая тишина. Под потолком кружила еще живая муха и назойливо жужжала.
На Эмеса и его пассию старалась не смотреть. Предпочла сделать вид, что их здесь нет. При этом опасалась, что со стороны это покажется каким-то ребячеством. Ну стоит он, ну с любовницей или кто она ему. Вроде какое мне дело? А ведь трогало, щипало за душу.