Он открыл голубую коробку.
Это было золото, частички чего-то, какие-то краешки, пластинки, бледно-желтые, тусклые, мутные, цвета увядшего березового листа – это было поистине мертвое золото, то самое, что высыпается из глазниц, когда вырывают засосанный землею бурый череп; то, что мерцает между ребер, осаживается в могилах. Словом, это было то археологическое золото, которое никогда ни с чем не спутаешь. Мгновенно забыв про все, Зыбин смотрел на эти бляшки, крошечные диски, сережки, крючочки, какие-то спиральки и фигурки людей, лошадей, зверей.
В кабинете было тихо. Гуляев значительно взглянул на Мячина.
– Откуда это все? – спросил Зыбин.
– А вот еще, – улыбнулся Гуляев, выдвинул ящик стола и вынул другую коробку, длинную картонную, с золотой надписью «Пьяная вишня». В ней на вате лежал кусок узорной золотой пластины, та самая серединная и самая большая часть ее, без которой диадема была бы только двумя фрагментами, а не диадемой.
Зыбин взял ее, посмотрел и сказал:
– Да, теперь она вся. А я уж думал, что все пропало.
– Вот нашли, – улыбнулся Гуляев.
– А могла бы и пропасть, – сказал с упреком прокурор. – Если бы мы еще помешкали и не приняли энергичных мер, то и пропала бы. Ведь вы месяц крутили нам головы.
– Месяц? – спросил Зыбин. – А не больше? Неужели только месяц прошел?
Он поднял глаза на прокурора.
– Ну так что? – спросил он в упор.
И прокурор сразу осел от его тона.
– Не будем, не будем считаться, Георгий Николаевич, – сказал он быстро. – Все хорошо, что хорошо кончается. Вот все здесь. И у меня к вам только один вопрос: вы знали, где все это находится?
– А вы? – спросил Зыбин.
– Георгий Николаевич, – засмеялся Мячин, – вы опять за свое? Нет, вы отвечайте мне, а то мы окончательно запутаемся. Чтобы окончить дело, нам надо еще один протокол, но четкий, ясный, короткий. Понятно? Постойте. – Гуляев закрыл обе коробки. – Не так. Мы, Георгий Николаевич, теперь поняли, зачем вы ездили на Или. Но почему же вы нам сразу не сказали этого?
– А что я должен был вам сказать? – спросил Зыбин.
– Да, по существу, только одно: где эти вещи были действительно найдены.
– А где они были действительно найдены? – спросил Зыбин.
– Ну на Или, конечно, – ответил Гуляев.
– Так. А что же тогда было на Карагалинке? – опять спросил Зыбин.
– Как на экзамене, ей-богу! На Карагалинке ровно ничего не было – ни камня, ни золота. Было на Или в разграбленном кургане. И вы это поняли сразу же. Но, надо отдать вам должное, заморочили вы нас здорово. Мы смотрели ваши выписки из «Известий Томского университета за 1889 год», где список всех илийских курганов, и все-таки не понимали, в чем дело, зачем он вам и почему лежит в папке «Диадема».
Зыбин помолчал, а потом спросил:
– Так зачем же тогда эти люди приходили в музей?
– И это вы отлично поняли. Потому и пришли, что не знали, что они такое отыскали, действительно это золото или медяшки. Хотели проверить, получить ответ. Но ответить было некому, вы находились в горах, а директора без вас они обвели вокруг пальца как маленького. Вот это все так и получилось.
– Да, действительно, попал в музей душка военный. Он и директорствует-то, на солнце оружьем сверкая, – усмехнулся Мячин.
– Директор тут ни при чем, – сказал быстро Зыбин и зло посмотрел на прокурора.
Мячин взглянул на Гуляева, и они оба рассмеялись.
– Ладно уж, не пугайте его, – махнул рукой Гуляев, – не наша это забота – проверять директоров. Но что шляпа он, то верно, шляпа! Это он и сам сейчас признает. А-а! Да не в нем в конце концов дело. Вот вам-то зачем все это было нужно? Сказали бы нам все сразу.
– А что было бы? – усмехнулся Зыбин.
– Ну как что?
– А я вам скажу что: золото сразу бы уплыло. Пришел бы в музей Нейман, забрал бы золото да и сдал бы его в какой-нибудь Госфонд или Госбанк на вес и в переплавку. А мелочь бы вы по карманам рассовали. А я как сейчас сижу, так и тогда бы сидел.
– Позвольте, это по каким же карманам? – сразу вспыхнул Мячин.
– Ну, по каким? По хрипушинским, неймановским, по вашим, мало ли на свете подходящих карманов? Той, которая меня допрашивала, тоже что-нибудь, собаке, на орехи – на сережки или на колечко – обломилось бы.
– Да вы с ума сошли! – ошалело воскликнул прокурор.
Зыбин, усмехаясь, поглядел на него.
– Неужели? – спросил он насмешливо. – А такие протоколы вы видели – «кольцо из белого металла со вставленным стеклом». И платиновое кольцо с изумрудом шло за рубль. Видели?
– Подождите. А к моим рукам тоже что-то прилипало? – поинтересовался Гуляев.
– Про вас я ничего не знаю.
– Ну спасибо хоть за это. Так вот, и такие люди были, конечно, Георгий Николаевич, но они давным-давно изгнаны из органов. Кое-кто даже расстрелян. Что же касается Неймана...
– То его уже нет среди нас, – сказал прокурор.
– Фью! – присвистнул Зыбин. – Значит, он уже того?.. Сыграл в белый металл и зеленое стеклышко? Успел попользоваться? У него вы это все и забрали? Ловко!
– Ну, об этом потом, – как-то невнятно сказал прокурор.
– А сейчас вот так... – властно перебил его Гуляев. – Неймана нет, и кончать это дело приходится нам. Курган эти молодцы, что принесли диадему, снесли бульдозером. Научил их кто-то или случайно это вышло, пока неясно. Погребальный инвентарь весь у нас. Говорят, правда, что, может быть, есть там и вторая, боковая камера, вот сегодня-завтра приедут специалисты и тогда все окончательно прояснится. А сейчас вам казначей принесет деньги и вещи. Берите и идите домой. Там все в полном порядке. Ключ – вот. Советую лечь и никуда больше не ходить, отдохнуть.
Он вышел из-за стола и подошел к Зыбину.
– Ну, до свиданья, Георгий Николаевич, – сказал он как-то по-доброму, даже по-дружески, – поморочили мы друг другу голову, а?..
– Ну, что касается меня... – начал холодно Зыбин, – то я...
– Ну ладно, ладно, – улыбнулся Гуляев. – Не начинайте снова, а про Неймана тоже плохо не думайте, он ведь все это и принес нам. И тех кладоискателей арестовал и привел под револьвером в илийское отделение милиции. Если бы не он, мы бы и до сих пор плутали в потемках.
– Да как же так? – изумился Зыбин, и у него даже голос дрогнул. – Но почему же тогда...
– Ладно, ладно, потом, потом...
Через час он вышел из узенькой низенькой железной дверцы и пошел по улице. Она была совершенно пуста, но всю эту сторону ее занимал Большой дом с сотнями окон и занавесок, и за каждой занавеской, конечно, были люди. Он шел медленно, не оглядываясь, мимо сотен скрытых глаз. Прошел улицу до конца, пересек ее, поднялся по крошечной площади с памятником в шинели и завернул в сосновый парк. В парке тоже никого не было. Только сторож шаркал метлой возле узорчатых деревянных ворот, выгребая семечки и конфетные обертки. Лесная тишина и прохлада обняла его, только он вступил в аллею. Тут пахло хвоей и накаленным песком. На площадках под ветерком покачивались расписные деревянные кони-драконы, все в разводах и ожерельях, в красных и черных яблоках. Посредине площадки в беседке кто-то похрапывал. Боже мой! До чего же тих и спокоен мир! Он отыскал скамейку поодаль, сел, откинулся на спинку и почувствовал, как мелким комариным звоном дребезжит голова. «Не хватало еще разболеться», – подумал он и вдруг понял, что смертельно, может быть на всю жизнь, устал.
Двое мальчишек в пионерских галстуках с рогатками промчались мимо. Потом оглянулись на него, остановились и зашептались. Очевидно, что-то в нем было такое, что привлекало их жадное мальчишеское любопытство. Ведь нет людей на свете более приметливых, чем они! Но его и мальчишки сейчас раздражали.
– У-у, – сказал он им и скорчил морду.
Они фыркнули и убежали. Он посидел еще немного, поулыбался, похмурился, потом поднялся и пошел.
И вышел в центр парка. Это место он знал хорошо. По вечерам тут гремел оркестр и стояла дощатая эстрада. На ней иллюзионисты показывали фокусы-покусы и пел пионерский хор. Здесь постоянно назначались встречи. Здесь дрались и танцевали. А сейчас было тихо и пустынно. Он посмотрел на мягкий песочек и подумал: «Эх, сейчас босиком бы по этому песочку, да по камешкам, да по хвое – хорошо!» И вдруг перед собой увидел телефонную будку. Боже мой, как же он мог забыть! Он вскочил в кабину, опустил монету и назвал номер Лины. Его соединили, но телефон не отвечал. Он постоял, подождал, подумал, что да, время-то он выбрал неудобное, это рабочие часы, а служебного телефона он не знает, придется ждать до четырех часов! А что он будет делать это время? И тут вдруг детский голосок сказал ему:
– Алле.
– Позовите, пожалуйста, Полину Юрьевну, – попросил он.
– А они уехали, – ответили ему весело.
– Как? – Всего что угодно он ожидал, но только не этого. – Когда?
– Две недели назад, адреса не знаем, – заученно ответил ему ребятенок и положил трубку. Он еще с минуту постоял, плохо соображая, что же ему надлежит теперь делать. Потом тихонько повесил трубку, повернулся и пошел. И увидел прямо перед собой Неймана. И пошел на него.
– Ну, мое почтенье, – сказал он грубовато.
– Здравствуйте, Георгий Николаевич, – ответил ему Нейман. – Звонили?
– Как видите.
– Так уехала наша Полина Юрьевна, уехала!
– Когда? – Зыбин схватил его за руку.
– Да после второго нашего вызова и уехала.
– Значит, вы и ее допрашивали? – спросил Зыбин.
– Ну а как же? Очень хорошо себя держала. О вас только самое лучшее.
– Так, так, – Зыбин шумно выдохнул. – Ну а вы тут что? Тоже гуляете?
– Гуляю. Вас жду.
– Это зачем же?
Зыбин старался говорить спокойно, даже с легкой улыбочкой, но внутри у него все дрожало и ухало. И так поламывало позвоночник, что он, сам не замечая того, выгибался, как от боли.
– Зачем? – повторил задумчиво Нейман. – Да, зачем? Вот сам думаю про это. О Полине Юрьевне хотел вам рассказать. С освобождением поздравить. Если нужно, домой свести, в лавочку сбегать. Деньги-то вам отдали?