- Раньше было сложнее, - сказала она. – Теперь вроде легче, мы же относительно подготовленные идем. Но все равно… дело такое, непредсказуемое.
Марго докрасила глаз, посмотрела в зеркало и, убедившись в своей несказанной красоте, взяла кисточку для помады.
- Никто вроде не умер от посвящения, - сказала она и, видя, что Елена до сих пор гневно смотрит в окно, добавила: - Лен, да забей ты на них. Своих хлопот полон рот.
- Смотрите, - вдруг позвала Елена и указала в окно: – Какие люди в нашем Болливуде.
Девушки дружно кинулись к окну и увидели, как в ворота въезжает серебристо-серый автомобиль – стильный, изящный, больше похожий на живое существо, чем на машину. Автомобиль остановился возле входа в главный корпус, где на ступенях уже стояли Гамрян, Черников и какой-то незнакомый светловолосый мужчина – все трое выглядели крайне серьезно и строго, а одеты были, как на прием к президенту. Маша задумчиво рассматривала троицу, а потом спросила:
- Девчат, а третий это что, Эльдар?
Девушки всмотрелись и дружно ахнули: их куратор действительно был неузнаваем с новой стрижкой и почти военной выправкой. Тем временем из автомобиля вышла молодая рыжеволосая женщина в светлом плаще, и Марго, узнав в ней гхоулу, произнесла:
- Понято, принарядился для супруги.
Теперь уже на Марго посмотрели с изумлением.
- В смысле – для супруги? – холодно поинтересовалась Елена. «Говорила мне бабка Лулуди: рот закрывай – дождик накапает», - угрюмо подумала Марго и объяснила:
- Ну, госпожа гхоула. Она ведь жена Эльдара, - и, увидев, как дрогнули губы Елены, поспешила добавить: - Я думала, ты знаешь.
- С чего ты взяла? – поинтересовалась Карина. Гхоула тем временем дружески обнялась со встречающими, и вся компания вошла в корпус.
- Черников сказал, - без всякой охоты сообщила Марго и, решив, что, раз уж проболталась, то можно рассказать историю до конца, произнесла: – Ох, девки… Короче, эта Лиза была женой Эльдара. А Черников ее любовником. Он работал фамильяром у какого-то мага, и этот маг ему велел Эльдара грохнуть. Ну а Черников, судя по всему, и рад стараться. Такая вот Санта-Барбара…
Слушательницы, мягко говоря, опешили. Елена вздохнула и, отойдя от окна, села за стол и открыла учебник по английскому с таким видом, словно ей было абсолютно безразлично все, что происходит рядом. В этот момент она, закрытая броней нарочитого равнодушия, больше всего напоминала хрустальную фигурку – только дотронься и рассыплется на тысячу осколков.
- Лен, ну что ты, - Маша села рядом и заботливо погладила ее по руке. – Ну что ты такая, Лен… Не надо так, что ты…
Эти неуклюжие утешения привели только к тому, что по щеке Елены скатилась слеза: Марго подумала, что в случае ее соседки это признак глубочайшей истерики. Карина ткнула пальцем куда-то в сторону двери и спросила:
- А то, что он с Гребенниковой спит, тебя не волнует? Да вся общага в курсе.
Елена стерла слезу и перевернула страничку.
- Он мог бы мне хотя бы рассказать, - еле слышно промолвила она. – Разве это честно?
- Нечестно, - вздохнула Марго. – Лен, да когда это было-то…
Елена закрыла учебник и несколько минут сидела неподвижно. Потом она потянулась к стопке тетрадей и, вытащив одну из них с самого низа, выдернула двойной листок в клетку. Повинуясь ее жесту, листок вдруг взлетел под потолок, а потом медленно опустился к столу и завис над тетрадями, став уже не листком, а маленьким белым экраном, на котором вдруг высветилась картинка: зимний вечер, заснеженная улица, далекое звездное небо над желтыми шарами фонарей. В комнате было совсем не холодно, однако от листка вдруг повеяло такой январской стужей, что всем дружно захотелось надеть что-нибудь теплое.
- Хотите посмотреть, как все было? – негромко спросила Елена. – Я покажу.
***
Кошка жила на улице уже третью зиму – для тех, кто хоть немного в курсе быта бродячих кошек, это могло бы стать свидетельством настоящего чуда. Иногда кошка обитала в подъезде одной из хрущевок, где жили первоклассники-близнецы, которые подкармливали ее и даже обустроили спальное место, положив к батарее коробку с теплым тряпьем на дне. Впрочем, из подъезда кошку частенько выгоняли, хотя она никогда не поднимала шума и, разумеется, не гадила там, где жила – когда соседка первоклассников, в очередной раз вооружившись веником, выкидывала кошку на улицу, та шла к небольшому магазинчику, где продавцы знали ее и выносили что-нибудь поесть, удивляясь кошкиной всеядности: она действительно ела все, что ей давали, даже хлеб и печенье.
Кошка почти не вспоминала, что когда-то была человеком - Леной Савичевой, которую жестоко обманули самые близкие люди. Ей было слишком больно и грустно об этом вспоминать. Жизнь свелась к обычному, банальному, первобытному – выжить любой ценой, удрать от собаки, желающей выпустить тебе кишки, спастись от человека, который ни с того, ни с сего дает пинка в живот, сбежать от детей, которые принимаются швырять камнями. Наверно, это очень весело – смотреть, как кошка плачет, когда в нее попадает булыжник, как она, хромая на заднюю лапу, пытается забиться в щель. Наверно, это действительно было смешно…
Весной и летом было хотя бы тепло. Если кошка чувствовала, что заболевает, то могла пожевать разных полезных травок, а в кустах можно было спрятаться от собак и любителей пошвыряться кусками кирпича. Можно было не дрожать от холода, жуя обрезки, брошенные добросердечными продавцами. Можно было хоть на какое-то время почувствовать себя живой. Но весна и лето были слишком короткими, приходила осень, приносила ветра, дожди и холод, и кошка понимала, что счастье придумано не для нее.
Однажды в январе, вечером, она попала под машину, но не умерла сразу, на тротуаре – кошка умудрилась доползти до подъезда, волоча за собой перебитые лапы, кошка кричала от боли и умоляла хоть кого-нибудь остановиться и помочь ей, но никто не подходил, люди шли мимо, и кошка поняла, что она, которая никогда и никому не сделала ничего плохого, сейчас умрет – и никому до нее не будет дела. Уличные кошки умирают, туда им и дорога.
А потом появился человек. Он присел рядом с кошкой на корточки, некоторое время пристально рассматривал ее, а затем осторожно взял на руки и пошел в подъезд, а кошка плакала и все пыталась благодарно лизнуть его пальцы. Потом стало очень темно и тихо, а когда темнота и тишина прошли, кошка увидела, что лежит на диване, мягком и теплом, а боль в изломанном тельце куда-то ушла, оставив лишь легкое покалывание. Потянувшись, кошка мурлыкнула и поняла, что проголодалась. В последний раз она ела вчера вечером: утром ее пинком отогнали от привычного места у магазина, рявкнув в напутствие:
- У, прорва! Вали отсюда!
Тогда она обрадовалась, что обошлось без пинков. Осторожно спрыгнув с дивана и обнаружив, что лапы, хвост и тело ее слушаются, кошка двинулась в сторону кухни – оттуда пахло самым настоящим мясом, и от этого запаха кружилась голова, и сводило живот.
Человек стоял у стола, орудуя большим сверкающим ножом и нарезая огромный кусок мяса на ломти. Человек был очень высоким и худым, а еще от него постоянно разлетались золотистые искры. Кошка знала, что некоторые люди испускают свет, но таких сияющих брызг еще ни у кого не видела. Благодарно мяукнув, она стала тереться возле ног человека, и он улыбнулся и сказал:
- Так, ну-ка иди обратно. Тебе надо полежать.
Разумеется, кошка не послушалась – тогда он подхватил ее и, взяв блюдо с нарезанным мясом, отправился в комнату. Кошка лежала у него на коленях, ела ароматное сочное мясо и думала, что это, должно быть, кошачий бог. Она никогда не видела кошачьего бога, но точно знала, что он существует. О нем иногда рассказывали знакомые кошки, и в их рассказах бог однажды приходил и забирал кошку с улицы в тепло дома.
Потом, когда кошка наелась, человек некоторое время задумчиво гладил ее по голове, и кошка боялась, что все это – сытость, тепло его коленей, уют – вдруг возьмет и оборвется. Но этого не произошло. Человек вдруг произнес:
- Ну что, может, вернем тебя в прежний вид?
Кошка испугалась и сжалась: ей показалось, что человек решил вернуть ее на улицу, в зиму, снег и мороз. Аккуратно переложив кошку на диван, он ушел на кухню, а потом вернулся с тем самым ножом, которым резал мясо, и резким ударом вогнал этот нож в мягкое тело дивана. Кошка вздрогнула и едва было не спряталась в ближайшем углу – ей вдруг вспомнился почти такой же нож, только он был воткнут в старый пень в лесу, а она… Она тогда была человеком, и ее, избитую и связанную, перебросили через этот нож и пень…
- Иди сюда, - ласково позвал ее человек. Кошка не шевельнулась: ей стало страшно так, как никогда еще не было. Тогда человек осторожно взял ее и перенес над ножом в диване.
Потом кошке стало очень больно, намного больнее, чем после удара машины – но боль быстро прошла, и кошка внезапно обнаружила, что видит мир иначе. Мир стал объемным, полноцветным, насыщенным, его краски стали глубже, а запахи тише – кошка увидела, что сидит на полу возле дивана, а ее лапы…
Ее лапы стали руками – бледными человеческими руками с грязными изломанными ногтями. Кошка испуганно посмотрела на себя и увидела обнаженное девичье тело: тощее, покрытое какими-то омерзительными на вид разводами. Кошка поднесла руки к голове и нащупала сбившиеся колтуны волос. Пальцы скользнули по лицу, и, нащупав человеческий нос, щеки, губы, кошка поняла, что вернулась.
Человек сел с ней рядом и бережно взял ее руки в свои. Кошка сначала отпрянула, но потом опасливо придвинулась к тому, кто ее вернул и мяукнула.
Из горла, отвыкшего от человеческой речи, вырвался сдавленный хрип.
Елена махнула рукой, и картинка на листке угасла, а сам листок медленно опустился на стол. Девушки сидели молча, и у всех в глазах стояли слезы. Маша так и продолжала гладить Елену по руке.
- Мне тяжело знать, что у него есть от меня секреты, - негромко сказала Елена. – Я прекрасно понимаю, что у него своя жизнь, а у меня своя. Но я думала, что имею право знать хотя бы основные вехи.