– Хватит придуриваться, котяра, – сказал Пропст и легонько ткнул того босой ногой под ребра.
Ответом стало молниеносное движение лапой, и левая коленка профессора окрасилась кровью.
– Совсем сдурел! – отскочил Пропст. – Валерьянки обпился, что ли?
Но Шермилло его не слышал и не видел, только стоны стали сильнее. Пропст наконец начал соображать, что с его адъютантом действительно творится что-то нехорошее. Обув ботинки на босу ногу и накинув халат, профессор выскочил из дома и побежал к главному факультетскому лекарю господину Черму.
Тот жил неподалеку в абсолютно круглом доме, построенном по чертежам самого Черма. По его словам, углы в доме отсутствовали исключительно в целях экономии драгоценного времени главного факультетскогo лекаря. Ведь существуй эти углы, и клиенты могли бы набить себе о них шишки, превратившись в пациентов, которых Черму пришлось бы лечить. На двери лекаря красным фосфорным цветом поблескивал двухголовый угорь – символ клана медиков.
– Черм! Открывай! – забарабанил Пропст в дверь. – Поторопись, Андр!
– Женуа? – послышалось из дома.
– Да я это, я!
Звякнули засовы, и на пороге появился главный факультетский лекарь Андр Черм, облаченный в длинную белую ночную рубашку и в ночной колпак с пушистой кисточкой, которые украшал все тот же символ клана медиков – вышитый красными нитками двухголовый угорь.
– Только не говори, что кому-то срочно потребовалась моя помощь! Я сплю! – заявил Черм, скрестив руки на животе и сверху вниз глядя на Пропста.
– Беда у меня, Андр! Котяра мой, Шермилло, совсем что-то не в себе! Плохо ему очень, стонет, плачет, глаза открыты, но не видят ничего. Боюсь, как бы не помер…
– Да ты, Пропстушка, уф, видно, сам не в себе. Уф! Не по адресу пожаловал, профессор.
– Как так не по адресу? – возмутился Пропст. – Ты лекарь или сапожник какой-нибудь?!
– Уф! Да лекарь я, лекарь! Но! И я, и весь клан медиков лечит людей, гномов, лекпинов, бывает, что троллей с гоблинами… Но не котов, понимаешь? Я лекарь, а не ветеринар!
– Мать честная! – ударил себя по лбу Пропст. – Верно ведь. Совсем я того! Ладно, побегу к ветеринарам факультетским.
– Постой! – остановил его Черм. – Что это у тебя с коленом?
– Да это котяра мой случайно в бреду лапой дернул, – словно оправдываясь, сказал Пропст.
– А чего ж так кровища-то хлещет?
– Так у него когти-то – во! Как у медведя!
– Беда с вами, с профессорами. – Черм опустился на корточки и проделал руками несколько пассов над кровоточащей коленкой Пропста. Глубокие царапины моментально затянулись.
– Уф! – сказал Черм, поднимаясь. – Завтра, Пропстушка, придешь в факультетскую клинику ко мне на профилактику, – и после секундной паузы многозначительно добавил: – В обеденный перерыв. Уф…
Женуа фон дер Пропсту повезло. Не успел он разбежаться по направлению к корпусу, где отдельно от других факультетских обитали ветмаги, как буквально наткнулся на своего студента, третьекурсника Мак-Дина. Ветеринар прямо посреди улицы обнимался с какой-то девицей.
– Мак-Дин! Вот ты-то мне и нужен! – выпалил профессор. – Быстро пошли со мной!
– В чем дело? – возмутилась девица, еще плотнее прижимаясь к ветеринару.
Но Мак-Дин, непреклонно отстранив ее от себя, сказал совершенно серьезно:
– Господин профессор, я весь в вашем распоряжении…
С тех пор как Пропст покинул жилище, Шермилло ничуть не изменил своего положения – все так же, с укрытыми глазами, лежал, свернувшись клубком, прижимая к груди передние лапы. Только стоны прекратились.
– О, море! Нежели он умер? – вскричал Пропст.
– Спокойно! – сказал Мак-Дин и, склонившись над котом, через несколько секунд констатировал: – Живой!
– Но что с ним?
– Минуточку, господин профессор. – Мак-Дин осторожно перевернул кота на спину и развел передние лапы в стороны.
Увидав грудь Шермиллы, Пропст ахнул – слева, как раз там, где сердце, вместо черной шерсти появились седые волосы, представлявшие собой странный узор. Грудь кота еле заметно поднималась и опускалась, и с каждым вздохом казалось, что узор приобретал новые очертания.
– Что это такое?
– Не очень приятная штуковина, – сказал Мак-Дин озабоченно. – Про сам узор ничего сказать не могу и, что он означает, не имею понятия. А вот почему он появился в области сердца и поседели волосы, объяснения имеются…
– Колдовство? – не удержался профессор.
– Оно самое, – кивнул Мак-Дин. – Кто-то пытался умертвить вашего Шермиллу. Умертвить магическим способом, то есть наслать на кота смертельную порчу. Вот уж не надеялся… Ой, извините, господин профессор, никак не думал, что мне доведется воочию наблюдать следы магической порчи! Все только в теории да в теории… Должно быть, у господина Шермиллы появился очень могущественный враг. Обычному колдуну или ведьме не под силу провести такое заклинание. Особенно сейчас, в разгар лета. В данном случае имел место либо шабаш, либо… кто-то архимогущественный…
– И что же делать? Как лечить-то его теперь?
– А никак, господин профессор, – улыбнулся Мак-Дин. – Коты – они ведь очень живучие. Покой. Кормежка хорошая. Лучше – побольше свежей не крупной рыбки. И никаких волнений, – ветеринар вновь улыбнулся, – никаких кошек…
Несмотря на поздний час, Алефу не спалось. Он сидел у себя дома за столом и при мерцающем свете свечи, установленной в глиняной бутыли, листал прошлогодний номер библиотечного «Вестника монахов-рыболовов». Этот вестник он уже читал и сейчас просто перелистывал страницы, лишь ненадолго задерживая взгляд на названиях статей и рисунках. Голова Железяки была занята совсем другим. События, в которые он и его друзья оказались вовлеченными с тех пор, как прошли отборочные соревнования для поступления на факультет рыболовной магии, очень волновали лекпина.
Как спокойно жилось ему прежде! Тишину лекпинского квартала города Фалленблек редко что нарушало. Разве что кто-нибудь из его соплеменников поскандалит у себя дома, перепив крепкого пива, да иногда кто-то отличится на рыбалке поимкой особо крупной рыбины, о чем моментально разносилась молва по всем девяти лекпинским улицам, а отличившийся долго ходил в героях, вызывая зависть у менее удачливых рыболовов.
Однажды в таких героях довелось походить и ему, еще маленькому лекпину Алефу, поймавшему своей первой зимней рыбалке очень редкую рыбу – красного железопожирателя. С тех пор и приклеилось к нему прозвище Железяка, и, наверное, после того случая и появилась у него мечта стать высококлассным рыболовом, которому лавры доставались бы не случайно, а благодаря настоящему мастерству…
Теперь о спокойной жизни приходилось только вспоминать. Вокруг него и его друга Тубуза одно за другим стали происходить странные события, и ему почему-то казалось, что они находятся в самом их центре.
– Ну, пусть не в центре, но где-то совсем рядышком с центром,– проговорил он вполголоса.
Немало тревожило Алефа и то, что профессор Малач, с которым они очень тесно сошлись в последние дни, хотя как мог и успокаивал лекпинов, но сам порой казался сбитым с толку тем, что творилось вокруг. Вот и не спалось Железяке. Он пытался сопоставить некоторые события, пытался их объяснить, но ничего вразумительного на ум не приходило. Ну, никак не мог он понять, что заставило Гатауля вырезать страницы из книги «Девять видов магических рисунков религии русалок. Русалки перекатов». Он неплохо знал Гатауля, помнил, как трепетно относился тот к печатному слову, и вот на тебе!
– Нет, неспроста все это. Ладно, пойду молочка с липовым медом попью, может, уснуть получится.
Лекпин положил в кружку две ложки густого липового меда, потом принес из подпола глиняный горшок с молоком и, наполнив кружку почти до краев, поставил ее на огонь спиртовки. Когда на поверхности молока начала образовываться пенка, загасил огонек.
Давненько он не пил медового молока. В последнее время – все больше вино да пиво. А теплое сладкое молочко было замечательным. Откинув одеяло, Алеф присел на кровать и помаленьку, чтобы не обжечься, стал прикладываться к кружке. С каждым глотком беспокойные мысли становились все глуше, словно теряясь в тумане над водой. Глаза лекпина начали слипаться, он поставил полупустую кружку на пол, забрался под одеяло и…
В дверь застучали с такой силой, что, показалось, та вот-вот слетит с надежных стальных петель. Железяка соскочил с кровати и зашлепал босыми ногами по гладким доскам пола к выходу.
– Кто там?
– Алеф, Железякочка, миленький, открывай скорее! Это я – Тубуз! – послышался за дверью хриплый, испуганный голос.
– Что, опять хвост увидел? – усмехнулся Железяка, открывая засов. Однако улыбка сползла с лица, когда он увидел мокрого, в перепачканной рваной одежде, трясущегося мелкой дрожью друга.
– Спрячь меня, Алеф, спрячь! Я п-пропал, п-пропал! – взмолился тот, вваливаясь в комнату.
– Что значит – пропал? – посторонился Железяка и вновь запер дверь на засов. – Что опять с тобой приключилось? И что это с твоей одеждой? Ты вроде бы говорил, что домой пойдешь, потому что голова болит. А?
– Алеф, м-миленький, м-мне б-бы п-п-ива. – Зубы несчастного лекпина выдавали барабанную дробь, глаза были широко распахнуты и, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
– Какое пиво! – вскричал Железяка и, подняв с пола кружку с еще теплым молоком, сунул ее под нос другу. – Ну-ка, пей!!!
Тубуз подчинился.
– Так, а теперь скидывай с себя все это тряпье-рванье и вытрись вон тем полотенцем. А я пока еще молока разогрею.
– Да-да-да. – Продолжая трястись, Тубуз скинул с себя одежду, вместо полотенца схватил с кровати простыню и стал вытираться.
Алеф на это лишь покачал головой. Включив огонь в спиртовке на полную силу, он уже через минуту снял с нее кружку с горячей молочно-медовой жидкостью и протянул ее приятелю, усевшемуся на кровать и продолжавшему растираться. Белоснежная простыня успела превратиться в грязную тряпку. Тубуз осторожно взял кружку двумя руками, понюхал ее содержимое и посмотрел на Железяку с надеждой: