– Извини, не хотела задеть. Просто к слову пришлось…
Кивнув, я решила, что плохое настроение нужно срочно заесть, и взяла с тарелки еще один эклер.
– Вкусно, – призналась и тут же уточнила: – Ты где такую умопомрачительно-вкусную выпечку нашла?
– Кондитерская в конце улицы, – с охотой поменяла тему Ширла. – Там появился новый повар, и он просто кулинарный бог! Ты бы видела их витрины с тортами – это шедевры! Но вкуснее всего, конечно же, пирожные, печенье и вафли. М-м-м… вафли советую особенно! На днях я заходила к ним…
Продолжая с интересом слушать девушку, я уловила тихий щелчок в глубине салона, а затем краем уха услышала чужой разговор:
– Нет, Катрин, – категорично и немного раздраженно ответила бабушка. – Я говорила тебе это сотню раз и готова повторить снова.
– А я продолжаю настаивать, как и сотню твоих отказов назад, – отозвался низкий, бархатистый женский голос. – Твои знания в магии крови уникальны. Принципы работы ставят в тупик даже архимагов, но ты продолжаешь хранить все в тайне.
– Нет, и больше не проси, – категорично ответила бабушка.
– Поражаюсь твоему упрямству, – вновь пошла в атаку незнакомка. – Сидишь на своих записных книжках, как скупердяй над золотом, вместо того чтобы найти преемника, и…
– Придет время, найду и передам. А сейчас иди, Катрин. Не порть нашу дружбу.
Видимо, незнакомка решила отступить, потому что в коридоре послышались легкий перестук каблучков, скрип открываемого шкафа с верхней одеждой и раздраженное хлопанье дверями. Кто-то ушел явно не в духе.
– Мими! Вот так встреча, – улыбнулась высокая женщина с длинными угольно-черными волосами.
– Привет, бабуш…
Бабушка изменилась в лице и округлила глаза. Бросившись вперед, она с кошачьей быстротой пересекла закуток, в котором мы с Ширлой сплетничали, попивая чай, и схватила меня за локоть.
– Я просила, Мими! – возмущенно прошептала она. – Не называй меня… ну, ты знаешь.
Несмотря на отмеченное три месяца назад шестидесятипятилетие, бабушка наотрез отказывалась считать себя пожилой дамой. «Только по имени!» – каждый раз талдычила она, и я каждый раз с большим удовольствием произносила запретное: «бабушка». И дело даже не в том, что мне хотелось ее позлить (хотя и в этом тоже). Ухоженная, элегантная сорокалетняя на вид дама ничуть не походила на выжившую из ума старушку, укутанную в погрызенную молью шаль. Но мне нравилось само слово, отражающее суть бабушкиной миссии по отношению к своей любимой (искренне верю в это) внучке.
– Привет, Лили!
Хозяйка салона красоты просияла и заключила меня в крепкие объятия.
– Ох, как же я соскучилась! – призналась она, наконец выпуская свою внучку.
Воспользовавшись моментом трогательного воссоединения родственников, Ширла неслышно встала и практически бесшумно покинула закуток, вернувшись ко встрече клиентов. Мы с Лили остались вдвоем.
– Почему так долго не заглядывала? – полюбопытствовала бабуля, садясь рядом и наливая чашечку немного остывшего за время ожидания чая.
– Завал с учебой, – созналась я и сразу перешла к делу: – Лили, позволь полюбопытствовать, с каких пор ты начала одновременно встречаться с моим ректором и деканом?
Бабушка, которая в этот момент чинно делала глоток из белой фарфоровой чашки, остановилась и приподняла брови:
– Дорогая, ты перезанималась?
Вы только гляньте, сколько недоумения! Сколько неподдельного замешательства! Какое искреннее непонимание! Вот ведь артистка!
– Не увиливай, – сказала я строго и сделала лицо максимально устрашающим. – Я видела на их спинах царапины. Твои царапины.
Ее лицо побледнело, губы сошлись в тонкую линию, а пальцы, которыми она сжимала ручку чашечки, побелели.
– Ноэми! Что еще за новости! Даже не хочу знать, каким образом тебе удалось увидеть ректора и декана полуголыми. Хотя нет, Мими! Очень хочу знать, как так вышло, что дочь моего старшего сына, молодая и воспитанная, как мне казалось, девушка, связалась с мужчинами намного старше себя. С двумя мужчинами! Это позор на весь наш клан!
– Бабу… Лили, уймись. У меня ничего нет ни с ректором, ни с деканом…
– Понятное дело, нет, – раздраженно фыркнула хозяйка салона. – В противном случае я бы тебе самолично хвост открутила. Но неужели ты не понимаешь, что слова «я видела на спинах мужчин», один из которых, между прочим, Дерен Маккалич, не упустивший ни одной юбки, ставят репутацию юной парды под большой вопрос?
Я вспыхнула и всерьез разозлилась.
– Уж кто бы говорил о поруганной репутации! Сама ведь крутишь роман сразу с двумя!
– Я?!
На лице бабули застыло удивление, в глазах появились сомнения относительно душевного здравия своей внучки, а затем она подняла тонкую руку и изящным движением потрогала мой лоб.
– Так-так-так… – нахмурилась Лили, запуская заклинание выявления недугов, основанное на тактильном контакте. – Недосып, низкое потребление клетчатки, нарушенный водно-солевой баланс, небольшой гормональный сбой…
Бабушка на миг прикрыла глаза для большего сосредоточения, а затем на ее лице появилось облегчение.
– А-а-а… ну все понятно, – протянула она и строго посмотрела мне в глаза: – Мими! Ты зачем мешала валерьянку с мятой?
Вздохнув, я осторожно убрала руку со своего лба и принялась рассказывать. Время поджимало, следующая клиентка уже пришла и ожидала Лили в кабинете, поэтому я старалась говорить кратко и по существу. Начала с того момента, как ректор сдал меня Джеду, как самостоятельно пыталась свести печать, оставленную непонятной старухой, как согласилась помочь Джерому и дала клятву крови. Об обучении на факультете закрытых знаний упомянула вскользь, а вот ситуацию с поцелуем и дальнейшие последствия обрисовала со всеми подробностями и деталями.
Выслушав, бабушка вздохнула и покачала головой.
– Скажешь что-нибудь?
Лили поправила темные длинные волосы и вы-дала:
– Мими, какая же ты бестолочь.
Сказать, что я обиделась, – значит набрать в рот воды и помалкивать. Это была не просто обида, это была волна раздражения и злости.
– Ну-с спасибо!
Бабушка просто пожала плечами, мол, а ты чего ожидала, поздравительных открыток и многочасовых дифирамбов? А затем схватила меня за руку и дернула к себе.
– Кто же так от магии чернил избавляется? Ты мне скажи, чему вас там профессор Тебион учит? Небось, целыми днями только проклятиями для простачков и балуетесь, а серьезные вещи стороной обходите?
Очень кстати вспомнив наш факультет, где из закрытых знаний нам преподавали в основном танцы, этикет и физкультуру, я прикусила язык.
– Это же основы, Ноэми! Как можно этого не знать? – возмущалась Лили, попутно просматривая кожу на запястье в надежде увидеть растворившиеся чернила. – Нет, – сокрушенно покачала она головой. – Так не разобраться. Необходимо полное сканирование и мои инструменты.
– А может, и так сойдет? – неуверенно протянула я, так как бабушкина личная лаборатория нагоняла на меня потусторонний, необъяснимый ужас. – Я ведь чувствую себя совершенно прекрасно. Может, мои манипуляции и антиисточник ректора нарушили структуру заклинания?
Лили с сомнением посмотрела на меня, затем медленно покачала головой.
– Не думаю. – Она была непреклонна и даже малость взволнована. Иначе с чего бы еще ей спрашивать: – Ты точно запомнила форму этой печати? Нарисуй на салфетке, а я еще раз сверюсь со своими книгами.
Бабуля легко и грациозно встала и поправила шелковую рубашку.
– Мне пора работать, дорогая. – Лили наклонилась и поцеловала меня в лоб. – Жду завтра вечером у себя. Посмотрим повнимательнее на эти странные чернила.
Лили пошла к выходу, а я вскочила на ноги.
– Ба, а что делать с Джеромом, Маккаличем и ректором?
Бабушка повернулась и снисходительно посоветовала:
– Мозг включи.
Катрин поправила волосы, расстегнула пуговицу блузки, делая вырез еще более глубоким и откровенным, и вошла в кабинет. Склонив голову над кипой документов, в своем кресле сидел светловолосый мужчина. Его лицо было сосредоточенно и угрюмо, выгоревшие на солнце брови сведены на переносице, а губы недовольно поджаты.
Он был явно не в духе, но Катрин знала великолепный способ поднять ему настроение. Распространяя на всю комнату приторно-сладкий аромат любимых духов, парда неслышно приблизилась, обняла сидящего сзади и мурлыкнула:
– Ито-он…
Ректор Академии дернул плечом и буркнул:
– Не сейчас.
Парда недовольно скривилась от едва уловимой нотки пренебрежения, прозвучавшей в его голосе, но тотчас взяла себя в руки и вновь пошла в атаку.
– Итон, я соскучилась…
Ее руки скользнули вниз, поглаживая скрытую под рубашкой могучую грудь, а губы ласково коснулись теплой кожи.
– Катрин, я же сказал: не сейчас, – вновь недовольно буркнул он, не отрываясь от чтения каких-то бумаг.
Женщина вспыхнула и отпрянула. Итон-Бенедикт сказал «не сейчас», но прозвучало это как «отстань». Стараясь скрыть раздражение, парда гордо вскинула подбородок и отошла к окну.
– Ты слишком много работаешь, – холодно заметила она, глядя на заваленный бумагами, папками и книгами стол. – Пора бы прерваться и отдохнуть.
– Я в порядке, – сухо бросил Итон-Бенедикт.
Катрин поджала губы и фыркнула.
– Глянь на себя, – начала она. – Рубашка вчерашняя, под глазами синяки. Ты явно устал.
Итон оторвался от чтения, скользнул по своей любовнице равнодушным взглядом и вновь уткнулся в бумаги.
– Устают от нелюбимого… дела, а я на своем месте.
Катрин мысленно зашипела, отвернулась и принялась с хмурым видом изучать пейзаж за окном.
Она теряла Итона медленно и безвозвратно. Его уже не удовлетворяли одни только страстные ночи, которые связывали их в начале этих безумных отношений. Теперь у бывшего капитана появилось новое увлечение – его работа, а с таким серьезным противником парда просто не могла соперничать.
Растерянно глядя в окно, Катрин прикидывала варианты дальнейших действий, как вдруг заметила на дорожке, ведущей к домику ректора, маленькую хрупкую фигуру. То, что к дому приближалась парда, было очевидно: уж слишком легко, грациозно и соблазнительно двигалась девушка. К тому же уникальный блестяще-черный цвет волос светился, словно опознавательная карточка.