— Нет, никто не знает…
Из тумана вышло несколько человек в телогрейках, бушлатах и ватниках.
— Володя! — крикнул передний. — Там самосвал под ковшом уже стоит! Ты чего здесь делаешь? Что случилось?
Это был Семен Колчин и его смена.
— Да вот, корреспонденты приехали, — неопределенно сказал Мячев.
— Какие к лешему корреспонденты! Машины одна за другой идут!
Из тумана вынырнула «душегубка».
— Колчин, садись! — крикнул человек в полушубке, выскакивая на подножку. — Мячев, глаз с корреспондентов не спускай! Сейчас с ними разбираться будем!
Колчин и его смена быстро сели в машину. «Душегубка» исчезла в тумане.
— Пошли, — коротко приказал Мячев, почти бегом устремляясь вперед
Пашка и Тимофей старались не отставать. Крупные, острые, мокрые куски скальной породы вывертывались из-под ног, становились ребром, откатывались, возвращались, били по лодыжкам. Пашка и Тимофей скользили, спотыкались с непривычки, но держались за Мячевым вплотную.
Железная громадина экскаватора стояла, освещенная фарами нескольких сгрудившихся около нее самосвалов. На боковой стене машинного отделения экскаватора отчетливо белела огромная цифра «четыре».
— Мячев! — заорал водитель ближнего к ковшу самосвала. — Где ты ходишь? Сенька Колчин ушел, а тебя нет! Пять минут уже стою, время теряем!
— Жалуются, что машин им не подают! — загалдели водители остальных самосвалов. — А когда машины есть, их самих нету!
Мячев рывком поднялся по железной лестнице в кабину, бешено крикнул стоявшим около гусениц Пашке и Тимофею:
— Сюда поднимайтесь, живо! И чтоб ни шагу отсюда!
Пашка и Тимофей, толкая друг друга, взобрались на металлическую палубу экскаватора.
Мячев уже сидел в кабине. Было видно, как он, мгновенно опробовав все рычаги и педали, ссутулился около пульта, что-то поправляя, и, тут же выпрямившись, рванул рычаги и экскаватор поехал круговым движением вокруг своей оси направо.
Упал на землю ковш. Взревел мотор. Заскрежетали стальные бивни, набирая в ковш обломки скальных пород.
Есть! Полон ковш! Вздрогнул и присел железный «мамонт». Могучая стрела, дрожа от напряжения, поехала обратно. И вот уже распахнулась пасть ковша, щедро высыпая свое содержимое. Застучали камни о днище кузова самосвала. Встряхнулся ковш. Мотнулась вправо стрела. Упал ковш. Заскрежетали зубья. Есть! Поворот налево. Ссып. Встрях. Вправо. Скрежет. Есть! Поворот. Ссып. Встрях. Еще поворот. Полон ковш. Поехали. Бух! Бух! Бух! Ск-к-р-р… Бух! Бух!
— Стой! — кричит снизу водитель самосвала и проводит ребром ладони по горлу. — Полон кузов!
Прыжок за рулевую баранку. Вздох отпускаемых воздушных тормозов. Взревел мотор, отъехал первый самосвал. Подъехал второй.
Росчерк стрелы вправо. «Буйволиное» движение ковша — рогами вперед. Полет стрелы влево. Удар кусков породы о днище кузова. И еще удар. И еще. И еще… О-отъезжай!
Третья машина. Мотается стрела между карьером и кузовом, болтается в воздухе ковш, скрежещут шестеренки, звенят тросы, рычат рычаги, звякают педали… Четвертая машина! Пятая, шестая…
Мячев работал как виртуоз. Ни одного лишнего движения. Прямая спина. Уверенные руки. Быстрые ноги. И бесстрастное, неподвижно застывшее лицо.
Он словно слился с машиной. Сросся с ней головой, руками, ногами. Он как бы помогал ей делать тяжелую, «слоновью» работу. Посылал в ее железное нутро свои человеческие эмоции и страсти.
И машина отвечала человеку тем же. Послушно подчинялась во всем. Служила всей мощью своих мускулов, всей энергией своих механизмов.
Через десять минут наблюдая за Мячевым, Тимофей и Пашка поняли, что видят перед собой величайшего артиста своего дела, человека, доведшего мастерство до высочайших вершин искусства. Мячев не просто работал. Не только набирал в ковш и грузил в кузова самосвалов горную породу. Он вдохновенно творил свой труд.
Экскаватор не знал ни одной секунды покоя. Он был в постоянном движении — еще только заканчивал ковш подгребать породу, а стрела уже начинала движение в сторону кузова самосвала. Еще не успевал последний кусок породы долететь из ковша до кузова, а стрела уже начинала обратное движение в сторону забоя. Ковш «отряхивался» на лету, и без всяких остановок наматывались тросы на вороты лебедок, и механизмы, «не переводя дыхания», изготавливались к новому гребку и повороту. И все это происходило непрерывно, бесперебойно, безошибочно, ювелирно. («Хороший экскаваторщик может ковшом спичечную коробку с земли поднять и даже букет цветов на подоконник любимой девушке положить», — вспомнилась Пашке Пахомову фраза, сказанная Мячевым, когда они шли перед началом смены по городу.)
…Когда Мячев нес ковш с породой к кузову очередного самосвала, перед экскаватором в морозной дымке, окрашенной свечением голубовато-фиолетовых прожекторных лучей и кроваво-красных автомобильных стоп-сигналов, возникли две фигуры в белых овчинных полушубках.
Мячев остановил машину.
— Где корреспонденты? — крикнул один из них.
Мячев вышел из кабины на палубу.
— Это за вами, — устало сказал Мячев. — В случае чего, валите все на меня. Скажите, что это я вас сюда притащил. Надо будет, звоните домой Гале. Я сменюсь а одиннадцать дня. Если с вами не разберутся до того времени, я подключусь и помогу.
6
Было уже четыре часа ночи. Пашка и Тимофей сидели на черном клеенчатом диване в большой холодной комнате с решетками на окнах. Напротив них за большим письменным столом расположился начальник охраны гидротехнического района Андрей Андреевич Кремнев (он сам представился «задержанным», полностью назвав свое имя, отчество и фамилию). Перед начальником охраны лежали на столе все пахомовские и головановские документы — паспорта, студенческие билеты, командировочное удостоверение. Внимательно прочитав их, Андрей Андреевич поднял голову.
— Скажите, — обратился он к Тимофею, — у вас есть какой-нибудь документ из МГУ о направлении вас именно в Куйбышев?
— Нет, такого документа у нас нет, — сказал Тимофей.
— Почему же вы поехали именно в Куйбышев?
— Это трудно объяснить, — вздохнул Тимофей. — Так получилось.
Кремнев снял телефонную трубку.
— Прошу Москву, — сказал он. — Москва?.. Прошу установить личности…
Он назвал себя, свою должность, а потом начал диктовать содержание паспортов.
Прошло минут десять. Зазвонил телефон.
— Слушаю, — сказал Кремнев, снимая трубку. — Так, так, так… Студенты? Спасибо.
Он положил трубку.
— Москва подтверждает ваши документы. Теперь наведем справки в области.
Кремнев позвонил в Куйбышев.
— Алло, райотдел? Кремнев из Жигулевска беспокоит. У вас на территории проживает Прусаков Петр Петрович, журналист, сотрудник областной газеты. Очень прошу найти его адрес через городскую справочную и доставить к вам для телефонного разговора со мной… К сожалению, у него нет домашнего телефона.
— Пока будут ходить за Прусаковым, — сказал Андрей Андреевич, — можете прилечь на диване или вот на этих стульях. Вода в графине, туалет в коридоре направо. Я буду в соседней комнате.
Он вышел через дверь, находившуюся прямо за его письменным столом, оставив ее слегка приоткрытой.
Тимофей сразу же встал и демонстративно пересел на стулья около окна.
— Тимка, ты что? — укоризненно спросил Пашка. — Обижаешься на меня, что ли?
— А ну тебя! — с досадой махнул рукой Тимофей. — Думаешь, вся эта история не дойдет до университета?
— Ну и что? Разве мы виноваты, что так получилось? Прусаков забыл сказать нам о допуске, а мыто здесь при чем?
— Забыл, не забыл — мальчишество какое-то! Зачем ты напросился с Мячевым в котлован?
— А разве не интересно было? Я, например, считаю, что очерк об экскаваторщике у нас уже в кармане.
— Его еще написать надо
— И напишем. Я, например, этого Николая Евдокимовича из планового отдела, как живого, вижу… Старичок-плановичок! Какая деталь, а? Да за такую деталь любой журналист месяц согласится в тюрьме сидеть… А как Мячев работал, Тим! Только одну эту ночь описать, когда мы на палубе экскаватора стояли, как на палубе корабля, — и то уже вся наша поездка будет оправдана.
— Ох, Павел Феоктистович, смешной вы человек!
— Чем же я смешной?
— Все тебе кажется легким, доступным, простым…
— А знаешь, Тим, мне сегодня даже захотелось стать таким человеком, как Мячев, и работать на экскаваторе, как бог!
— А хорошим журналистом тебе стать никогда не хотелось?
— Хотелось. И буду!
— А чего ж ты столько времени проторчал на своей кафедре физкультуры?
— Понимаешь, Тим, там всегда очень интересно было… Со всего университета люди собирались… Одна Нонка со своей палкой и орденами чего стоит. А Тарас, а Курдюм — академик малохольный? А Лева Капелькин? А вся «хива» наша?.. Ведь это же, Тим, замечательные ребята, если по справедливости разобраться… У каждого были свои дела и свои сложности, но всех тянуло друг к другу, к спорту, к баскетболу… И ведь никто же не заставлял их… И ни у кого не было больших способностей, а ходили в «хиву» и вообще на кафедру упорно, долго, настойчиво, бескорыстно, потому что в спорте реализуется какая-то особая часть человеческой души, какой-то сектор свободы…
Зазвонил телефон. Из соседней комнаты с расстегнутым воротом вышел Кремнев.
— Да, слушаю, — сказал он, снимая трубку. — Прусаков говорит? Товарищ Прусаков, вы посылали в командировку в Ставрополь и Жигулевск студентов Московского университета Голованова и Пахомова? Посылали. Можете это подтвердить завтра телеграммой на мое имя за подписью главного редактора? Можете? Очень хорошо… Что-что? Трубку передать Пахомову или Голованову? Сейчас попробую.
Андрей Андреевич протянул через стол телефонную трубку.
— Поговорить с кем-нибудь из вас хочет. Вот нахал! Служебный телефон использует.
Трубку взял Тимофей.
— Ребята! — раздался в телефоне булькающий голос Петра Петровича. — С допуском накладка вышла, извините! Я сам туда вечно без пропуска езжу… Допуск вам послан в Жигулевск на почтамт, до востребования. Вместе с ним я переслал два письма, которые пришли в редакцию на ваше имя… Теперь вот какое дело… Вы материал по первому пункту задания собрали? Очень хорошо! Вторую часть задания пока можете отложить. В обкоме партии просили срочно опубликовать очерк о лучшем экскаваторщике! Сможете написать на месте?.. Тогда прямо завтра садитесь и пишите!.. И тут же высылайте в редакцию! Сразу опубликуем! Желаю успеха!