Когда тебя суют в клетку, все планы одновременно рушатся, а время начинает идти настолько медленно, что кажется, будто оно остановилось. Чувствуешь, что стоит выйти за дверь, и ты увидишь замерших людей, остановившиеся стрелки часов. Только вот дверь надежно заперта
Это не может не повергнуть в уныние, даже отчаяние тех, кому осталось, зачем жить. Я же больше смысла в этом видел. Когда я шел убивать канцлера, то знал, что у этой ситуации может быть два исхода: либо я убью его, а потом убьют меня, либо он сам сможет убить меня. Как именно все выйдет, должно было решить высшее существо, не знаю, кто именно, Господь или судьба. Каждый человек называет его по-разному, но пусть будет именно Господь.
Человек предполагает, а Господь располагает. Как оказалось, выходов всегда больше двух. Особенно сейчас. Почему-то они не стали меня убивать, а отправили в камеру. И теперь меня ждет суд. Меня казнят. Они не могут не казнить человека, который убил важного государственного чиновника.
Есть, конечно, вещи намного хуже, чем казнь, быстрая и немедленная смерть, которая, по сути своей, является освобождением. Пожизненное заключение. Хотелось бы этого избежать.
Интересно, скольких из пойманных мной преступников осудили пожизненно и отправили в Сан-Квентин? А что, если я встречусь там с кем-нибудь из них? Это будет даже лучше, хотя в этом случае моя смерть будет мучительной. Но, по крайней мере, не придется совершать самоубийство.
Интересно, как я выгляжу? Зеркала в камере не было. Волосы уже успели отрасти, а сейчас они еще и грязные, немытые, как и все тело. Ну и воняет от меня, наверное.
Солнце опустилось за горизонт и снова подняло, обозначив тридцать второй день моего заключения. Судя по урчанию в животе, привыкшему принимать пищу всегда в одно и то же время, сейчас должны принести завтрак.
Ожидания не обманули меня, за дверью послышались шаги, но вместо того, чтобы открыть окошко, через которое мне обычно подавали еду, охранник провернул ключ в замке. Створка с лязгом прокатилась на петлях.
- Стрелецки. – проговорил охранник. – На выход, руки вверх, лицом к стене.
Что это? Знакомый голос. Неужели Чаргинг, тот самый, который обнаружил труп той проститутки? Значит, что можно рассчитывать на более-менее человеческое отношение, мы с ним всегда общались более-менее нормально.
Я исполнил приказ, поднял руки и прижался к спине, поморщившись от запаха застарелого пота. А говорят, что, когда сам воняешь, не чувствуешь.
Чаргинг похлопал меня по бокам, пошарил в карманах покрытой моей засохшей кровью робы. Естественно, ничего не обнаружив, повел меня, подталкивая в спину кончиком полицейской дубинки, с которой у меня теперь до конца жизни будут связаны самые неприятные воспоминания.
Хотя сейчас я даже не стану давать прогнозов о продолжительности своей жизни.
Откуда-то спереди послышалось журчание воды. Неужели они привели меня помыться перед судом? Вряд ли из-за человечности, скорее всего, просто потому, что не хотят смущать высоких судей моим запахом. А точнее вонью.
Чаргинг загнал меня в душевую, заставил снять робу, которую тут же отправил в мусорку, после чего стал хлестать мое тело струей воды из шланга.
- Мыла дайте хотя бы. – попросил я, морщась от стегающей избитое тело, словно бичом, воды.
В ответ на просьбу, в мою сторону прилетел кусок серого хозяйственного мыла. Его варили из жира бродячих собак. Эта дрянь воняло хуже дерьма, беспощадно щипало кожу, но от грязи тело очищало просто идеально.
Через двадцать минут я был полностью чист, кожа идеально розовая – как при рождении. Чаргинг так же молча перекрыл воду, и выдал мне полотенце и стопку одежды. Чистое белье, рубашка и костюм с галстуком? Они как будто издевались надо мной.
Хотя и так все это было ясно, что они устроили показуху для суда. Чтобы продемонстрировать, насколько гуманное отношение у нашей полиции к подозреваемым. Я же еще подозреваемый, нет? Или уже подсудимый?
Да, какая, если подумать, разница?
Эпилог
Кирка врубается в известняк, откалывая мелкие кусочки и поднимая облачка пыли.
Пять секунд на то, чтобы замахнуться и ударить. Двенадцать ударов в минуту. Шестьсот в час, учитывая два пятиминутных перерыва на отдых, и то, чтобы другой заключенный, вооруженный лопатой, загрузил в тачку породу, которую тебе удалось наколоть за предыдущие двадцать пять минут.
Разговаривать нельзя. Пререкаться с охранниками – тем более. И только попробуй сломать хоть что-то из инструмента, будешь махать киркой от восхода до рассвета, пока не отработаешь ущерб. Хоть бы и пятьсот десять лет.
Работаешь как робот, идешь в колонне обратно до бараков, ешь, а потом засыпаешь, вслушиваясь в колыбельные боли, которые поют тебе надорванные мышцы. Даже час личного времени перед отбоем чаще предпочитаешь отдавать сну. Потому что организм подсказывает, что завтра еще одна двенадцатичасовая смена.
Но я даже сам удивлялся, насколько на своем месте себя здесь чувствовал. Тяжелая физическая работа освобождала от лишних мыслей, заставляла забывать старые привычки. Через три дня перестал скучать по сигаретам. Через неделю – по выпивке. Еще через две – по общению с людьми.
Мешала только пыль, разъедающая горло и наверняка не несущая пользы легким. Первое время я пытался закрывать рот и нос повязками, но охрана быстро и доступно объяснила мне, что для их работы очень важно видеть лица заключенных. Пришлось согласиться с их доводами.
Разве что компания подобралась так себе. Откровенных отморозков здесь не было, как-то так получалось, что живыми их не брали. Но в целом: бандиты, убийцы, грабители и разбойники всех мастей, воры и проворовавшиеся же чиновники. Некоторых из них, кстати, отправил сюда я сам, о чем они попытались напомнить.
Закончилось это неделей в карцере на сокращенном пайке: кормили один раз вместо двух. Видимо, считали, что если нарушители спокойствия ослабнут от голода, то будут меньше бузить.
Да, в общем-то, так оно и вышло, после того, как вышел оттуда, у меня не было даже мысли о том, чтобы снова драться. Но не вышло и кончилось все только после того, как из-за наших разборок пайки лишили весь барак.
Вот тогда-то остальные и объяснили, что лучше нам оставить все разборки снаружи, иначе это станет общим делом. Не скажу, что это сработало идеально, ведь мне все равно приходилось ходить и оглядываться, но теперь никто не нападал на меня в открытую. Ну а если мне суждено умереть от удара в спину, то так и будет. Никуда не денешься.
И если я и думал о чем-то перед сном, то только о последнем вопросе, который мне задал судья. Раскаялся ли я. Жалею ли о том, что совершил. И понимаю, что нет. Да, мне жаль Каноля и Галласа, обычных парней, которых сначала поставили на доску в большой игре, а потом попросту смахнули. А вот Брюс. Он мнил себя игроком, хотя на самом деле был слоном или ладьей. Да даже хоть бы и ферзем, на каждого из таких рано или поздно найдется пешка, которой оказался я.
Так что ублюдок получил то, что заслужил. Не знаю, можно ли сказать обо мне то же самое. Ведь до конца срока я однозначно не доживу, вряд ли легкие, которые скоро забьются известковой пылью, позволять мне прожить шестьдесят лет.
Но с другой стороны, я же мечтал потрудиться на пользу Республики. Чего мне еще надо?
Всем привет! Начал выкладку продолжения: https://author.today/work/184759