ложили тучи, а от вчерашней удушливой жары не осталось и следа. Старые яблони в саду, опустив ветви, грустно шептались о скором конце света. Максим думал о том, что эта клятая дачная жизнь, это одиночество, когда Галина чуть свет садится в машину и уезжает на работу, а он целыми днями болтается по дому, смотрит телек или слушает радио, и не с кем словом перекинуться, скоро доведет его до какого-то дикого пещерного состояния.
Пожалуй, он научится разговаривать сам с собой, залает по собачьи или крепко подружится с соседским мальчиком, судя по одутловатому лицу, рыбьим глазам, лишенным человеческой мысли, полным дебилом и садистом. Мальчишка, вооружившись перочинным ножом, целыми днями торчал на границе двух участков, под навесом сарая, и мастерил какие-то рогатки и самопалы, а потом упражнялся в меткости, набивал руку, отстреливая воробьев и голубей. Вечерами, устав от дневных хлопот, он топил подранков в бочке с дождевой водой. Вот и сегодня с утра парень уже под навесом, терпеливо счищает бритвой серу с охотничьих спичек, ссыпает ее в ствол самопала. Видно, снова собирается на охоту. И дождь этому засранцу не помеха. Сегодня удача улыбнется, и мальчишка наконец пристрелит одичавшего кота, за которым безуспешно охотился последние дни.
Все. Надо съезжать отсюда, двигать обратно в Москву. Прятаться не от кого, прокуратуре хорошо известно, где именно Жбан залег на дно, а неприятности в делах рано или поздно кончатся, потому что на этом свете все кончается. Так и не доиграв партию, Жбан одним движением руки смахнул с доски фигуры, протянув руку, положил на колени гитару и взял несколько аккордов. «Возьмемся за руки друзья, что б не пропасть по одиночке», – пропел Жбан, перебирая струны, и поставил гитару в угол. Какого хрена тянуть кошку за хвост, жалобить самого себя. Вокруг нет никаких друзей, за руки которых можно взяться, чтобы не пропасть, разве что тот соседский мальчишка. Но протяни такому руку, он, пожалуй, ее откусит.
День обещал быть скучным и длинным, Галина вернется не раньше восьми и надо бы придумать, как убить время. Наклевывалось два варианта. Можно занять кресло у телевизора и врубить игровую. Можно надеть дождевик и отправиться на станцию за водкой. Второй вариант нравился Жбанову больше первого. Но шлепать по лужам на станцию, промокнув до нитки, удовольствия никакого. Жбан задумчиво потер ладонью подбородок, поднялся и, выйдя на крыльцо, отчаянно замахал руками, подзывая парнишку. Но мальчишка почему-то не шел. Этот дегенерат никак не мог понять, что сосед зовет именно его, хотя вокруг не было ни души.
– Эй, мальчик, – кричал Жбан. – Как там тябя… Я же к тебе обращаюсь, мальчик…
Наконец в голове парнишки щелкнул какой-то клапан и он, оставив бритву и спички, он поспешил к соседскому дому. Поднялся на крыльцо и посмотрел на Жбана недоверчиво и хитро, как на недобитую кошку.
– Я ведь сосед твой, – Жбан кисло улыбнулся. – Живем рядом. И даже не познакомились. Меня зовут дядя Максим. А тебя как?
– Алексей, – мальчик вытер кулаком сопливый нос. – Вы меня только за этим звали?
– Не за этим, – преодолевая брезгливость, Жбан протянул мальчишке руку и потряс его ладонь. – Ты вот что, мальчик… То есть, Алексей… Ты заработать хочешь? Ну, на мороженое или на что? Вот и прекрасно. И чудесно.
Жбан вытащил из брючного кармана несколько мятых купюр, вложил деньги в руку мальчишки.
– Ты, Алешенька, сходи на станцию, возьми пару водки и пару пива. Сдачу оставишь себе. Лады?
Мальчишка, знавший цену на водку, мгновенно прикинул, сколько денег осядет в кармане и, вдохновленный своими подсчетами, кивнул головой. Его глаза приобрели осмысленное человеческое выражение, а лицо осветила улыбка.
– А если продавщица давать не будет… Ты, мальчик, скажи, что отец заболел. Тяжело заболел. Из дома выйти не может, с постели не встает. Поэтому тебя и отправил. Усек?
– Даст она водку. Она всем дает даже Пашке. А он вот такой.
Мальчишка ткнул пальцем себе в плечо, показывая, какого роста Пашка. Затем развернулся, спрыгнул с крыльца и помчался к калитке.
– Вот же придурок, – проворчал Жбан.
Он вернулся на террасу, снова расставил на доске шахматные фигуры, но играть не стал. Прошел в комнату и поверх майки натянул свитер тонкой шерсти. Затем отправился в кухню, порывшись в холодильнике, нашел копченую колбасу и банку с солеными помидорами. Будет чем подавиться, когда соседский ублюдок вернется с водкой. Положив колбасу на тарелку, Жбанов прошел в комнату и услышал шаги на крыльце. Как всегда, подумал плохое: магазин закрыт, а он остался без горючего. Парень вернулся ни с чем. Но что-то слишком быстро он вернулся… Жбан вышел на веранду и столкнулся с незнакомым мужчиной. Высокий, бритый наголо, лет тридцать или около того, одет в костюм и плащ болотного цвета. Мужчина раскрыл перед носом Жбана удостоверение.
– Старший оперуполномоченный лейтенант Михаил Ищенко, – сказал он низким простуженным голосом. – Вы Жбанов Максим Станиславович? Придется проехать со мной в прокуратуру.
– Раз так, у вас должен быть ордер…
– Это не арест, поэтому ордер не требуется, – покачал головой Ищенко. – У следователя есть к вам несколько вопросов. Если будет команда, вас на машине отвезут обратно.
– Какие у него вопросы? Я ответил на все вопросы еще в прошлый раз.
– Мое дело десятое, доставить вас до места назначения, – лицо Ищенко сделалось суровым. – Одевайтесь. И не забудьте взять с собой паспорт.
– А как же сухари и теплые кальсоны?
Ищенко не понял юмора. Жбан, решивший, что на этот раз ему не отвертеться, сунул в карман джинсов паспорт, надел кроссовки и серую короткую куртку. Он закрыл замок, опустил ключи в карман и по дорожке вслед за лейтенантом прошел к серой «Волге», стоявшей за калиткой. Жбан сел, где приказали, на заднем сидении рядом с лейтенантом. Машина тронулась с места, свернула к станции. За рулем средней комплекции невзрачный мужчина. На вопрос Жбана, долго ли ехать, он промолчал. Ищенко, не опустив стекло, закурил какую-то зловонную сигарету. По салону плавал густой бензиновый дух. От этих запахов, от мрачной сосредоточенности ментов, не предвещавшей ничего хорошего, заломило виски. Головная боль быстро распространилась на затылочную область.
Жбан меланхолично разглядывал сквозь запотевшее стекло какие-то перелески и с душевной теплотой вспоминал соседского мальчишку. Сейчас Алешка наверняка вернулся со станции, водку принес. Стучит в дверь, но никто не открывает, хозяина нет дома. Вздохнув, Жбан протер боковое стекло рукавом куртки. И тут только сообразил, что машина мчит вовсе не к Москве, а в обратном направлении. Места проезжали чужие, незнакомые.
– Послушайте, – он тронул водителя за плечо. – Куда мы, собственно, едем?
Водитель, держась за баранку одной рукой, другу руку положил на подголовник пассажирского сидения. Жбанов разглядел на указательном пальце татуировку в виде перстня, с черепом на светлом фоне. Жбан вспомнил, что такие татуировки обычно встречаются у злостных лагерных отрицал, исповедующих культ насилия. Никак ни у ментов. На мгновение водитель оглянулся назад, весело глянул на пассажира и вновь уставился на дорогу.
– Не надо ссать, братан, – сказал Панов. – Побереги нервы и стучи кадыком. Скоро будем на месте.
Жбан почувствовал, как в правый бок ткнулся ствол пистолета.
– Сиди, сука, и рыпайся, – прогудел Ищенко. – Какой любопытный.
Машина свернула с узкой асфальтовой дороги в лес, проехали еще километра два-три. «Волга» остановилась посередине затопленной дождем дороги. «Оперуполномоченный» Ищенко, тыкая стволом пистолета под ребра, вывел пленника из машины. Предавая правильное направление движению, толкнул в спину, пнул в зад подметкой ботинка. Услышав за спиной какой-то странный шум, Жбан оглянулся, и сердце помертвело от страха. Панов, открыв багажник, вытащил оттуда обрезок бильярдного кия и штыковую лопату. Жбан получил новый пинок в зад. За шиворот попадали холодные дождевые капли, лицо стегали еловые ветви, но Жбан ничего не чувствовал, ничего не видел перед собой, только эту лопату. Его привезли в безлюдный лес, через минуту кончат и закопают.
– Стой, – сказал Ищенко. – Пришли.
В следующую секунду Жбан получил такой удар кием поперек спины, что свет померк в глазах, а он устоял на ногах лишь потому, что ткнулся в мокрый ствол осины. Ищенко дернул его за рукав куртки, повернул к себе. Вцепившись пятерней в волосы, влепил кулаком в лицо. Жбан вяло брыкнул ногой, стараясь угодить противнику в пах, но промахнулся. И в следующую секунду тяжелый кулак врезался в верхнюю челюсть. Жбан медленно опустился на корточки и, застонав, растянулся на земле. Перевернулся с боку на спину. В тот же момент Ищенко прыгнул коленями ему на живот. Жбан закричал от боли. Ищенко и Панов ухватились за его куртку, заставили подняться на ноги.
– Кто вы? – выдавил из себя Жбанов. – Чего вам надо?
– Друзья.
Жбан получил новый удар в лицо.
– Хотите знать, о чем меня спрашивали в прокуратуре?
– Не совсем, земляк, – оскалился Панов. – Не совсем.
Он зашел сзади, крепко ухватился за ручку лопаты, размахнулся. И ударил плашмя полотном лопаты поперек поясницы. Жбанов повалился на колени. Ищенко, резко выставив вперед ногу, заехал по зубам. И тут же нанес удар в живот носком ботинка. Жбанов, вскрикнув, упал на мокрую траву. Ищенко, согнувшись, вцепился в волосы, поставил Жбанова на колени. Прицельно ударил кулаком в левый глаз.
– Вставай, – заорал Ищенко. – Вставай, мразь.
Жбан держался руками за разбитое лицо, испытывая позывы тошноты и спазмы живота, будто внутренности долго прокручивали в промышленной мясорубке. Во рту появился какой-то отвратительный кислый привкус, будто в глотку влили стакан протухшего сока. Харкнув кровью, Жбан поднялся, широко расставил ноги, стараясь сохранять равновесие. Он видел, как Ищенко вытащил из-под плаща пистолет, направил ствол в ему в грудь и спросил: