– О-ох…
– Может, и вообще, просто незаконное захоронение… – вдохновенно врал Игнат. – А то сразу – убийство! Вы-то здесь с начала месяца. И что – много убийц в лесу видали?
– Ой, Игнат Степанович, я серьезно!
– И я серьезно. Оснований для паники нет, – строго промолвил опер. – Ну, конечно, если кто из детей вдруг захочет уехать – тогда организуйте.
– Ой, не знаю, что и делать. – Начальница устало вздохнула и совсем по-детски шмыгнула носом. – Не знаю…
– Начальству вашему сообщите.
– Ой! Точно!
– С детьми проведите собрание. Успокойте. Понимаю, что трудно, – покачал головой опер. – Ну, а судьба станции от вашего начальства зависит. И еще от родителей.
– Боюсь, не разрешат закрыть. – Анна Сергеевна скорбно поджала губы. – Отрапортовали уже, отчитались… А случится что с детьми – меня виноватой сделают.
– Ничего больше не случится! – повысил голос Игнат. – Сейчас тут такая суета начнется! Наша милицейская работа. Дело-то не шуточное – всю округу на ноги поставим. Если и есть рядом злоумышленник – так испугается, затаится… Коли он сейчас вообще здесь, в чем я лично сильно сомневаюсь.
– Ох, Игнат Степанович, успокоил. – Вздохнув, начальница неожиданно улыбнулась – красивая и еще достаточно молодая женщина, задерганная работой и этим вот жутким случаем. Кстати, сейчас она забыла пристегнуть шиньон, стояла бледная с распущенными волосами…
– Капли какие-нибудь выпейте, – посоветовал милиционер. – Ну, от нервов. Есть?
– Да есть. Ой, надо Тае оставить… и Елене Сергеевне – они к ужину с детьми придут, а тут… это!
– Да я увезу уже. До мотоцикла с ребятами вон дотащим.
– Ой! А мы тут одни…
– Дорожкина вам оставлю. Скоро вернется, уж пора бы…
Дорожкин вернулся не один – с Гольцовым. Подвез по пути. Узнав про новый труп, озаботился:
– Деревенских опросим. Ну, и юннатов этих…
– Юннатов – разве что по аспиранту, – негромко предостерег Игнат. – Девчонку еще до них… Валя сказала.
– Личность бы установить. – Участковый покачал головой. – По лицу, увы, вряд ли…
– Хотя бы по одежде: платье-то вон, нарядное! Такое не на каждый день – на выход надевают. И вон еще, лодочки… А сумки нет!
– Забарахолили сумку. И часики, верно, были…
– Серег тоже нет – из ушей вырвали.
– Ограбление?
– Похоже… – Ревякин тихонько рассуждал вслух. – Может, и снасильничать хотел, она вырвалась, догнал и – ножом… Валь! Ты со мной в город?
– Конечно. – Докторша повела плечом. – Прямо к Варфоломеичу, в морг, ты же труп повезешь?
– Так я о том и…
– Ох, Игнат, Игнат, я все-таки врач, не забывай!
– Да уж…
– И вот еще что… – Подойдя к милиционерам, Валентина оглянулась по сторонам и понизила голос: – Насчет удара… Понимаете, у меня такое впечатление, что погибшую на нож насадили. Слишком четко все! Ну, выскочили, дернули за руку и – на нож. Сразу! Никаких разговоров и прочего…
– То есть за ней специально следили, выслеживали… – задумчиво протянул Дорожкин. – В сумочке, верно, деньги были… И серьги ценные, и золотые часы – какая-нибудь плоская «Заря»… А, Игнат? Надо местных шерстить, опрашивать. Того же Гольцова.
– Да! – Игнат вскинул голову. – Кстати! Давай-ка его сюда…
Взглянув на труп, Гольцов скривился:
– Господи… Кто ж ее так? Да тут уж вряд ли… Лицо вон, все черное… Не, не узнать…
– А платье? Платье-то приметное!
– Начальник! Я на баб, а не на платья ихние смотрю. Про платье вы лучше баб и спрашивайте.
– Ладно, свободен… пока… А вот тут он прав, – отпустив Гольцова, задумчиво протянул опер. – Как говорят французы, шерше ля фам. Ищите женщину!
– Судя по всему, она в Рябой Порог шла.
– Или из Рябого. Но точно не на огород или там… на рыбалку. Одета-то как… Неужто такое платье, да не заприметили… Черт, вот прямо бы сейчас кого из Рябого Порога…
– Так продавщицу можно, Галю… – вдруг вспомнил Дорожкин. – Я сейчас с Катей и съезжу. Катя ее знает, уговорит. Рябой Порог… Подожди-подожди… К нам в дежурку одна гражданка обращалась – Воропаева, как раз оттуда. С неделю где-то назад… Дочь у нее пропала!
– Та-ак!
– Говорит, уехала в Ленинград – и ни слуху ни духу. Не звонила даже. Мы запрос отправили… Пока ничего.
– Ну, деревенские вообще по межгороду звонить не любят. Больше – письмами. Ну, а если что срочное – телеграмму… В общем, вот что Игорь, давай-ка эту Воропаеву сюда.
– А если…
– Если дома не застанешь, оставь повестку.
Анна Ильинична Воропаева оказалась дома. Привезли. Пропавшую дочь она узнала сразу.
– Платье… ее… Настена-а, доченька… А-а…
Дорожкин поспешно увез женщину обратно.
– Понимаете, сначала надо тело в морг, потом – хоронить.
– Заберу! Сейчас заберу! Отдайте…
– Да нельзя же так!
Вернувшись с хмурым лицом, участковый протянул Ревякину список:
– Вот что было при ней… Едва ведь разговорил!
– Понятно. Так… Сумочка… – вполголоса зачитал Игнат. – Ага! Бежевая, из искусственной кожи, куплена здесь же, в местном сельпо, за пять рублей восемьдесят копеек.
– Дешевенькая…
– Ага… В сумочке документы – паспорт, и в кошельке – двадцать два рубля денег. Еще серьги, пластмассовые, модные, по шесть рублей… Часики «Эра». Воропаева говорит: отдали где-то рублей двадцать…
– Недорого.
– Да уж. – Ревякин поднял глаза. – Это что же, получается, девчонку за дешевые часы убили?
– Кому и это – деньги.
– Так-то оно так… Ладно. Поглядим. Чувствую, скоро пришлют прокурорского.
– Пропал мой отгул.
Слава богу, никакого незнакомого следователя в Озерск из прокуратуры не прислали. Приехал сам прокурор! Вернее, исполняющий обязанности. Лично Владимир Андреевич Алтуфьев! Ну, а как же – все-таки два трупа, а в прокуратуре опытных работников почти что и нет – лето. Кто в отпуске, кто на пенсию собрался. Послать Сергея? Гм… Вот и решил Алтуфьев – сам. А Сергей пусть пока крутится в Тянске с ограблениями – часики-то тикали, срок, поставленный райкомом, шел.
Владимир Андреевич добрался в Озерск спокойно, без лишней помпы. Не на служебной «Волге», но и не на автобусе, а на сверкающей никелем и хромом «Яве-350» с лаковой коляской, сильно напоминавшей ракету красивого темно-вишневого цвета.
Мотоцикл этот, продав свой «Восход» и кое-что скопив, Алтуфьев купил зимой прошлого года аж за шестьсот рубелей. Хотел сначала «Иж-Юпитер», тот стоил пятьсот, но все же уговорили, не поскупился – благо возможность была. Правда, лишнюю сотню пришлось занять у начальства.
Но мотоцикл того стоил! Это же не только ездить – приятно было смотреть! Сверкающий бензобак, ветровой щиток из плексигласа, черные сиденья. А как работал мотор! И ехать одно удовольствие – мягко, быстро, приятно… ух! В коляске тоже комфорт. Владимир Андреевич специально взял с коляской: у жены, Марты, от первого брака осталась дочка, Инга, девочка осенью собиралась в первый класс. А сам Алтуфьев собирался переводиться в Эстонию. По одежке встречают… А «Ява» – это вам не какой-нибудь там «Иж»!
– Вот это я понимаю – техника! – С завистью поглядев в окно, Дорожкин стряхнул пепел в фарфоровую пепельницу. Все собирался бросить, да так пока и не бросил, курил… Да и как тут не закуришь, когда два трупа!
– Где? – Поднявшись со стула, Ревякин с любопытством подошел к окну. – Ух ты – «Ява»! Пижон за рулем какой-то… Ого! Да это ж… Здорово, Владимир Андреевич!
– И вам не хворать! – входя, улыбнулся Алтуфьев. – Каким ветром, говорить не надо?
– Да поняли уж… Опять мой кабинет займешь?
Не тратя времени на предисловия, следователь сразу же приступил к делу. Внимательно выслушав доклады, затребовал себе материалы, с которыми и заперся в кабинете Ревякина – изучать. А изучать было что – ребята поработали, опросили многих…
Только ближе к вечеру Владимир Андреевич вышел к лавочке покурить, углядев там Дорожкина с Игнатом.
– Угощайтесь. – Алтуфьев протянул было пачку «Памира», да тут же сконфузился, засмеялся. – Ах да, вы же такие не курите. Не царское это дело, ага.
Дешевейшие сигареты «Памир» стоили по десять копеек за пачку, и табачок там был – так себе, однако Владимир Андреевич привык к ним еще в армии, да так и продолжал курить до сих пор.
– Может, наших? – Ревякин вытащил красную пачку «Друга».
– Нет уж, – гордо отозвался следователь. – Свои подымлю. Ты, Игнат, сколько за день выкуриваешь? Пачку?
– Ну.
– А я только половину. А то и треть! Потому что невкусные. Что смотрите? Курить – здоровью вредить!
С сотрудниками Озерского отделения милиции Алтуфьев близко сошелся еще лет пять назад, когда расследовал дело о жестоком убийстве практикантки. Да и потом были общие дела, и Владимир Андреевич даже, бывало, жил, то есть, скорее, только ночевал в доме у двоюродной тетки Ревякина Глафиры Ивановны, тети Глаши. Так вот с Игнатом и сошлись. С Дорожкиным – меньше…
Летел вокруг густой тополиный пух. Отцветала сирень. Тихий июньский вечер расплывался пряным запахом трав. Утробно мычали коровы – невдалеке, за отделением, пастух гнал стадо с лугов. Напротив, по широкой Советской улице, проносились на велосипедах подростки, степенно прогуливались парочки… А вот прошел вечерний автобус на Тянск – белый круглолобый «ЛАЗ» с широкими бордовыми полосами.
– С девушкой, вижу, пока одна зацепка – родственники. – Проводив автобус взглядом, Алтуфьев выбросил окурок в урну. – В Ленинграде кто у нее? Тетка?
– Двоюродная. Имя такое… не совсем обычное – Ираида.
– Да, помню.
– А зачем нам ее тетка? – удивился Дорожкин. – Девчонку ведь не в Лениграде убили.
– Может, и незачем… а может, и зачем! – Следователь хмыкнул и пояснил: – Просто думаю вслух, рассуждаю… Этот еще ваш, аспирант… Причем он и наш тоже.
– Ваш?
В ответ Владимир Андреевич кратко рассказал приятелям о последнем ограблении в Тянске. Со смертью антиквара.
– Смотрите: аспирант – двоюродный племянник убитого антиквара – приезжает в Тянск, сразу после ограбления и смерти сталкивается на месте происшествия с какими-то подозрительными рыбаками. Потом едет в район. И тут же погибает при неясных обстоятельствах. Я думаю, рыбаки его тоже заметили. На затылке погибшего – обширная гематома. Мог и сам с кручи упасть – там, внизу, камни. А могли и ударить.