Степан послушно заглушил мотор. Вылезли.
– Вон-вон, там!
Покричали… Сбегали… Никого!
– А ведь тут кто-то был, – осматриваясь, напряженно протянул опер. – Вон и следы… Кирзовые сапоги. Размер… примерно сорок пятый.
Тракторист хохотнул:
– Ну, таких сапогов да размеров – у каждого второго мужика. Не считая каждого первого…
– И все же, кто-то здесь был. И ушел, спрятался! Почему? Нас испугался?
– Да мало ли. Может, на рыбалку спешит.
Для Силаева размерчик был явно великоват, у того – сорок второй-сорок третий. Значит, не Силаев. А кто? Да черт его знает. Верно, кто-то из леспромхоза… или с реки, матрос с самоходной баржи – за водкой в Рябой Порог.
– А черт с ним, Степа. Едем!
Покатавшись еще часа два, искатели устроили перекур – немного подкрепились. У запасливого тракториста в узелке нашлись и хлеб, и сало, и редисочка с луком, и домашние – восхитительные – оладьи!
– Напекла тут одна… в дорогу… – не совсем понятно пояснил Степан и почему-то смутился.
– Два дня уже девчонка в лесу. – Ревякин прожевал оладушку и вытащил сигареты. – Будешь?
– Ого – «Друг»! Спасибо.
Оба закурили.
– Я вот думаю, не столкнулась бы она с Силаевым, – тихо протянул Игнат. – Тот ведь тоже где-то в этих местах может быть…
Степан хлопнул глазами:
– А что с Силаевым? Опять что-то натворил?
– Да не ясно пока. Найдем – спросим.
– Не. – Тракторист покачал головой. – Серега с девчонкой ничего худого не сделает. Наоборот даже. Хотя да – шалав он не любит…
– А кто их любит?
– Ой, есть такие! – вдруг расхохотался Степан. – Вот у нас мужик в бригаде работал вальщиком. Ломов такой. Да вы, верно, знаете… Так вот он бывает такого про баб наговорит, особенно когда подвыпьет… Ого-го! В годах уже, а молодым девкам проходу не дает. Раньше ему морду били, это в последнее время присмирел – старый, верно, стал… И то, бывало, как начнет хорохориться! Да все про баб, да с подковыркою, с матюжком… Честно сказать, противно слушать. Мужики ему и сказали, чтоб языком не трепал. Так обиделся – уволился. Он вообще лентяй. Главное, про замужних баб… такое… Ну, и про молодежь… Дескать, и так он ее, и эдак…
– А про Настю Воропаеву что-нибудь говорил? – Про отдельные поручения следователя Игнат все же не забывал. Да забудешь тут! Молодую ж девчонку убили. Закопали еще… Сволочи! Или, скорее, сволочь. Ла-адно, найдем изверга, сыщем! Никуда, гаденыш, не денется – дайте только срок.
– Про Настю? – протянул тракторист. – Это про убитую-то? Ну да, ее тоже не жаловал. Говорю же – всех. Еще приговаривал, что братца ее, Ваньку, не боится ничуть. И что Настю скоро… ну, что она ему… Да болтал языком просто!
Просто болтал… Игнат затушил окурок. А если не просто? Не только болтал, но и действовал. В пьяном-то виде Ломов очень даже несдержанный. Пристал. Пырнул в сердцах ножиком. Потом испугался – прикопал…
– Очкарика городского у парома побил – хвастал, – подойдя к трактору, оглянулся Степан. – Говорил, очкарики его с детства бесят. Потому что выпендриваются.
Вот тоже еще – конфликт с приезжим ученым. Ломов ведь тоже был на лесном озере в то время, когда погиб аспирант. Вместе с Силаевым – Сиплым. Вместе ли? Может, именно Ломов и убил аспиранта, а потом подставил Силаева, подбросив ему портфель? Все может быть… Нужно искать обоих! И свидетелей поискать – вдруг кто Ломова видел во дворе у Сиплого? Да Ломов мог и Гольцова заставить подбросить, или подпоил…
Конюха звали Евграф Тимофеевич, а фамилия была самая простая – Кольцов. В Зеленый Бор, на центральную усадьбу пригородного совхоза «Тянский», Пенкин добрался минут за пятнадцать, на черной прокурорской «Волге», предварительно созвонившись с председателем сельского совета. А что? Раз уж начальство машину дает – грех отказываться.
У двухэтажного деревянного здания с красным флагом сидел на лавочке суховатый седенький дедок в старорежимных галифе и соломенной шляпе, судя по виду – рожденный еще в прошлом веке, при царях. Сидел себе спокойненько, поглядывал на проходивших мимо девушек в летних платьях да покуривал «Беломор».
Завидев подъехавшую «Волгу», явно начальственную, сверкающую никелем и лаком, дедок выбросил окурок в урну и проворно подбежал к машине.
– Здравствуйте! Не подскажете, где тут у вас сельсовет? – выбравшись из авто, осведомился Пенкин.
Дед озадаченно сдвинул шляпу на затылок и задумался. «Волга» она – да – начальственная. Что же касаемо этого вот тощего парня в узеньких, как у стиляг, брючках – в глазах конюха он никак не тянул на начальство. Ну разве что на комсомольское… Хотя, может, из молодых да ранних? Иначе бы на такой машине не ездил… да еще с таким важным шофером! Судя по виду, генерал, а не шофер – одни усищи чего стоят! Как у Семена Михалыча Буденного.
– Да эвон, сельсовет-то, – махнул рукой дед. – А вы, стало быть, из милиции?
Сергей поспешно вытащил удостоверение:
– Следователь районной прокуратуры Пенкин, Сергей Петрович.
– Прокуратура-а-а! Вон оно как… То-то Антоновна говорила, секретарша наша, из сельсовета… А я, стало быть, Евграф Тимофеевич Кольцов, конюх. И чего я супротив прокуратуры согрешил?
– Да ничего вы не согрешили, – улыбнулся Пенкин. – Мне бы вам пару вопросов задать.
– Ой, здравствуйте! – выбежала на крыльцо пухленькая женщина неопределенного возраста в сером пиджачке поверх цветастого платья. – Из прокуратуры? Приехали уже! А я – Марья Антоновна, секретарь. Меня председатель просил…
– Нам бы поговорить где…
– Да вы идите за мной. У нас кабинет главного агронома свободный.
Кабинет в одно окно оказался маленьким и тесным, в нем едва помещались старый конторский стол, три колченогих стула и заваленный пыльными папками шкаф, выкрашенный казенной черно-коричневой краской. Обстановка в кабинете царила спартанская – без излишеств. Ни телефона, ни даже репродуктора; из украшения – лишь большой портрет В. И. Ленина в черной деревянной раме.
– Расположились? А я вот вам… водички… – Секретарша принесла графин и два граненых стакана. – Если вы, товарищ следователь, пообедать захотите, так у нас столовая хорошая рядом. Увидите – синий такой дом. Там пирожки…
Поставив графин и стаканы на стол, Марья Антоновна удалилась. Из гулкого коридора тут же донесся ее строгий голос:
– Товарищи, товарищи, не толпитесь! Сказала же, Иван Александрович в город уехал, на совещание. После обеда будет. Так, девушки, а вам что? Ах, свидетельство о рождении. Ну, проходите…
– Участковый меня уже спрашивал, – с виноватым видом конюх покрутил в руках шляпу. – Что, мол, я девятого мая делал. Так, в город ездил… Председатель мне подводу дал. Разрешил за комодом, а как же… Старуха моя, вишь, комод в городе присмотрела, фабричный! Вот я и…
– А что – девятого? – удивился Пенкин. – Ведь выходной день, магазины закрыты. Да и праздник.
– Так это… комод-то уж к Раковым привезли. Это родичи наши, дом у них на Советской, хороший такой дом, с палисадом. Я-то хотел Николая, шофера, попросить, он на грузовике у нас, да все ж решил сам съездить. С Николаем-то когда еще договоришься… А тут председатель лошадь разрешил взять. Вот я и поехал…
– Поехали, значит?
– Поехал, ага… Часа за два добрался!
– Вот что, Евграф Тимофеевич! Давайте-ка теперь все очень подробненько! Поняли?
– Ну, как не понять…
Рассказ конюха вышел довольно путаным и неровным, и тому имелась причина.
– Ну, употребил, врать не буду. Праздник же! Я, почитай, всю войну в партизанах, с Чайкиным… Знаете, небось, Ивана-то Аркадьевича? В колхозе «Путь Ильича» председателем нынче…
Как понял Сергей, «употреблять» конюх начал еще по пути, прихватив с собой заначенную от супруги «маленькую» – «Московскую Особую» ценой рубль сорок девять копеек.
Ну, маленькая, она маленькая и есть – едва-едва на дорогу хватило. И что было делать?
Заехать в «Чайную», вот что!
– Она ить как раз на пути. Думаю, надо пораньше, народ-то потом набежит – праздник!
– А «Чайная», значит, в праздник работала?
– Работала. Она и по воскресеньям иногда…
Вот там-то, в «Чайной», за кружечкой свежего пива и познакомился конюх с двумя. Те в уголке стояли, воблу шелушили и вроде как сговаривались что-то перевезти. Дед помощь и предложил.
– Оно, конечно, не сразу. Опосля, как выпили пару кружек, познакомились. Я их еще меню попросил прочитать – мол, не вижу. Хорошие люди оказались – снабженцы.
Как выглядели «снабженцы», конюх, увы, пояснил без всяких подробностей. Помнил, что один в возрасте – грузный, седой. Второй – молодой, верткий, небритый.
– Лица? Не, точно не помню – подслеповат, ага… У одного вроде широкое, у другого – узкое. Нос? Глаза? Не-е… не скажу… Одеты? Да как все. О! На самые глаза – кепки. Узнать не смогу – вижу плоховато.
Подпоив конюха, «снабженцы» тут же и сговорились насчет подводы.
– У них это… с собой еще водка была. Ну, праздник же!
Евграф Тимофеевич и не заметил, как уснул, да так крепко, что мало что помнил. Проснулся уже ближе к вечеру, в своей же телеге. Оклемался да поехал к Раковым за комодом.
– А где проснулись-то?
– Да на бережку, у речки…
– А знакомые ваши, они и без вас могли, куда надо, съездить?
– Могли… Катька – кобыла смирная.
– Так-так… – задумался следователь. – А ну-ка, давайте-ка, Евграф Тимофеевич, вспомним-ка поточнее, где именно – «на бережку»?
– Так у старой пристани, где березы. Ой, еще вспомнил – правая рука у грузного забинтована была. Сказал, поранился.
– А где забинтована?
– Да вот этак… по всей ладони.
– Еще вопрос, – следователь склонил голову набок. – Евграф Тимофеевич, они сразу на ваше предложение согласились? Ну, что-то там перевезти?
– Так, говорю ж, не сразу. Сначала выпили. Потом уж…
– И вы, значит, сразу же согласились?
– Дак, а чего ж добрым людям не помочь? Ну и… – Шмыгнув носом, конюх как-то виновато потупил взор, словно нашкодивший школьник. – Ну и это, рубль сразу дали… десятку. Если по-старому… Может, для кого и небольшие деньги, а все же на дороге-то не валяются!